- Но, спасая, он не идет ко дну!
Громов положил руку на плечо Аникина и заставил его сесть:
- Слушай, Иван. Знаешь ли ты, что такое женщина?
Аникин пожал плечами.
- Это жен-щи-на!.. - вкладывая особую силу в это слово, произнес
Громов.
- А если был бы мужчина? - буркнул Аникин.
- А ты в бою не пришел бы на помощь бойцу? - быстро спросил Громов.
Аникин не нашел, что ответить.
Громов сел за пульт управления. Аникин почувствовал, что его прижало
к сиденью, тело налилось свинцом, в глазах потемнело... Заработали
двигатели, меняя курс, выводя ракету на новую орбиту, расходуя
невосполнимое топливо...
Снова появилось ощущение падения, какое бывает лишь во сне. Вернулась
невесомость, стала кружиться голова.
Аникин сидел хмурый.
- Так держать, - скомандовал Громов.
- Есть так держать! - повторил Аникин и мрачно добавил. - А как
вернемся... втроем-то?
Громов, надевая скафандр, внушительно сказал:
- Сначала выполни долг человека, докажи, что имеешь право на
возвращение. Разве ты мог бы вернуться... преступником?
Аникин вскочил. Словно сжался весь в комок, лицо его побледнело, но
было решительным.
- Командир! Я буду преступником, если выпущу вас в Космос!
Громов удивленно посмотрел на него с высоты своего роста. Аникин
цепко ухватил его за руку, мешая одеваться.
- Ах, вот как! - Лицо Громова побагровело. Он в свою очередь схватил
руку Аникина.
Руки дрожали в предельном напряжении. Оба неотрывно смотрели друг
другу в глаза. Трудно сказать, была ли это борьба рук или борьба взглядов.
Аникин расслабил руку и отвел глаза.
- Чтобы ты теперь на всю жизнь запомнил, что такое женщина! - сказал
Громов. Потом улыбнулся.
- Есть, - пробурчал Аникин, усаживаясь в кресло. - Запомню на все
оставшиеся две недели... пока кислород не кончится...
Громов надел космический костюм с откинутым за спину колпаком шлема.
Он следил за экраном локатора и все время менял увеличение, потому что
изображение росло, не умещаясь на экране. Человек в скафандре приближался
к <Искателю>.
Время текло бесконечно медленно, но настал, наконец, миг, когда
Громов выключил локатор. Экран потух. Одинокий скафандр был виден меж
звезд через окно. Он летел ногами вперед...
Аникин включил дюзы торможения, уравнивая скорости.
Громов взял ракетницу, напоминающую дуэльный пистолет, и молча пожал
Аникину руку. Но тот вскочил и обнял командира.
Громов вошел в воздушный шлюз. Аникин запер за ним дверь, включил
насосы, перекачивавшие воздух из шлюза в кабину.
Перед самым лицом Громова, прикрытым прозрачным колпаком, двигалась
стрелка манометра. Она дошла до красной черты. Наружный люк открылся сам.
Впереди был черный, беспредельный простор миллионов световых лет,
сверкающих центров атомного кипения материи, звезд, горящих и рождающихся,
планет, цветущих, выжженных или обледенелых, бездонный мир миров, в
котором человек ничтожнее песчинки.
Озноб прошел по спине у Громова. Магнитные подошвы словно приросли к
металлу <Искателя>, лоб покрылся испариной, которую нельзя было вытереть.
Но Громов все-таки шагнул вперед, оттолкнулся ногой и почувствовал,
что летит в пустоте. Мир звезд закрутился перед ним огненным колесом.
Пока Петр Сергеевич был в ракете, он находился среди знакомых вещей,
рядом был Ваня, а здесь... Громов закусил губу и почувствовал соленый вкус
во рту. Очень трудно было повернуться. На Земле он тренировался в затяжных
прыжках с парашютом, но сейчас земные навыки исчезли. Тело его при прыжке
получило вращение, с которым, казалось, невозможно справиться. Он мог
ускорить или замедлить его, разбрасывая руки или прижимая их к телу, но
остановить вращение не мог никак.
Собственно, он не ощущал его. Вращался сам небосвод. Когда он
прижимал к себе руки, косматое солнце превращалось в огненный круг, а
звезды исчезали в сетке светлых нитей... Носились вокруг него по кругу и
скафандр, цель его путешествия, и ракета, которую он только что оставил.
Громов нацелился в <Искатель>, нажал спусковой курок ракетницы, и
тотчас корабль понесся уже не по кругу, а по развертывающейся спирали, он
стал удаляться, словно Аникин решил бросить командира в межзвездной
пустоте.
Одинокий же скафандр тоже по спирали стал приближаться. Человек в
нем, очевидно, уже давно потерял сознание, если вообще был жив.
Используя как внешнюю силу легкую отдачу ракетницы, Громову, наконец,
удалось остановить вращение.
Звезды, солнце, ракетный корабль и скафандр остановились, тревожно
замерли. Двигался только Громов, приближаясь к скафандру. Он старался
разглядеть в шлеме лицо межзвездного скитальца, но приходилось смотреть
почти прямо на солнце, и оно слепило.
Наконец, Громов налетел на скафандр, крепко обхватил его и
почувствовал, что начал снова вращаться, но теперь уже вдвоем. Солнце
помчалось по огненному кругу, звезды чертили в черном мраке золотую сеть.
Аникин с волнением наблюдал за маневром командира. Два скафандра
сначала вращались, как в борьбе, потом замерли в дружеском объятии.
- Петр Сергеевич, жива ли она? - спросил Аникин по радио. Ему вдруг
стало страшно от мысли, что Громов оттолкнет сейчас от себя труп и
вернется на корабль один.
Но Громов крепко обнимал скафандр.
- Приготовь нашатырный спирт и водку, - послышался его голос из
репродуктора.
Громову не сразу удалось добраться до люка. Он ударился о корпус
ракеты, ближе к хвостовым дюзам. Пот заливал ему глаза, казалось, они
полны слез. Может быть, это так и было...
Хватаясь одной рукой за наружные скобы, другой держа спасенного, он
достиг, наконец, люка шлюза. Люк был открыт, ждал его. Громов ступил
словно в свой дом.
Аникин не мог побороть дрожь, смотря на стрелку манометра. Наконец,
она показала, что давление в шлюзе и кабине одинаково, и дверь открылась.
В кабину медленно вплыл чужой скафандр с невесомым телом человека.
Аникин принял его на руки и заглянул в прозрачный шлем. Какова она,
побывавшая меж звезд?
Глаза Аникина широко открылись. Громов откидывал шлем спасенного.
Звездолетчики рассматривали некрасивое лицо с тяжелым щетинистым
подбородком, широко расставленными глазами и неожиданно смешной ямочкой на
правой щеке...
Том Годвин!..
- Позвольте снять шляпу и уступить стул, - сказал Аникин. - Вот оно,
самое тонкое, самое красивое!
- Брось дурить! Это и есть самое лучшее, самое красивое, что только
может сделать человек!..
- Да... человек! - протянул Аникин.
- Он решил по-своему неумолимое уравнение. Такое решение не приходило
в голову его хозяевам. Они считали Космос жестоким и всесильным, а этот
простой американский парень...
- Настоящий парень. Он не стал бы вам мешать.
- Нашатырь! Водку! Растирай как следует. Теперь забота о ней, о мисс
Кенни. Надеюсь, он включил автоматы спуска.
Звездолетчики расстегнули скафандр американца, растерли ему грудь,
дали понюхать нашатырного спирта, потом влили сквозь стиснутые зубы водку.
Американский пилот вздохнул, открыл глаза, зажмурил их, словно боясь
проснуться, наконец, снова открыл и улыбнулся.
- Русские, - прошептал он.
- Будем жить! - сказал Громов по-английски, потрепав американца по
плечу, и добавил: - Вместе.
Ч а с т ь в т о р а я
ПЛАНЕТА ПЕПЛА
Г л а в а п е р в а я
ЛАПА
Над сверкающими в лучах солнца скалами в черном звездном небе
появился хвост кометы.
Комета быстро росла, минуя одно созвездие за другим. Она летела к
Луне хвостом вперед.
Совершенно беззвучно, без всякого грохота вырывались из дюз
раскаленные газы, тормозя снижающийся космический корабль.
Могло показаться, что кинолента с заснятым взлетом ракеты запущена
сейчас в обратную сторону. Все медленнее падало, наконец почти повисло над
скалами серебристое тело. Огненный луч уперся в камни, сдул с них вековую
пыль. Клубы дыма и пыли впервые за многие лунные века расплылись внизу...
На серое облако, как на мягкую подушку, осторожно садился космический
снаряд. В нижней части аппарата появились три металлические лапы,
полускрытые дымом.
В настороженной тишине одна из лап оперлась о лунную скалу, словно
осуществляя впервые в Космосе межпланетное <рукопожатие>.
Потом коснулась лунного камня и вторая лапа, а третья? Третья повисла
над обрывом.
Ощутив опору первой лапы, послушные автоматы в тупой исполнительности
выключили дюзы. Исчезло пламя, но продолжал еще клубиться дым.
Серебристый каплевидный гигант стал крениться. Беспомощным движением
слепца искала протянутая лапа опоры. Под нею была пропасть.
Опасно накренился межпланетный корабль, но никто не выправил ошибки
автоматов, не включил дюзы, не предотвратил падения.
В немом ужасе застыла у окна единственная пассажирка корабля, так и
не опомнившаяся после исчезновения пилота...
Пилот исчез, зайдя ей за спину, когда она сидела в кресле, закинув
назад голову, готовая к удару в висок или выстрелу из револьвера, который
сама же вынула из сумочки и положила на пульт. Этой игрушкой она хотела
устрашить космического пилота, теперь исполнителя закона Космоса, закона
бессмысленного, жестокого, неотвратимого.
С горькой иронией она сказала:
- А я говорила: <может быть, увидимся>.
Никогда он не увидит ее, никогда...
Но истинный смысл этого она поняла, лишь заметив на пульте записку:
<Включил автоматы спуска и сигнал бедствия. Бог да поможет вам, Эль, на
Луне. Том>.
И больше ни слова.
Он ушел, уступив ей жизнь и место в ракете, которая расчетливо
снижалась теперь над лунной пустыней.
Том Годвин по-своему решил неумолимое уравнение, а маленькая Эллен
Кенни вдруг в холодном ознобе ощутила, что она совершенно одна в Космосе,
беспомощная и обреченная.
Она сидела в кресле пилота, сжав виски ладонями. В репродукторе
слышалось имя Тома Годвина. Его вызывали с Земли. Очевидно, он ничего не
сказал о своем решении, о своем поступке. Эллен не отвечала. Ей казалось
кощунством отозваться вместо Годвина, заставить людей на Земле
содрогнуться при звуке ее голоса.
Луна приближалась. Эллен летела уже не в Космосе, а над гигантской,
распростершейся под нею страной острых гор.
Ракета сама собой поворачивалась, лунные хребты были теперь под
кабиной пилота, но поверхность планеты все равно была видна в боковые
окна... Горизонт казался огромным, но четким, не расплывался в дымке, как
на Земле...
Все ближе были лунные скалы.
С болью обреченности воспринимала Эллен никогда никем не виденный
пейзаж, жадно впитывала каждую его деталь. Ах, если бы она могла его
описать! Но этого никогда не будет.
И все же...
Как поражали эти дикие скалы, сверкавшие платиной на фоне... черного
звездного неба! Раскаленные разящим солнцем, они возвышались над
пепельно-серой равниной, крутые, отвесные, как грозные берега взбешенного
моря. Но море здесь было твердым, каменным, мертвым, засыпанным
тысячелетней пылью. Трещины, широкие и извилистые, с острыми краями
пропастей, там и тут разрывали его. Резкие тени гор были кромешной тьмой
среди белого дня. Они поглощали часть равнины, казались провалами в
бездну.
В мире без полутонов и полутеней, где нет рассеянного в воздухе
света, все, что под солнцем, - ослепительно, что не освещено, - невидимо.
Платиновые скалы круто, без уступов, уходили ввысь, превращаясь в
горный хребет, зубцами закрывший горизонт. В противоположной горам стороне
он был удивительно близким и выпуклым, как огромный холм.
И, конечно, ни кустика, ни травинки не увидела Эллен вокруг. Здесь
ничто не росло. И здесь не было движения. Ни один камешек не скатывался с
крутых склонов, ветер не тревожил пыльный налет, не вздымал слежавшиеся
хлопья, не гнал их над камнями. Полная, ничем не нарушаемая тишина вечно
стояла там, где не было звуков и не было ветра, более того, не было
воздуха, который передал бы звук, не было дыхания и всего, что дышит, - не
было жизни... И самое время, казалось, не властно было что-либо изменить в
неизменном лунном мире, где ничто не начиналось и не кончалось, где все
уже кончилось.
И все же он был странно красив, этот мрачный лунный мир, первозданно
дикий, ничем не тронутый, ни ветром, ни временем, отталкивающе страшный и
притягательно таинственный.
Эллен ощутила крен корабля. Мелькнуло вверху черное небо Космоса,
наклонились готовые рухнуть на Эллен лунные скалы.
Она судорожно вцепилась в ручки кресла, пол кабины уходил из-под ног.
Потом все завертелось. Приборы пульта оказались над Эллен. Разжались
ее руки, она вывалилась из кресла, ударилась о потолок, который был теперь
внизу.
Серебристая ракета с надписью <Колумб> сорвалась в пропасть... Она
задевала выступы обрыва, подпрыгивала на них и скатывалась все ниже,
изуродованная, с вмятинами, потеряв усы антенн, обломав посадочные лапы.
Будь это на Земле, от аппарата давно ничего не осталось бы, но здесь,
на Луне, где тяжесть была в шесть раз меньше, соответственно медленнее
набиралась скорость падения. И только на Луне мог задержаться на
незаметном выступе корабль, повиснув над пропастью.
Оглушенная Эллен уцелела только потому, что успела надеть перед
посадкой колпак шлема на голову. Удар о потолок кабины пришелся по колпаку
и передался на плечи.
Все же сотрясение было очень сильным. Перекатываясь по кабине, Эллен
несколько раз ударилась головой о стенки шлема и почувствовала, что
куда-то проваливается.
Неизменен лунный мир. Недвижимы даже тени. Казалось, ночь никогда не
сменит этот ослепительный день...
По крайней мере за то время, пока Эллен была без сознания, тени, если
и передвинулись, то неощутимо. Можно было подумать, что Эллен очнулась
через несколько минут, а не через несколько часов. Сутки на Луне равны
земному месяцу.
Сознание возвращалось постепенно. Все плыло перед глазами: свод
потолка, ночное небо в проеме...
Где она?
Слезы затуманили сводчатый потолок, он вдруг превратился в зеркало, в
которое смотрелась космическая Вероника, отстригая себе пряди волос...
Волосы Вероники! Планетная песчинка где-то в глубинах созвездия... и
ужас перед необъятностью Космоса.
Эллен приподнялась на локте и осмотрелась.
В окна заглядывали яркие на солнце, в тени черные, острые камни,
незакругленные, словно недавно расколотые. И всюду камни, одни камни...
Есть ли что-нибудь на Луне, кроме камней?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг