равнине. Инородным сверкающим телом стоял на арене циклопического цирка
космический снаряд...
В его круглых иллюминаторах, похожих на окна батисферы, никто не
показывался. Бесконечно медленно двигались тени...
Но вот в нижней части снаряда дрогнула круглая крышка люка и начала
медленно поворачиваться. От нее вниз по лапе шло несколько лестничных
ступенек.
Дверца люка сделала пол-оборота и распахнулась. За нею чернело
отверстие.
Из люка стало выбираться странное чудовище, в котором лишь с трудом
можно было угадать астронавта. Огромный, в безобразном скафандре, он одной
ногой пытался нащупать ступеньку.
Однако, столь неуклюжий с виду, он спустился на каменистую почву с
неожиданной ловкостью и быстротой.
В руке он держал длинный шест. Первой заботой спустившегося было
насыпать горку камней и водрузить шест.
Это было древко флага, который никак не хотел развернуться из-за
отсутствия ветра.
Астронавт стал раскачивать древко, стремясь размотать флаг. Это ему
удалось. Находясь в движении, полотнище флага развернулось.
Флаг был полосатый со звездами - американский флаг.
Астронавт укрепил древко флага. Полотнище снова повисло. Как бы то ни
было, но флаг над равниной если и не развевался, то был водружен.
Астронавт, ковыляя по камням, стал расставлять взятые им из ракеты
приборы. Одновременно он поднимал камешки и, не рассматривая их,
механическим движением засовывал в подвешенный к скафандру кожаный мешок.
Уныло бродило странное существо среди неприветливых скал. Дважды оно
возвращалось в ракету, освобождало там мешок и возвращалось снова на
равнину, чтобы заняться сбором камней.
Вместо шлема на астронавте был легкий колпак. Через прозрачную
пластмассу отчетливо видны были косматые плечи, кудрявая шея, могучий
затылок. Когда астронавт поворачивался, его маленькие, широко
расставленные глазки сверкали. Гигантские клыки не умещались в закрытой
пасти, придавая заросшей шерстью морде зловещий вид.
В скафандр одета была гигантская горилла...
Да, это была горилла, великолепно выдрессированная горилла.
В шлемофоне она услышала знакомый ей, переданный по радио голос
профессора Триппа:
- Э-гей, Колумб! Ты меня слышишь? Э-гей, гоп! Обратно! На место!
Обратно!.. Кушать, Колумб... Иди кушать в ракету. Собери приборы. Живо!
Хэлло, Колумб! Собери приборы и кушать!
Горилла-астронавт все прекрасно поняла.
Сутулясь, доставая передними лапами до камней, она проворно побежала
к тем местам, где оставила самописцы. Деловито засовывала она ящичек за
ящичком в мешок, свободный сейчас от камней.
Потом заковыляла к флагу, зачем-то потрясла его древко, но, очевидно,
вспомнила, что трогать его не следует.
Она проворно забралась по лесенке в люк ракеты и скрылась в нем.
Некоторое время виднелось темное отверстие, потом крышка люка сама
собой захлопнулась, сделала пол-оборота и замерла.
Недалеко от ракеты торчало древко с повисшим полотнищем флага.
Взревел реактивный двигатель под космическим снарядом. Снаряд
вздрогнул, снизу ринулись клубы черного дыма, сквозь который просвечивало
красноватое пламя. Рев усилился, отдался в кольцевых скалах оглушительными
раскатами.
Огненный столб стал как бы выползать из камней, поднимая на себе
серебристый снаряд. Движение все ускорялось, снаряд подскочил в воздух,
пламенный меч отделился от поверхности земли. Ракета мчалась в небо.
Она напоминала маленькую комету с коротким огненным хвостом. Скоро
она растворилась в синем небе. Остался только вытянутый белый шарф, словно
здесь пролетел реактивный самолет. Этот шарф еще долго держался над
Аризонской пустыней, где каприз природы создал подобие лунного пейзажа, не
раз использованного американцами для киносъемок, а теперь для научных
целей.
Несколько человек, стоя на площадке скалистой горы, наблюдали за
улетевшей ракетой в сильные бинокли, в которые несколько минут назад они
рассматривали внизу на равнине гориллу в наряде астронавта.
- Автоматика работала безукоризненно, мистер Трипп, - заметил сенатор
Мэн.
- Рад это слышать, - склонил голову красивый седой человек, вынимая
изо рта трубку. - А что скажет пресса? - обернулся он к изящной женщине,
державшей в руке портативную кинокамеру с сильным телеобъективом.
- Колумб был прелестен, - сказала мисс Эллен Кенни. - Жаль, что ветер
не развевает американского флага.
- На Луне флаг никогда не будет развеваться, - ответил профессор
Трипп. - Там нет ветра, более того - там нет воздуха.
- И вы уверены, профессор, что Колумб благополучно вернется на Землю?
- Точно так же, как в том, что он сейчас опустится на космодроме в
Аризонской пустыне. Я буду счастлив, если вы сообщите читателям, что мы
считаем выучку гориллы Колумб величайшим достижением американской науки
наряду с созданием экспериментальной ракеты <Колумб>. Пусть первые шаги на
Луне сделают дрессированные животные. Наука должна быть гуманной, если
служит человечеству.
- А я думала фирме <Америкэн-моторс>, - едко заметила мисс Кенни.
Профессор Трипп укоризненно посмотрел на журналистку:
- Фирма финансирует наши исследования, рассчитывая обнаружить на Луне
неизвестные минералы, быть может, заурановые элементы, которые так нужны
технике...
- Для сверхбомб, - быстро вставила Эллен.
- Ученый должен быть в стороне от политики. Это дело газет.
- Политика, - проворчал сенатор Мэн. - Обезьяна втыкает в камни
палку... И вы думаете, что это даст нам право претендовать на все ценное
сырье на Луне?
- Я не думал об этом, мистер сенатор. Мне казалось, что это дело
Всемирного космического комитета, в который вы входите.
- К черту комитет! - повысил голос сенатор. - Каждому ясно что Луна
принадлежит тому, кто встал на нее ногами... а не лапами. А вам,
профессор, предстоит дать свои объяснения не в космическом комитете, а в
комиссии сената, которую я возглавляю.
- В <комиссии престижа>?
- Да, в <комиссии престижа нации>, сэр, если вам так угодно называть
мою комиссию.
Профессор Гарольд Трипп был учеником самого фон Брауна, того фон
Брауна, немецкого инженера, который во время второй мировой войны создавал
страшные ракеты <фау>, несшие через море лондонцам смерть и разрушение.
После разгрома гитлеровской Германии фон Браун в качестве <живого трофея>
достался американцам. Он снова взялся за работу над созданием все более
мощных ракет уже в Америке. Атомные заряды, которыми можно было бы
начинить его ракеты, грозили на Земле большими несчастьями.
<Юпитеры>, <Авангарды>, <Торы>, <Атласы> и прочие реактивные колоссы
шли на вооружение войск НАТО, пополняя склады атомно-реактивных баз на
территории конституционно гордых, но подневольных Америке европейских и
азиатских стран...
Профессор Гарольд Трипп, человек тихий и мечтательный, хорошо
воспитанный, учтивый и безусловно мирный, отрекся от фон Брауна. Слишком
поздно, быть может, но с достоинством отказался он от дальнейшего участия
в разработке военных ракет. Он готов был отдать свою энергию и знания,
всего себя лишь делу завоевания Космоса.
Некоторые американские руководители считали победы в Космосе
<температурой> современного вооружения. Они с тревогой оценивали с этой
точки зрения запуски советских спутников и космических ракет. Америка, по
их мнению, трагически отставала. И потому фирма <Америкэн-моторс>
предоставила Гарольду Триппу самые широкие возможности для создания
американских космических ракет. Кое-какие успехи фирмы и профессора Триппа
наряду с общим планом американского вторжения в Космос обусловили позицию
американской стороны во Всемирном космическом комитете. Строительство
международной космической ракеты, задуманной в пору разряжения
международной напряженности, было <законсервировано>... На земном шаре
снова наступило <похолодание>. Намечались новые гонки и теперь... уже в
Космосе.
Профессор Трипп под нажимом фирмы торопливо готовил водружение
американского флага на Луне (водружение в противовес забрасыванию).
Он был хорошим семьянином, имел коттедж в городе и виллу во Флориде,
два автомобиля, умеренные долги и всеобщее уважение. По воскресеньям
слушал проповеди евангелистов и однажды сам выступил с проповедью по
вопросу о гуманности.
На заседании комиссии престижа профессор Трипп пережил несколько
горьких минут. Он уже прочитал в <Уорльд курьер> статью журналистки Эллен
Кенни <Нога или лапа?>, довольно недвусмысленно противопоставившей
описанию гориллы-астронавта сообщение о русском корабле <Искатель>, на
котором полетит на Луну профессор Громов с помощником.
Сенаторы заседали в одной из комнат Капитолия, утопая в мягких
кожаных креслах. Вызванному в комиссию <для дачи объяснений> профессору
Триппу был предоставлен жесткий стул.
- Я сожалел бы, джентльмены, - сказал Трипп, вытирая лицо платком, -
что русские снова опередили нас, если бы это не служило общечеловеческому
прогрессу.
- Здесь говорят о престиже нации, - сухо напомнил Триппу сенатор Мэн.
- Да, сэр! - поспешно и почтительно согласился Трипп. - Я лишь хочу
выразить сожаление, что забота о безопасности мешает объединению
международных усилий для достижения Луны.
- Оставьте в покое Вавилонскую башню. Почитайте о ней в библии. А нам
лучше скажите, что вы думаете о состязании с русскими?
- К сожалению, джентльмены, - сказал Трипп, сердито засовывая в рот
трубку, - наша горилла едва ли сможет успешно состязаться с профессором
Громовым, очень заметным ученым.
- Не кажется ли профессору, - прервал Триппа сенатор из Джорджии, -
что его острота неуместна. В ней верно лишь то, что идет состязание с
русскими учеными. Давно пора отбросить ложную концепцию о двух независимых
областях соревнования - миролюбивой любознательности в Космосе и
наращивании священной силы в спасительной обороне. Соревнование и
возможное отставание где бы то ни было едины. И дело здесь не только в
престиже.
- Вполне понимаю уважаемого сенатора, - сказал Мэн. - Опасно отстать
от русских хоть в чем-нибудь. А потому американец должен ступить на Луну
вместе с русскими.
- Американец? - переспросил Трипп. - Вы отдаете себе отчет в том, что
мы располагаем лишь одноместной ракетой?
- Да, отозвался сенатор из Джорджии, - в этом мы отстаем, но в
космических гонках обязаны выдержать. И у нас в Америке найдется
достаточно парней, которые не испугаются космического одиночества, чтобы
составить на Луне компанию русским. Можно предоставить нашему первому
астронавту заманчивое право поставить две-три заявки на лунные прииски.
- Я готов был содействовать полету международной ракеты с большим
экипажем, но отправлять в Космос одного человека!.. - пытался возразить
Трипп.
- А вас и не спрашивают, к чему вы готовы, профессор, - прервал его
сенатор из Миннесоты, генерал в отставке, известный своими статьями о
гуманности мгновенной атомной войны. - Важно, к чему мы готовы. Идите в
свою научную лавочку и готовьте хорошего американского парня для полета на
Луну...
Профессор Трипп был совсем не так прост, как о нем могли подумать, у
гориллы Колумба уже давно был <дублер>, космический пилот Том Годвин.
Профессор Трипп понимал <единство> всех частей в соревновании двух
начал...
По возвращении в Аризону профессор Трипп объявил Тому Годвину, что
тот не позже русских полетит на Луну.
Г л а в а ш е с т а я
ВОЛОСЫ ВЕРОНИКИ
<В таинственный мир Космоса, в беспредельный простор миллионов
световых лет, к сверкающим центрам атомного кипения материи, к звездам,
живущим и рождающимся, гигантским или карликовым, двойным, белым, желтым,
голубым, ослепительным или черным, в мир феерических комет и задумчивых
лун, планет цветущих или обледенелых, в бездонный Космос, мир миров,
стремится теперь уже не только взглядом человек...
Силы тяготения собрали миллионы миллионов звезд в правильные
объемные, сплющенные в одной плоскости геометрические фигуры, напоминающие
колоссальные диски галактических дискоболов. Смотря ясной ночью на Млечный
Путь, мы видим изнутри обод такого звездного диска нашей Галактики через
всю его толщу. Наблюдая в сильнейший телескоп далекую спиральную
туманность в созвездии Волосы Вероники, мы рассматриваем извне обод, но
только другого, стоящего к нам ребром диска, чужого, бесконечно далекого
звездного мира. Множество таких галактических дисков различимо в небе под
самыми разными углами, в том числе и сбоку. Тогда отчетливо вырисовывается
огненное колесо со спиральными спицами, поражая строгой единообразностью
звездных миров...
Сила тяготения заставляет частицы материи сближаться. Неотвратимо
сгущаются туманности космической пыли, и внезапно загораются новые звезды.
Извечные катаклизмы Вселенной накаляют до миллионов градусов колоссальные
массы вещества, пронизывают бездонное пространство потоками космических
лучей, порождают неисчислимые формы материи, создают условия для ее
совершенствования, венчаясь тайной тайн Космоса - Жизнью, в которой
Природа познает самоё себя!..
Даже если исходить из условий, близких земным, жизнь может
существовать на великом множестве миров бесконечных галактик. Ведь
образование солнечной системы отнюдь не исключение. Планеты, несомненно,
существуют у многих звезд. Жизнь, возникнув в самых простейших формах,
неуклонно развивается, стремясь к высшему совершенству - мыслящему
существу.
Оно всесильно - мыслящее существо, и где-нибудь на планетной песчинке
близ светлой точки спирального острова в созвездии Волосы Вероники <оно>
так же оглядывает мир иных вселенных, как оглядывает их с Земли
человек...>
Эллен Кенни читала эти строки о Космосе, и все ее существо
наполнялось жгучим волнением, она ощущала себя в храме космического
божества. Но она не казалась себе беспомощно ничтожной. Нет!.. Она хотела
быть такой же гордой, как и воображаемое мыслящее существо в созвездии
Волосы Вероники, о котором писал в своей статье Петр Громов...
Волосы Вероники!..
Эллен возбужденно прошлась по своей комнате с креслами на крохотных
ножках и низенькими столиками, с широкой тахтой, на которой можно было
лежать вдоль и поперек. Окна выходили прямо в стену соседнего небоскреба,
не позволяя ощутить высоты двадцать четвертого этажа.
Эллен закинула руки за голову и одним движением распустила заложенные
узлом на затылке волосы. Они волнами рассыпались по плечам. Эллен привычно
тряхнула головой, и они пенным потоком заструились по спине. Эллен едва
охватила их обеими ладонями.
Волосы космической Вероники!..
Космос. В него взволнованно смотрел русский гений Ломоносов, смотрел,
как в звездную бездну, где звездам нет счета, а бездне дна... Он, Космос,
так немыслимо огромен, что его измеряют не мерами длины, а годами пути
лучистой энергии. До одной из далеких галактик в созвездии Волопаса
расстояние составляет 230 миллионов световых лет. Пока летел оттуда луч
света, на Земле сменялись геологические периоды, поднимались и опускались
материки, размножались и вымирали гигантские пресмыкающиеся и, наконец,
появился, неудержимо развиваясь, Человек. Космическое пространство,
чрезмерное даже для воображения, оказалось доступным для острого глаза,
пытливого ума, математического анализа, железной логики Человека. Оно
охватывается его мыслью, осознается его разумом.
Но почему же не раздавлен величием необъятного дерзкий Человек? Ведь
никогда не пересечь ему непостижимо огромных просторов Космоса. Ничто в
природе не может двигаться со скоростью, превышающей скорость света, и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг