Он шел неторопливо, как на деловое свидание.
К нему бросилось несколько человек - по-видимому, репортеров.
- Если президент Вашингтон ездил на шестерке лошадей, то его
преемник, президент Джефферсон, пришел в Белый дом пешком, - сказал
один из них, стараясь во что бы то ни стало обогнать другого.
Репортеры обступили пешехода, который по-старомодному отвечал
каждому на приветствие, всякий раз снимая шляпу.
- Мистер Мор...
- Ваша честь!
- Несколько слов для "Нью-Йорк таймс". Что вы думаете о создании
"Ассоциации плавающего туннеля"?
- Как вы думаете, ваша честь, окажет ли влияние вопрос о
плавающем туннеле на выборы губернаторов?
Мистер Мор остановился, держа высоко над собой зонтик.
- Я полагаю, джентльмены, что всякий вопрос, касающийся
благосостояния нации, играет роль при народном голосовании. Таковы
благородные традиции старой американской демократии.
- Благодарим вас, мистер Мор. Вот слова, достойные Вашингтона и
Линкольна!
Член Верховного суда Мор с высоты своего роста строго посмотрел
на репортеров.
- Президенты Вашингтон и Линкольн никогда не произносили громких
слов, джентльмены: они действовали во имя народа.
И он пошел по направлению к отелю, по-прежнему высоко держа
зонтик над головой. Полицейский оттеснил толпу, освободив ему проход.
Старик под одобрительный ропот присутствующих скрылся в подъезде.
У подъезда одновременно остановились два автомобиля; из одного
легко выпорхнула маленькая японка. Следом за ней вышел пожилой
невысокий мужчина. На тротуаре они столкнулись с двумя джентльменами
из другой машины.
Послышался свист и рукоплескания: то и другое выражало у
американцев одобрение и симпатию.
- Русские инженеры! - выкрикнули в толпе.
О'Кими шла с Андреем.
- Вот мы опять встретились. Вы каждый раз забываете меня.
- Нет-нет, - смущенно сказал Андрей. - Я, кажется, припоминаю...
- Так же сказали вы и в прошлый раз, - медленно произнесла
О'Кими. Потом добавила громко: - Смотрите, как вас любят американцы.
Они чтят автора величайшего проекта.
- Нет, леди, я думаю, что дело не только в этом. Они видят во мне
и моем брате тех, кто стремится соединить народы, а не сеять между
ними вражду. В этом смысл нашего проекта.
О'Кими быстро вскинула ресницы.
- Да, это верно, - тихо сказала она и еще тише добавила: - И я
тоже присоединяюсь к ним.
Швейцары принимали пальто от молодых людей.
- Вы читали мою последнюю статью о вашем проекте? Я послала ее
вам.
- Статьи поступают к брату. Он перечитывает их все.
О'Кими умышленно задержалась у зеркала. Чуть скосив глаза, она
увидела, что Андрей стоит в нерешительности: Усуда и Степан
Григорьевич уже поднимались по лестнице. Значит, он ждет ее.
О'Кими улыбнулась Андрею и, подойдя к нему, сказала:
- Я рада, что мы встречаемся с вами в такой день. Создание
"Ассоциации плавающего туннеля" - первый шаг к осуществлению вашей
мечты.
- Да, вы правы. Это первый шаг к тому, чтобы американская техника
также приняла участие в строительстве.
Андрей чувствовал себя почему-то очень неловко в обществе О'Кими.
Но у него не хватало духу покинуть ее. Они вместе поднялись по
лестнице.
Степан Григорьевич с Усудой шли впереди.
- Мы благодарны вам, господин Усуда, - неторопливо, как всегда,
говорил Степан Григорьевич. - Ваши статьи о проекте подводного
плавающего туннеля доказывают, что вы придаете ему большое значение.
- Конечно, мой уважаемый молодой друг.
Усуда улыбнулся; при этом нос его смешно сморщился, узкие же
глаза оставались по-прежнему серьезными.
- Но борьба уже начинается, господин Корнев, - продолжал он. -
Извините, читали ли вы сегодняшний номер газеты "Солнце"? Это наиболее
консервативный орган.
Степан Григорьевич и Усуда вошли в длинный зал, одна из стен
которого, сделанная целиком из зеркального стекла, была совершенно
прозрачна - через нее виднелась улица. Два ряда длинных столов
занимали почти все неумеренно украшенное золотом помещение.
Приглашенные расхаживали в одиночку по залу или, собираясь группами,
громко говорили и смеялись.
Усуда развернул перед Степаном Григорьевичем газету.
- Вот что там пишут: "Сегодня, в последний день Нью-Йоркской
выставки реконструкции мира, полезно подвести итоги. Бросается в
глаза, что наряду с такими ценными вкладами в технику, как
компьютерный секретарь и другие промышленные роботы, на выставке были
представлены вредные утопические проекты вроде большевистского
полярного моста, которому уделяется, несомненно, ничем не оправданное
внимание. Не говоря уж о технической абсурдности этой затеи, мы укажем
лишь на совершенную бессмысленность соединения Аляски с удаленным
пунктом Восточной Европы. Экономическая невыгодность создания
транзитной точки в Европу на отдаленном севере Американского
континента ясна сама по себе и не требует никаких комментариев".
Усуда посмотрел на Степана Григорьевича. Едва заметная усмешка
пробежала, по лицу Корнева.
- Извините, господин Корнев. Позвольте предостеречь вас: самое
опасное в борьбе - это недооценить врага.
- Кого вы имеете в виду, господин Усуда? - вежливо спросил Степан
Григорьевич.
Усуда показал пальцем на газету:
- Того, кто заказал эту статью, - океанские пароходные компании.
К Степану Григорьевичу подошел Кандербль и дружески хлопнул его
по плечу:
- Хэлло, Стэппен! Мне надо сказать вам пару слов. - Он отвел его
в сторону. - Все идет прекрасно. Я уже передал заказ в одну из своих
мастерских. Через два месяца я сообщу вам в Россию о результатах.
- Я не сомневаюсь в них, мистер Кандербль.
- О'кэй! Мне нравится ваша уверенность. Но, несмотря на это, вам
придется подождать с опубликованием наших технических планов.
- Мне несколько неприятно, что я не ставлю в известность своего
брата. Ведь проект принадлежит нам обоим, - серьезно сказал Степан
Григорьевич.
Кандербль похлопал его по плечу:
- О'кэй, Стэппен! Вы хороший старший брат! В свое время мне был
бы очень полезен такой брат... когда я толкал груженные углем
вагонетки. Мне пришлось пробивать себе дорогу одному.
Степан Григорьевич сделал движение, пытаясь возразить, но
американец не стал его слушать.
Мисс Амелия Медж сидела неподалеку и, закинув ногу на ногу,
нервно курила сигаретку. Она поглядывала на Кандербля взглядом
охотника, уверенного, что дичь никуда не уйдет от него.
Мисс Амелия была убеждена, что ненавидит этого человека. Герберт
Кандербль: заинтересовался Арктическим мостом? Прекрасно, мистер
инженер! Постараемся сделать это действительно мечтой вашей жизни;
отец тем временем станет во главе строительства, а там посмотрим...
Мисс Амелия глубоко затянулась, сощурила глаза и тряхнула
локонами, потом бросила папиросу на пол.
Гости стали усаживаться за стол. Около каждого прибора лежала
карточка с фамилией приглашенного. Андрей и Степан Григорьевич сидели
по обе стороны мистера Меджа. Рядом с Андреем оказалась О'Кими, а за
ней - Усуда. Соседями Степана были Амелия Медж и Герберт Кандербль.
Лакеи в парадных парах выстроились позади гостей, готовясь угадывать
их малейшие желания.
Мистер Медж поднялся. Лицо его было торжественно.
Разговоры постепенно затихли. Лакеи, ловко изворачиваясь за
спинами сидящих, наполняли бокалы.
- Уважаемые леди и джентельмены! Я счастлив, что мне пришлось
поднять первый кубок на нашем обеде - учредительном заседании
плавающего туннеля. Я поднимаю этот кубок не только за начало
деятельности, но и за его конец - за осуществление русскими и
американцами грандиозного проекта подводного плавающего туннеля между
Аляской и Россией. Пусть это станет традицией, заложенной в космосе
при совместном полете кораблей "Союз" - "Апполон". Я пью за успех и
победу политического благоразумия и технической мысли!
Мистер Медж был, безусловно, и прост и великолепен. Все встали со
своих мест и подняли бокалы.
Почтенный судья вдохновенно продолжал:
- Уважаемые члены ассоциации! Сегодня начнет действовать
организация, призванная содействовать мирному сближению народов мира.
Раздался гром аплодисментов и пронзительный одобрительный свист.
Воодушевленный мистер Медж повысил голос:
- Недалеко то время, леди и джентльмены, когда вопрос "за" или
"против" плавучего туннеля будет определять политическое лицо любого
общественного деятеля: стремление его к прогрессу или злобно-упрямое
желание сунуть палку в колесницу блистательной истории. Я еще раз
поднимаю бокал, чтобы не только наши дети или внуки, - мистер Медж с
любовью посмотрел на Амелию, - но и мы сами, вот эти самые ребята, что
сидят здесь, могли бы, как по волшебству, перенестись из Аме...
Очевидцы утверждают, что именно в этом месте блестящая речь организатора только что возникшего общества была прервана самым необычным образом.
Мистер Медж покачнулся и сделал судорожное движение ртом, словно
ловил воздух. Задребезжала посуда, со звоном вылетели оконные стекла.
На пол посыпались осколки тарелок и блюд, из разбитых бокалов по
скатерти разливалось вино.
Мисс Амелия взвизгнула, и этот визг заглушил все: и грохот
бьющейся посуды, и треск выстрелов, доносящихся с улицы.
Вскочив, Степан Григорьевич поддержал раненого мистера Меджа.
- На пол, на пол ложитесь! - послышалась спокойная команда
высокого старика.
Все бросились на пол. Многие сжимали в руках вилки и салфетки.
Некоторые стонали: может быть, они были ранены.
В это время по Седьмой авеню, не нарушая правил уличного
движения, проезжали автомобили, наружно ничем не отличавшиеся от
миллионов других американских автомобилей. Пользуясь тем, что светофор
был открыт, они неторопливо двигались мимо зеркальных окон отеля и
выпускали по ним очереди из ручных пулеметов. Все это происходило на
глазах у джентльменов под зонтиками и полицейских, толпившихся около
отеля.
Один из полицейских насчитал восемнадцать автомобилей, которые из
восемнадцати пулеметов обстреляли обед-заседание. Полицейский был
истинным американцем и впоследствии гордился, что этот "его" случай
превосходит по размаху инцидент 1926 года в квартале Цицеро города
Чикаго. Ведь тогда, уверял он, колонна автомобилей, обстрелявшая из
ручных пулеметов отель "Гоуторн", где помещалась штаб-квартира бандита
Аль-Капонэ, состояла всего лишь из четырех машин, а здесь целых
восемнадцать!
Члены вновь организованной ассоциации лежали под столом. Лишь
посредине зала возвышалась тощая фигура судьи Мора, скрестившего руки
на груди.
Андрей заметил, что рядом с ним лежит О'Кими. Ее миндалевидные
глаза были почти круглыми.
По другую сторону стола неуклюже скорчился Герберт Кандербль.
Амелия Медж держала его за руку. Нет! Она не позволит ему умереть от
шальной пули.
Стрельба прекратилась.
О'Кими умелыми руками делала перевязку мистеру Меджу.
Пострадавших было сравнительно немного. Судья Мор, раненный в руку,
отказавшись от помощи, сам делал себе перевязку.
Улыбаясь, он говорил:
- Я научился этому еще в штате Монтана, когда меня придавило
срубленным деревом. Тогда я был один, и поневоле мне пришлось
обходиться без посторонней помощи.
- Мистер Мор был еще два раза ранен во время мировой войны, -
заметил кто-то из гостей, пододвигая Мору стул.
Старик сел и, видя, как дрожащие лакеи собирают разбитую посуду,
сказал:
- Вот к чему приводит боязнь правительства ограничить так
называемую "личную свободу" американцев. С толпой надо обращаться, как
с детьми: любовно, строго, заботясь об их благе. Нельзя детям играть с
ножами, нельзя позволить любому взбесившемуся американцу разъезжать с
ручным пулеметом, продающимся в каждом магазине.
- Мистер Мор, что же произошло? Что случилось?
Старик отечески посмотрел на вопрошавшего:
- Свободная конкуренция, джентльмены. Кое-кто заинтересован в
процветании судоходных линий, а не в создании нашей ассоциации. Этих
людей не занимает прогресс нации: они живут лишь ради личной выгоды.
Нечего удивляться поэтому методам, заимствованным у гангстеров. Нет,
все, все в стране надо исправлять! Конкуренцию надо делать подлинно
свободной, а не позволять злонамеренным людям как им угодно "свободно"
конкурировать. Но мы призовем к порядку этих людей, мы докажем, что
Америка прежде всего страна здравого смысла!
Репортеры поспешно записывали импровизированную речь маститого
судьи.
Воодушевление понемногу возвращалось к членам новой ассоциации.
Начали даже поговаривать о продолжении заседания, но вдруг какое-то
известие пронеслось из одного конца зала в другой.
Люди перешептывались, пожимали плечами, удивлялись, возмущались,
посмеивались - словом, реагировали каждый по-своему. Многие стали
поспешно прощаться.
В первый момент сообщение не коснулось братьев Корневых. Степан
Григорьевич был занят Андреем, который старался скрыть рану. Его
выдала О'Кими: увидев кровь на рукаве Андрея, она стала настаивать на
перевязке. Андрей отказывался, и О'Кими обратилась за помощью к
Степану Григорьевичу.
Тот встревожился:
- Андрей, ну ведь ты же не маленький! Сними пиджак... Надо
обязательно сделать перевязку, - заговорил он с неожиданной теплотой.
Андрей долго упрямился, но, взглянув на О'Кими и на озабоченное
лицо брата, почувствовал себя неловко, смутился и послушно стал
стягивать пиджак. Степан Григорьевич и О'Кими помогали ему.
Вдруг они услышали слова: "...выставка, толпа... разрушение..."
О'Кими первая поняла, что произошло. Она выразительно посмотрела
на Степана Григорьевича.
- Мне нужно быть там, - сказал он выпрямляясь.
Андрей, ни слова не говоря, стал натягивать пиджак.
- Мистер Эндрью, я же не кончила перевязки... Мистер Эндрью!.. -
запротестовала О'Кими.
Но Андрей уже вставал с кресла.
- Ты останешься здесь, тебе нельзя, - сказал Степан Григорьевич
тоном, каким говорят с непослушными детьми.
Андрей, не отвечая, застегивал пуговицы пиджака.
Степан Григорьевич понял, что уговаривать брата бесполезно. Почти
бегом они направились к выходу. О'Кими с тревогой смотрела им вслед.
Дорогу Корневым преградил полицейский офицер:
- Джентльмены, осмелюсь предложить вам свою служебную машину. Я
могу не задерживаться у светофоров и доставлю вас скорее всех.
Корневы вместе с полицейским офицером покинули зал.
Усуда подошел к дочери. Ничего не ускользнуло от него в поведении
Кими-тян. Он не сказал ни слова, но тяжело вздохнул и пожалел, что
привез ее в Нью-Йорк.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг