- Что получается? Где? В Высшем ученом совете?
- Вот именно. Там и получается, - улыбнулся Петя. - Когда мы с
Матсумурой вошли в зал, он оказался пустым. На возвышении восседал
только академик Франсуа Тибо, председатель комитета. Перед ним
концентрическими кругами - это очень важно для тебя! - амфитеатром,
как в театре, располагались вместо кресел одинаковые цилиндры.
- Почему цилиндры? - удивилась Виленоль. - А члены комитета?
- Ни одного.
- А зачем им там быть? - задал странный вопрос Званцев.
- Жак Балле, дежурный секретарь, усадил нас с Матсумурой рядом с
председателем, потом подошел к маленькому пульту... и почти все места
в зале вдруг оказались занятыми. Несколько цилиндров оставались
неосвещенными, все же остальные словно исчезли.
- Банальный эффект присутствия. Голография. Стереовидение, -
беспечно заметил Званцев. - Немного устарело. Теперь это можно делать
без всяких цилиндров. Изображение возникает в воздухе.
- Не понимаю, - сказала Виленоль. - Впрочем, что же было на
комитете?
- Это не, так важно. Одобрили наш проект. Наметили разработку
подобных же проектов для других морей и океанов. Однако самое важное в
том, что сказал Костя. Для тебя.
Догадка осенила Виленоль:
- Уж не хотите ли вы переносить мое изображение на любое
расстояние?
- Ваше изображение будет ничем не хуже изображения якобы
присутствовавших в Цюрихе людей. На сетчатке глаз зрителей,
разумеется, - пояснил Костя.
- И вы хотите?.. - начала Виленоль, боясь вымолвить заветное.
- Я хочу этого, но не умею, - засмеялся Петя, - А вот Костя
берется сделать так, чтобы ты могла на самом деле, находясь здесь, как
бы перенестись отсюда, скажем, на сцену театра. Твои партнеры по
спектаклю будут рядом с тобой, хоть и не выйдут из театра. Трубки
легко замаскировать. Зритель и не догадается.
Виленоль потянулась с кровати к Пете, обняла и поцеловала его,
потом Костю Званцева.
Голова у нее закружилась от счастья. Вот они, ее Гераклы, которые
"палицей Знания" разбивают оковы.
- Согласятся ли в театре? - забеспокоилась Виленоль.
- Уже согласны. Одни твои репетиции потрясли театральный мир.
Тебя ждут. И с академиком Руденко мы договорились. Костя займется
здесь установкой аппаратуры.
- Не сложнее квадратуры круга, - заметил Костя.
- Вы меня убиваете. Квадратура круга неразрешима.
- В десятичной системе счисления. А если применить семеричную
систему, как это делали египтяне за две тысячи лет до Архимеда, то
"архимедово число" с достаточной точностью можно выразить простой
дробью.
- Как жаль, что я в этом мало понимаю. Но я готова сыграть на
сцене хоть жену фараона, хоть защитницу Сиракуз.
- Театр предлагает тебе сыграть Анну Каренину.
- Это же Аннушкина любимая роль!
- Оставляю тебе роман Толстого. Прочитай, вживись в ту эпоху.
Режиссер и твои партнеры будут навещать тебя.
- Роман Толстого? Я его знаю наизусть. Я уже мысленно в
девятнадцатом веке! Я знаю, как тогда одевались, как причесывались,
как ходили, как садились, как говорили и даже думали!.. Наука
допускает лишь одну машину времени - воображение! Оно уносит меня!
- Воображение! - многозначительно повторил Костя. - Это свойство,
которое отличает человека от всего живого. - И он тотчас переделал
старинные шуточные стишки:
Не яйцо воображало,
Не петух воображал!
Человек - "воображало"!
Нет других воображал!
- Ты поэт или мудрец! - восхитился Петя.
- Я бы и лошадей мог продавать, - сверкнул глазами Костя.
Виленоль проводила своих Гераклов, проводила, сколько позволили
ей ее оковы...
Глава пятая.
АННА
Исполнительницы главной роли спектакля на сцене не было. Виленоль
находилась в серебристой комнате Института жизни и двигалась по ней,
стараясь не обнаружить скрытых трубок, которые соединяли ее с
искусственным сердцем и почками... Кроме замаскированных медицинских
аппаратов, в серебристой комнате стояли теперь привезенные Костей
Званцевым видеокамеры. Они передавали на сцену театра изображение
Виленоль, одетой в белое с шитьем платье Анны Карениной.
Там, на сцене, не ставили декораций. Перед залом была как бы сама
жизнь. Ее воспроизводили во всех деталях старины с помощью
видеоэкранов, на фоне которых перемещалось изображение Виленоль.
Анна Каренина была на террасе одна. Она ожидала сына, ушедшего
гулять с гувернанткой.
Анна смотрела сквозь раскрытые стеклянные двери. В них виднелся
сад с настоящими деревьями и аллея, покрытая лужами, на которых
вскакивали веселые пузыри от начинавшегося дождика. Все это было
подлинным "в объеме и цвете", перенесенное сюда "методами
видеоприсутствия".
Анна не слышала, как вошел Вронский. Он был коренаст, спокоен,
тверд, одет в ладный мундир. Движения его были сдержаны и спокойны.
Он восхищенно смотрел на нее. Она оглянулась. Лицо ее, мгновение
назад задумчивое, сразу разгорелось, запылало.
- Что с вами? Вы нездоровы? - спросил он, покосившись на
балконную дверь, и сразу смутился.
- Нет, я здорова, - сказала она, вставая и протягивая руку в
кольцах. - Ты испугал меня. Сережа пошел гулять. Они отсюда придут, -
она указала в сад.
Виленоль-Анна произносила ничего не значащие слова. Но у нее при
этом так дергались губы, что зритель невольно чувствовал бурю чувств,
скрываемых этой светской женщиной.
- О чем вы думали?
- Все об одном, - упавшим голосом произнесла Анна и улыбнулась.
И эта улыбка так не вязалась с тоном произнесенной фразы, что
снова подчеркнула боль и волнение Анны.
- Но вы не сказали, о чем думали. Пожалуйста, скажите, -
настаивал Вронский.
Анна повернулась к Вронскому. Она молчала, но мысль "сказать или
не сказать" отражалась в сменяющихся каким-то чудом румянце и
бледности ее лица.
- Скажите ради бога! - умолял Вронский.
И в это мгновение Анна исчезла, исчезла вместе с лейкой, которую
взяла в руки.
Вронский остался на прежнем месте, а Виленоль-Анны не было...
- Ради бога!.. - с неподдельной искренностью умолял растерявшийся
актер, продолжая протягивать руку к пустому месту.
За балконной дверью дождь усилился, по лужам вместо пузырей
теперь прыгали фонтанчики.
- Сказать? - послышался искаженный, "потусторонний" женский
голос, по которому трудно было узнать Анну или Виленоль...
- Да, да, да!.. - тоже хриплым, но от волнения голосом произнес
Вронский.
Только привычная дисциплина сцены заставила актера произнести
нужные по ходу пьесы слова - ведь Вронский узнал, что Анна ждет
ребенка.
- Ни я, ни вы не смотрели на наши отношения как на игрушку, -
механически говорил он, - а теперь наша судьба решена. Необходимо
кончить, - со скрытым смыслом добавил он и оглянулся, отыскивая
глазами режиссера или будто убеждаясь, что в "саду" никого нет. -
Необходимо кончить ложь, в которой мы живем, - заключил он реплику.
И Анна вдруг появилась. Виленоль и не подозревала, что исчезала.
- Кончить? Как же кончить, Алексей? - тихо спросила она, -
трагедия Анны была для Виленоль более глубокой, более значимой, чем ее
собственная, хотя артистка на самом деле была неизмеримо несчастнее!
- Из всякого положения есть выход, - продолжал Вронский. Игравший
его актер старался вести себя так, будто ничего не произошло. В его
голосе, как и в голосе Виленоль, звучали искренние нотки. Все было
правдиво, достоверно вокруг. В саду над деревьями поднялся край
радуги, возвещавший о конце дождя. Но ничто уже не могло помочь
спектаклю.
Когда-то сам великий автор "Анны Карениной" говорил, что
достаточно лишь одной малой фальши, лживой детали, чтобы нарушить всю
правдивость повествования.
- Нужно решиться, - продолжал Вронский. - Я ведь вижу, как ты
мучаешься всем: и светом, и сыном, и мужем.
- Ах, только не мужем, - с презрительной усмешкой сказала Анна. -
Я не знаю, я не думаю о нем. Его нет.
- Ты говоришь неискренне.
И эти слова Вронского о неискренности вдруг окончательно
разрушили достоверность происходящего на сцене.
В этом театре старых традиций занавес опустился, как обычно, но
публика ощущала, что произошло нечто очень неприятное. Люди
переглядывались, шептались, пожимали плечами.
Техника, великая техника нового времени, оказывается, тоже смогла
подвести! Те, кто знал, каким способом Виленоль вернулась на сцену,
поняли, что случилось. Остальные ничего не понимали и даже
возмущались.
Но кто-то сказал соседу о том, что на самом деле произошло. И
правда со скоростью цепной реакции стала известна всем в театре. Тогда
публика, несмотря на разочарование, устроила овацию, вызывая Иловину.
Вызовы были так настойчивы, что, в нарушение традиций, занавес
поднялся, и на той же веранде Карениных появилась Виленоль в широком
белом платье. Она кланялась аплодирующей публике.
Кто-то из зала бросил на сцену букет, бросил, как это делали
всегда почитатели таланта Виленоль. Букет перелетел через просцениум,
но, брошенный, быть может в волнении, слишком сильно, попал прямо в
Виленоль... и прошел сквозь нее, словно она была привидением.
Букет остался лежать на сцене. Виленоль растерянно смотрела на
него. Находясь совсем в другом месте, поднять его она не могла!..
Занавес опустили.
Виленоль отказалась продолжать спектакль. Вышедший на сцену
администратор извинился перед публикой и объявил, что спектакль
отменяется "по техническим причинам".
Это был первый случай за сотни лет существования театра, когда
спектакль отменяли "по техническим причинам".
Публика расходилась взволнованная произошедшим. Ева, откровенно
возмущаясь, резким голосом рубила фразы:
- Разве можно совмещать несовместимое? Театр построен на
условности. Зачем разрушать условность старомодной реалистичностью?
Прелестная Виленоль ни в чем не повинна. Все произошло только из-за
того, что на сцене было слишком много ненужных деталей. Иловиной лучше
избрать более современный театр.
- Значит, чтобы передать испуг, надо рисовать круглые глаза на
листе белой бумаги? Так, скажете? - спросил Каспарян.
- А что больше всего запомнилось другу-лингвисту в эмах? Разве не
узкие глаза, излучавшие радиосигналы? Вот это и надо передать, опуская
все непонятные детали чужого мира.
- А в театре? - спросил Роман Васильевич.
- Разве друг-командир не согласен со мной, что Виленоль Иловиной
нужно перейти в театр, где все условно? Там окажется уместной и новая
техника "видеоприсутствия". Тогда можно будет простить и минутный ее
перебой, как прощали его в старых кинематографах и телевизиях.
- Простите, Ева, - сказал Арсений. - Виленоль Иловина выбирала
театр, близкий ее разбуженной наследственной памяти.
- То ясно! Но разве пробужденную память прошлого не надо
заставлять служить будущему?
- Что вы имеете в виду? - спросила Вилена, думавшая о том, в
каком состоянии находится теперь бедная Виленоль.
- Я имею в виду воображение зрителя. Зритель сам представит себе
все, что не видит. Это и есть новый театр.
- Я вижу, вы современнее всех ваших новых современников, -
заметил Толя Кузнецов. - Но условность в искусстве вовсе не его
свойство в грядущем, это скорее возврат к прошлому.
- Что имеет в виду друг-биолог?
- То, что условность, о которой вы говорите, была свойственна
театру еще в давние времена. Скажем, в Древней Греции или на Востоке.
Вспомните, условность греческого хора на сцене или роль присутствующих
там, но не участвующих в действии корифеев!.. А китайский или японский
театры? Те вообще построены были на языке условностей!
- Ах, нет! - отрезала Ева. - Я говорю, что актер должен
пользоваться воображением зрителей, а не их знанием языка жестов.
- Если так, то воображение больше всего участвует при чтении
книг. Там нет ни героев, ни декораций. Волшебная сила написанного
слова воспроизводит все это в сознании. Однако это не театр.
Театр был для Виленоль всем. Провал ее первого спектакля, в
котором она приняла участие благодаря "эффекту присутствия", сразил
ее.
Примчавшаяся к ней Вилена застала ее в самом тяжелом состоянии.
- Не удивляйтесь, ежели всю вину приму на себя, - сказал Вилене
академик Руденко, кивнув на Виленоль. - Должно быть, не учтена в нашем
эксперименте психологическая сторона. Однако без вас, родная Виленоль,
- он обращался уже к больной, - мы ничего не сможем добиться. Нужна
воля и стойкость. Нужна любовь к жизни, а вы?.. Что вы пытались с
собой сделать?
- Что? Что такое? - заволновалась Вилена.
Руденко взял длинную пластиковую трубку в том месте, где она
соединялась. Руками показал, как обе части трубки расходятся, а глаза
скосил на лежавшую в постели Виленоль. Лицо ее было измучено. Глубокая
скорбь роднила ее со вчерашней Анной.
Вилена встала на колени около постели названой сестренки и взяла
в свои руки ее пальцы. На них еще остались со вчерашнего дня неснятые
кольца Карениной. Вилена стала целовать эти пальцы.
- Я не хочу так жить, - сказала Виленоль, на миг открыв глаза. -
Это не жизнь, а ложь перед природой.
Академик Руденко тяжело вздохнул.
Вилена плакала вместе с Виленоль.
Молодой Питер тен-Кате выбежал из театра сразу после того, как
Анна Каренина исчезла со сцены. Он не мог больше там находиться,
чувствуя в чем-то свою вину. Надо было помочь Виленоль -
скорей-скорей!..
В вагоне подземной дороги Петя нервничал, не находил себе места:
он спешил к лесному домику Ратовых, зная, что Вилена в театре, а
Арсений дома с детьми.
И он нашел Арсения на веранде. Ратов только что накормил малюток
материнским молоком Вилены и уложил их спать.
Арсений лежал в шезлонге, вытянув ноги, и смотрел на всходившую
луну.
Луна была огромная, красноватая, и даже простым глазом на ней
можно было различить причудливые пятна. Ратов щурился, проверяя, как
теперь видят его уже не близорукие, как прежде, глаза, старался
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг