повалившись выпуклой стороной на землю.
Толпа с громкими криками кинулась к баку, и, толкая его, покатила
прочь от школы, как гигантское колесо. Денисюк едва успел освободить
трос, зацепленный за ушко.
Генеральный подошел к Денисюку:
- Велик заклад был?
- Да ни, невелик, - отозвался тот. - Нашла коса на камень.
Инженерная коса на рабочий камень.
- С кем поспорил? - допытывался директор.
- Да тут с одним... - усмехнулся Денисюк.
Генеральный понял, что ничего от него не добьется.
- Каков заклад, не знаю, - сказал он, - а премию от себя назначу.
- То добре! - расплылся Денисюк.
Толпа, откатив бак, вернулась. Решили качать Денисюка.
Под громкие крики его стали подбрасывать высоко в воздух. Он
взлетал, и руки его нелепо болтались, словно принадлежали не ему.
Когда Денисюка опустили, генеральный усадил его в "Волгу" и
торжественно повез на край города, где жил старый такелажник. Уезжая,
директор распорядился прислать к школе помпу, чтобы откачать воду из
ямы, оставшейся от бака. Потом бульдозер засыплет ее землей. Здесь
будет спортплощадка.
Андрюша и Дениска пошли к пруду. Вода в нем была еще ледяная, но
они все-таки выкупались.
Андрюша лег под скалой на солнцепеке. От пруда пахло рыбой, из
леса несло смолой. Закрытые веки казались прозрачными, по лицу
расплывалось ласковее тепло, все тело приятно болело. Надвигался сон,
глубокий, мягкий, теплый...
Говорят, что после усталости снов не видишь. Андрюша не мог бы
сказать, что видел сон. Это не был сон с видениями и событиями. Может
быть, это мысль продолжала работать и во сне... Он видел бак почти
наяву или думал о нем... Но плавучий бак почему-то походил на знакомую
ему с зимних дней трубу, которая тянется в глубине пруда и напоминает
туннель, если в нее забраться...
Андрюша проснулся отдохнувшим и, главное, с таким чувством, будто
он сделал какое-то важное открытие. Он сел и оглянулся. Солнце
садилось, и тень от горы протянулась до половины пруда. Казалось, что
в пруду две воды: одна - темная, другая - светлая.
Рядом, раскинув руки, спал Дениска, крупный для своих лет парень,
с квадратным лицом и светлыми, коротко остриженными волосами.
Андрюша задумался. "А что, если это вовсе не пруд, а море?.. А на
другом, темном берегу - Америка! Американцы ведь интересные люди. Вот
если бы еще они не грозились ядерными ракетами! Построить бы мост на
ту сторону пруда... К американцам, что ли? А вот здорово было бы, если
бы к ним взаправду мост можно было построить! Надо инженером стать...
и научиться изобретать, как Степан и Денисюк... Денисюк сначала был
матросом, плавал по морям. Значит, и мне тоже надо стать матросом,
поплавать по морям... И потом учиться на инженера!.."
Андрюша окончательно проснулся, вскочил, расправил плечи, глубоко
вдохнул воздух. Хотелось крикнуть во всю силу легких, хотелось сделать
что-нибудь необыкновенное, сдвинуть эту скалу, что ли!.. Хотелось
жить, что-то придумывать, открывать!.. Новая сила рвалась из него, и
он крикнул звонко, весело, задорно, крикнул, чтобы услышали его на том
берегу, чтобы отозвался его голос в горах.
И эхо ответило ему сотнями голосов, ликующим гулом гор.
Андрюша, пораженный, взволнованный, слушал разбуженные им
раскаты.
Часть первая
ПРИЗЕМЛЕНИЕ МЕЧТЫ
Не тот - фантаст,
кто увлечен
фантазией,
А тот - фантаст,
кто увлечет
фантазией!
Глава первая
ДВЕ ТАЙНЫ
Не было большего горя на свете, чем у Ани Седых.
Едва перешла она в десятый класс, как потеряла самое дорогое,
самое близкое существо, горячо любимую маму.
Все произошло так неожиданно. Милая, заботливая, хлопотливая
мама, всегда так прихорашивавшаяся перед зеркалом прежде, чем идти в
школу, терпеливо-спокойная, никогда не сердившаяся, ласковая мама
весной вдруг слегла, когда муж ее, знаменитый полярный капитан Иван
Семенович Седых готовился к навигации. Пришлось ему отложить свой
отлет в Архангельск.
У мамы оказался рак! Ей ничего не сказали, знали об этом только
Иван Семенович да Аня, которой отец нашел нужным сказать об их
несчастье.
Аня никогда не думала, что эта страшная болезнь может развиваться
с такой непостижимой быстротой. И в те дни, когда Аня всю себя
отдавала уходу за мамой, хоть и переходила из девятого класса в
десятой, мамы не стало.
Иван Семенович, как никто другой, понимал состояние дочери.
Огромный, обычно шутливо-грубоватый, шумный, он стал тихим,
удрученным, неумело заботливым, видя страдания девочки. На кладбище,
стоя рядом с подругой жены, директором школы, где и жена работала, и
Аня училась, он, перекинувшись с директрисой словами и получив ее
одобрение, принял решение взять Аню с собой в полярный рейс на корабле
"Дежнев". Новые впечатления от плавания излечат бедняжку, маму все
равно не вернуть, а жить надо.
Так и получилось, что в капитанской каюте, вернее в салоне,
примыкавшем к ней, оказалась Аня, дочь капитана Седых.
В былое время пройти кораблю за одну навигацию по всему Северному
морскому пути считалось редкой удачей. Но после сооружения ледяного
мола в полярных морях и подогрева остывшего течения Гольфстрим в
Карском море термоядерной установкой "Подводное солнце" "Дежнев"
несколько раз прошел отгороженную от полярных льдов незамерзающую
полынью из конца в конец вдоль сибирских берегов, трижды побывал и на
острове Диксон, в бухте Тихой, и на Чукотке, и на многих полярных
станциях.
Повидала Аня Север с его незаходящим солнцем, а потом
удивительными, неисчезающими нежными ночными зорями, ледяными полями,
сдерживаемыми тоже ледяной, но искусственной стеной, поднимающейся над
уровнем воды с самого дна; познакомилась с полярниками, людьми особого
склада, вселяющими бодрость и веру в жизнь, готовыми к преодолению
любых трудностей, кому ни бури, ни морозы нипочем.
Настоящие льды повстречал "Дежнев" в Чукотском море, где мол
достраивался, и в Беринговом проливе, в конце арктического своего
плавания. Здесь Аня увидела Арктику, какой она была до начала
постройки "Мола Северного".
Девушка стояла на палубе, тоненькая, несмотря на меховую свою
одежду с капюшоном, скрывавшим ее толстые светлые косы, и куталась в
еще мамин длинный красный шарф.
Море было суровым, холодным, с появившимися откуда-то льдинами. С
буйной яростью налетали вдруг молниеносные метели (снежные заряды).
Издали они казались серыми наклонными столбами, скользящими по морю.
Все вокруг в эти мгновения наполнялось крутящимся снегом, скрывалось в
белой мгле. А когда снова появлялся свет, то Аня могла разглядеть, как
удирают от корабля перепуганные медведица с медвежонком.
Грязновато-белые, они, забавно вскидывая задами, были одновременно и
неуклюжи и ловки. Они мчались по льду как серны, а бултыхнувшись в
воду, плыли как дeльфины.
По-иному вели себя тюлени на льдинах, ленивые, безразличные к
корабельным гудкам. Где-то здесь неподалеку должны встречаться моржи и
котики, живущие невероятно большими стадами, но Аня их не видела.
Естественно, что ей хотелось делиться с кем-нибудь своими
впечатлениями. С папой об этом не поговоришь, слишком ему все это
знакомо. Другое дело - молоденький матросик Андрюша Корнев, решивший
после школы изучить Арктику, и он точно так же, как и Аня, радовался
всему, что видел.
Они сблизились с ним за время плавания. И вот теперь, когда
"Дежнев" вошел в Берингов пролив, Андрей оказался рядом с Аней. Оба
долго и молча смотрели на серый горизонт. И матрос сказал:
- А там, совсем близко - Америка. В хорошую погоду, говорят,
можно берег угадать.
- Холодно, - поежилась Аня.
Он накинул ей на плечи свою матросскую куртку и не позволил
снять.
- Вот таким же вроде холодом и разделены мы с Америкой, -
глубокомысленно произнес Андрей.
- Руки замерзли, - отозвалась Аня, не слишком вникнув в смысл
сказанного.
- Это потому, что за металлические реллинги держалась.
Он снял ее перчатку и стал дыханием отогревать ей пальцы.
- Какие тонкие, - заметил он, перебирая их.
- Уже согрелись, - смутилась Аня, осторожно высвобождая руку.
- Да я на них надышаться не могу, - признался Андрюша.
Ане даже стало жарко и вместе с тем радостно на душе. Она
улыбнулась и дала согреть другую руку. И казалось ей, что нет никакого
холода в мире, и всюду так же тепло и радостно, и всем должно быть так
же хорошо, как ей сейчас. А он сказал:
- Мне нужно открыть тебе одну самую важную для меня тайну.
Аня невольно задержала дыхание. Она знала, знала какую тайну он
откроет ей!
Но ошиблась. Тайну, о которой она догадывалась, он ей не открыл,
а рассказал совсем о другом, самом для него главном (конечно, после
того, в чем пока не решился признаться!).
Аня слушала, впитывая каждое слово. Теперь эта тайна стала их
общей, спаяла их. И по тому, какой близкой и важной показалась Ане
заветная Андрюшина мечта, она поняла, как дорог ей и сам мечтатель!
И потом во время частых встреч на юте они только и говорили, что
о заветном замысле Андрея. А о самом для них важном и волнующем не
сказали ни слова.
Навигация для "Дежнева" закончилась поздно. Во Владивосток
прибыли уже осенью, в школу Аня безнадежно опаздывала. Она думала, что
полетит в Москву вместе с папой, но вышло иначе. Отец получил приказ
после необходимого ремонта корабля во Владивостоке вести его через
Индийский океан, Суэцкий канал, Средиземное море в Черное, в Николаев,
чтобы там, на судостроительном заводе поставить "Дежнева" на
капитальный ремонт. А потом прибыть в Москву для получения важного
назначения.
Аня пришла в ужас от мысли, что вернется в пустую московскую
квартиру одна. И, сама не отдавая себе в том отчета, не меньше
страшилась и расставания с Андрюшей. И тогда с чисто женским умением
повела Аня атаку на отца. Лаской, слезами, рассудительной логикой
доказывала она, что должна не возвращаться в школу, а плыть и дальше с
ним; к экзаменам же на аттестат зрелости, чтобы сдать их экстерном,
подготовиться в пути. Нужно только послать сейчас телеграмму директору
школы. Та все поймет и позволит!
Иван Семенович был крут с подчиненными, имел прозвище "Седого
медведя", но у дочери был в подчинении, перечить ей не мог, подкрепив
к тому же ее женскую логику своей, мужской: "Пусть девочка посмотрит
мир: Калькутту, Суэц, Стамбул. Когда-то ей еще удастся повидать все
это! А экзамены, что ж, она к ним подготовится, умом не обижена!"
Все эти аргументы говорили в пользу сумасбродной Аниной идеи, но
была еще одна невысказанная, но едва ли не самая важная причина - не
расставаться с Андрюшей.
Об этом умудренный жизнью Иван Семенович даже и не догадывался,
исполняя желание дочери.
Ремонт во Владивостоке затянулся. Старенький был корабль
"Дежнев", и непросто оказалось подготовить его для кругосветного
путешествия, чтобы дотянул он до заводских доков в Николаеве.
И все это время было счастливейшим для Ани с Андреем.
Они скитались по Владивостоку, плавали в бухте Золотой Рог на
шлюпке, ходили в тайгу за орехами и не расставались.
Теперь даже Иван Семенович Седых это заметил, хмыкнул себе в усы,
решил, что поможет дружба эта затянуться ране, от потери горькой
оправиться, и ничего не сказал.
Плавание по Тихому и Индийскому океанам прошло без особых
событий. Только водный простор был иным, изменчивым: то синим, то
свинцовым, то гладким, то свирепо вздыбленным.
В Калькутте, несмотря на зимний месяц, стояла жара.
Пестро одетые прохожие ходили медленно, словно спешить им некуда.
Мужчины кто в европейском костюме, кто в белых штанах и многие с
чалмой, но не в виде обмотанной вокруг головы белой материи, как у
мусульман, побывавших в Мекке, а в форме своеобразного головного
убора, распадающегося на два потока, обрамляющих лоб, сходясь на его
вершине, где часто виднелось украшение. Женщины, кроме едущих в
автомобилях леди, одетых по преходящей европейской моде, носили
преимущественно национальное сари. Десять метров цветной материи с
тысячелетним искусством и отточенным вкусом так драпировали фигуру,
что оттеняли ее женственность, с картинно накинутым на голое плечо
концом цветной полосы. Все это вместе с гордым видом индийских
красавиц с пятнышком между бровями тонко подметила Аня, обратив на это
внимание Андрюши. Он же наблюдал контрасты города: пестроту прилично
одетых пешеходов и сидящих на раскаленных панелях жалких нищих в
рубищах, изможденных, худых, голодных.
Великая страна набирала силы, но не избавилась еще от наследия
колониализма и предрассудков прошлого. Не изжиты были еще касты, в том
числе "неприкасаемых", считавшихся кое-кем полулюдьми, хотя
конституция сделала их равными со всеми, и среди хорошо одетых
пешеходов были прохожие и из их числа.
Советских моряков, да и Аню с Андреем, на улицах индийцы
встречали дружелюбно.
Потом - снова Индийский океан. Африканские берега, Красное море с
удивительными, видными на дне красноватыми водорослями, из-за которых
море получило свое название. Наконец, Суэцкий канал. Совсем узкий.
Аня воображала, что по одну его сторону Африка, а по другую Азия.
Об этом можно было бы поспорить, но ей так хотелось почувствовать себя
между двумя континентами!
Суэцкий канал с его шлюзами, автомобильной дорогой вдоль него и
другими дорогами, уходившими и в Африку и в Азию, показался Ане очень
тесным. Корабли с трудом могли в нем разминуться. А в одном месте
Андрей показал ей торчащие из воды мачты. Оказывается, здесь были до
сих пор еще не поднятые суда, затопленные во время захвата канала
израильтянами, едва не дошедшими до Каира. Здесь разгорелись тогда
горячие бои.
Шумный, знойный и пыльный Суэц был переполнен разноязычной
толпой: англичане и шведы, американцы и африканцы, французы, греки,
наконец, арабы из всех стран арабского мира, включая Египет. Не
встречалось собственно египтян, потомков древних феллахов, которые,
живя и ныне на берегах Нила, сохранили былой язык фараонов и
строителей пирамид. Теперь египтянами считаются арабы, захватившие
страну тысячу лет назад.
После Суэца - Средиземное море.
Оно показалось Ане особым, не похожим ни на полярные моря, ни на
пройденные океаны. Ленивое, тихое, спокойное, с отраженным поистине
летним (в зимние месяцы!) небом.
Здесь, в Средиземном море, у Ани и состоялся столь важный для
всей ее жизни разговор с отцом.
Они стояли рядом на капитанском мостике. Седых строго следил,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг