Женщина сразу по-другому начинает относиться даже к неприятному
ей человеку, если хоть немножко его пожалеет. Конечно, Аня знала все,
что произошло со Степаном Григорьевичем. Иван Семенович мог рассказать
ей даже больше, чем было опубликовано в "Правде". Этот человек умел
"не ошибаться", приспосабливаться, выдвигаться... Но разве он один
искал удобного пути?.. Может быть, ему в самом деле не повезло. Его
показали всей стране, чтобы воздействовать на других...
Аня провела Степана Григорьевича в сад, предложила чаю. Степан
Григорьевич не отказался, попросил разрешения снять пиджак - было
жарко. Аня заметила на его рубашке подпалину от утюга. Одинокий,
верно, сам гладит, и так неумело...
- Вы знаете, Анна Ивановна, что мы с братом в неладах. Глупо,
конечно. Порой удобно валить все на одного. Я уже привык.
- Ну что вы, Степан Григорьевич! - только и нашлась сказать Аня.
- Мне горько... и не то, что другие ко мне переменились...
горько, что Андрюшка, которого я, как отец воспитал... Словом,
объяснять трудно...
- Конечно, Степан Григорьевич! Я вот не понимаю злопамятных
людей.
- Яблоко раздора - в его идее. Но я все же был прав, ибо
техническая идея тогда принимается, когда она способна двинуть вперед
общество. А если ее нельзя применить - ее отвергают. Так было в те
дни, Андрюша не смог мне простить своего закономерного провала...
Такова ирония несправедливости... Однако я по-прежнему люблю его,
забочусь о нем. Многое изменилось в мире, Анна Ивановна!
- Конечно. Вы позволите еще налить вам чаю?
- Пожалуйста. Так приятно, когда тебя угощают!
Аня и Степан Григорьевич сидели на свежем воздухе, под соснами,
на крутом спуске к пойме реки Истры. Отсюда открывался широкий вид на
другой ее крутой берег с лесом наверху, на зеленые купы, прикрывавшие
речку, лишь кое-где поблескивающую серебром.
- Да, многое изменилось, - продолжал Степан Григорьевич. - Но
если разобраться, то менялась политическая погода, политический же
климат оставался неизменным. Климат этот определяется нежеланием людей
погибать от ядерных бомб, в стремлении выжить, сблизиться, жить общей
для всего земного шара экономической жизнью. И я думаю, Анна Ивановна,
что вопрос о строительстве Андрюшиного моста между СССР и Америкой
будет поднят.
- Неужели вы так считаете? - спросила Аня, не спуская со Степана
Григорьевича пристального взгляда.
- Более того: этот вопрос уже поднят. Меня еще помнят вверху. Не
буду вам подробно рассказывать, но недавно мне снова привелось
побывать там...
- В правительстве?
- Да, - многозначительно ответил Степан Григорьевич, решительно
отодвигая стакан. - На этот раз разговор там пошел об Арктическом
мосте.
- Степан Григорьевич, милый! Как вас благодарить? Позвольте, я
вас поцелую.
- Неужели это доставит вам удовольствие? - улыбнулся Степан
Григорьевич.
Потом они спустились к Истре. Быстрая и мелкая, она напомнила
обоим речку Светлую, Светлорецк.
Прощаясь, Степан Григорьевич сказал Ане:
- Можете мне поверить: я сделаю все для Андрюши, что от меня
зависит. Я имею в виду не только свои разговоры вверху... Я готов
отдать Андрюше весь свои инженерный опыт, все свои знания,
проектировать и строить мост вместе с ним. Кстати, наверху это считают
само собой разумеющимся.
- Степан Григорьевич, я знаю Андрюшу - он совсем не злопамятный!
Он никогда не откажется от такой помощи... Тем более что вы... ну,
понимаете, сумели заинтересовать там, в правительстве.
Аня стояла перед Корневым, молодая, легкая, в развевающемся
платье, с распушившимися паутинками волос, золотящихся на солнце.
Степан опустил глаза.
- Не переоценивайте моих заслуг, Анна Ивановна, - сказал он. -
Представьте, что меня вызывали туда только за тем, чтобы узнать адрес
Андрюши.
Аня весело рассмеялась:
- Ну вот, он еще и шутит! А я думала, вы не умеете.
Степан Григорьевич улыбнулся, глядя на Аню.
Она взяла его за обе руки:
- Я благодарю вас... и от Андрюши... и от себя... Как хорошо, что
вы снова будете друзьями!
Степан Григорьевич подтянулся, помолодел:
- Думаю, что мы с ним сработаемся. Я многому его научу, ибо
по-прежнему хорошо к нему отношусь. И к вам... Аня...
Он уехал. Аня ходила по саду, прижав кулаки к щекам, и плакала от
счастья.
Ледокольный гидромонитор "Северный ветер" ясным летним утром
ошвартовался около морского причала на Химкинском водохранилище.
Речные пароходы, нарядные, многопалубные красавцы, казались
сейчас карликами. Сотни лодок и белокрылых яхт заполнили
водохранилище. По воде неслась музыка и крики встречающих. Люди
толпились на пристанях и в прилегающем парке. Легкий ветер развевал
платки и флаги.
С неба на корабль сыпался дождь цветов. Их сбрасывали с парящих
над ледоколом вертолетов. Много цветов плыло по воде. Сидящие в лодках
вылавливали их, со смехом размахивая мокрыми букетами и венками.
Спущенный парадный трап, покрытый ковровой дорожкой, мгновенно
был усыпан цветами. Но пока никто не ступал на него. Полярники
узнавали родных и знакомых на берегу, что-то кричали им.
Наконец толпа на пристани чуть расступилась, пропуская вперед
высокого седого человека в мягкой светлой шляпе и стройную молодую
женщину.
- Кто это? Кто? - спрашивала Аня Андрея, теребя его за рукав.
- Сам Волков и его дочь Галина Николаевна, замечательная женщина!
- Ах, вот как! Я думала, что тебя на стройке не интересовали
женщины.
- Смешная ты! Ведь это ее вездеход провалился зимой под лед. Ей
пришлось добираться до базы по дрейфующим льдам, перезимовав на
острове.
- И ты с ней знаком?
- Она жена Карцева.
- Ой, прости, Андрюша... Я не знаю, что со мной, и так счастлива,
что даже начала тебя ревновать! И не хочу больше отпускать тебя!
Постой... А эта высокая блондинка? Красавица какая! Ты тоже ее знаешь?
- Евгения Михайловна Омулева, жена капитана Терехова. Видишь его?
Коренастый моряк... Рядом с Карцевым стоит...
- Как радостно за них!
- Эту радость ты мне подарила раньше всех! Теперь меня уже некому
встречать.
- Ты думаешь? А я кого-то вижу. Он наверняка кричит тебе.
- Неужели Сурен? Где он?
- А вон стоят два брюнета с орлиными профилями.
- Положим, один почти седой. Это академик Овесян... и с ним,
конечно, Сурен!
По трапу начали сходить полярники. Денис простился с Аней и
Андреем - он спешил к своей жене: Оксана ждала его на берегу с тремя
хлопчиками.
- Пропустим всех вперед, - говорила Аня Андрею. - Ведь мы уже
вместе.
Но Сурен Авакян, заметив их на палубе, подобрался почти к самому
борту и стал грозить кулаком:
- Слушай, почему не сходишь? Боишься, что я тебя задушу?
Правильно боишься.
Тогда Андрей и Аня смешались с толпой полярных строителей и стали
протискиваться к трапу.
Девочки в белых платьицах надевали на каждого сходящего с корабля
гирлянду цветов. На Аню совершенно "незаконно", несмотря на ее
протесты, тоже надели гирлянду из красных маков.
Сурен дождался Андрея и накинулся на него, как ястреб, сжал в
объятиях, потом набросился на Аню, словно она тоже приехала из
Арктики. Потом обнял обоих и повел на берег.
- Ай-вай! Какой день, прямо замечательный день, старик! Подожди,
еще раз встречать будем, когда с другого строительства из Арктики
вернешься. Тогда в большую бочку цветов посадим!
- И, главное, на меня тоже цветы надели! - смеялась Аня. - Я бы
сняла эти маки, да уж больно они красивые!
- Вот и опять встретились. А помнишь, как в первый раз меня из
воды за волосы тащили? Всю прическу растрепали!
- Андрюша, смотри, кто тебя ищет, смотри!
Андрей остановился. Сурен тащил его дальше:
- Кто такой? Зачем ищет? Мы уже нашли.
Но Андрей уже заметил брата, на скулах его появились красные
пятна. Он освободился из объятий Сурена, снял гирлянду цветов, отдал
ее Ане и пошел навстречу Степану Григорьевичу. Аня и Сурен отстали.
Аня что-то быстро говорила ему.
- Слушай! Это же замечательно, - восхитился Сурен. - На
гидромониторе, пока плыли, говоришь, проект моста сделали?
- Эскизный!
- Ва! Как же я отстал! Хотя, знаешь, я тоже не дремал. Американца
Кандербля помнишь? Ну такая у него чугунная челюсть! Как у памятника!
Аня улыбнулась, вспомнила спасенных из воды, корабельный лазарет,
доску над койкой.
- Понимаешь? Я его сагитировал. В письмах. С нами он теперь. В
Америке на Арктический мост работает. Строить собирается. Ва!
Степан шел к Андрею не торопясь, уверенно, с едва заметной
улыбкой на суровом, властном лице.
Андрей молча обнял брата и сказал одно только слово:
- Спасибо.
- Значит, знаешь уже? - произнес Степан и полез в карман за
платком, вытер глаза, высморкался. - Не надо больше так, как прежде...
Не надо... Нам теперь нужно друг друга держаться.
- Будем вместе... всегда вместе... - прерывающимся голосом сказал
Андрей. - Ты прости, это все от моего упрямства.
- Даже за упрямство люблю тебя, - сказал Степан.
Подошли Аня с Суреном. Степана Григорьевича познакомили с
Авакяном. Корнев-старший горячо пожал Сурену руку, но взгляд его был
холоден.
Глава пятая
ВОЗВРАЩЕНИЕ О'КИМИ
Черный, лоснящийся на солнце автомобиль повернул с моста Эдогава
на Кудан-сити. Вскоре он мчался уже вдоль канала. Молодая женщина с
любопытством озиралась вокруг.
Столько лет! Столько лет! Как много перемен... и в то же время
как много осталось прежнего! Вон рикша вынырнул из-под самого
автомобиля. Рикша на велосипеде... Когда-то она не обратила бы на него
внимания, а теперь все японское бросается в глаза. А вот и
императорский дворец, сейчас надо свернуть налево... Как сжимается
сердце! Все незнакомые лица. Много мужчин в европейском платье. У
женщин модные прически, но все же большинство в кимоно...
Центральный почтамт! Теперь уже совсем близко. Здесь она бегала
девочкой... Однажды вон туда, на середину улицы, закатился ее мячик.
Его принес полицейский. Она благодарила полицейского и сделала
по-европейски книксен. А потом возненавидела его. Возненавидела за то,
что он так грубо схватил маленькую, хрупкую женщину, которая шла
впереди всех с флагом.
Автомобиль повернул направо и въехал в ворота сада. Через
несколько секунд он остановился у подъезда богатого особняка.
Девушка легко выскочила из машины. Европейское платье делало ее
особенно миниатюрной и изящной. При виде ее стоявшая на крыльце
женщина подняла вверх руки. Девушка хотела броситься к ней, но женщина
скрылась в доме.
Взбежав на ступеньки, девушка остановилась. Рука, прижатая к
груди, чувствовала удары сердца. Она не ошиблась - вот знакомые шаги.
Он, всегда такой занятый, ждал ее. Может быть, он стоял у окна в своем
кабинете, чтобы видеть улицу...
В дверях показался пожилой человек. Закинутая голова с коротко
остриженными волосами и гордая осанка совсем не вязались с его
маленьким ростом. Девушка вскрикнула и бросилась к нему на шею.
- Кими-тян! Моя маленькая Кими-тян... Как долго я ждал тебя!
Отец обнял ее, взяв за тоненькие плечи, повел в дом.
Девушка оглядела знакомую с детства комнату европейской половины
дома и вдруг увидела ползущую к ней по полу женщину.
- Фуса-тян! Встань скорей! - Девушка бросилась вперед и подняла
женщину. - Фуса-тян, милая! Ты приветствуешь меня как гостя-мужчину.
Отец снова взял девушку за плечи и повел ее во внутренние
комнаты. Они прошли по роскошным, убранным в европейском стиле залам и
гостиным. Японскими здесь были только картины, но и те лишь
современных художников. Это сразу бросалось в глаза. Нигде не было
священной горы Фудзи-сан: художники теперь избегали этой традиционно
народной темы, как штампа.
Кими-тян всплеснула руками:
- Дома! Ой, дома! - Она присела, как делала это маленькой
девочкой. - Дома! Ой, совсем дома!
И она принялась целовать знакомые предметы, гладила рукой
лакированное дерево ширмы, прижималась щекой к старой, склеенной
статуэтке.
Отец стоял, скрестив руки на животе, а его аккуратно
подстриженные усы вздрагивали. Незаметно он провел по ним пальцем.
Потом Кими-тян встала, подошла к отцу и припала к его плечу.
- А мама... мама... - тихо всхлипнула она.
Отец привлек дочь к груди и стал быстро-быстро гладить ее
гладкие, нежно пахнущие волосы.
Наконец Кими-тян выпрямилась.
- Ну вот... а я плачу, - сказала она слабым голосом, стараясь
улыбнуться.
Они пошли дальше. На полу теперь были циновки. Отец отодвинул
ширму, отчего комната стала вдвое больше, и сел на пол.
- Окажи благодеяние, садись, моя маленькая Кими-тян. Или, может
быть, ты сначала хочешь надеть кимоно, чтобы почувствовать себя совсем
на родине?
- Ах, нет! Я дома, дома... Я тоже попробую сесть, только я
разучилась. Это смешно, не правда ли? Так совсем не сидят в Париже, а
костюмы там носят такие же, как на тебе. Как постарела Фуса-тян! Она
ведь правда хорошая? Ты стал знаменитым доктором? Сколько теперь ты
принимаешь больных? А как перестроили дом напротив! Его не узнать. Кто
теперь в нем живет? Почему никто не лаял, когда я въезжала? Неужели
Тобисан умер?
- Конечно. Собаки не живут так долго. Ведь сколько прошло лет!
Все волнует тебя... Как высоко вздымается твоя грудь! Так дыши глубже
розовым воздухом страны Ямато. Я вижу, что ты не забыла здесь ничего и
никого.
- Никого, никого!
И вдруг Кими-тян опустила свои миндалевидные глаза, стала
теребить соломинку, торчавшую из циновки.
Отец улыбнулся:
- Я знал, знал! Мы все ждали и встречали тебя. Он лишь не посмел
стеснять нас в первые минуты встречи.
Японец хлопнул в ладоши. Отодвинулась еще одна фусума, и за ней
показалась женщина с черным лоснящимся валиком волос на голове.
- Передай господину Муцикаве, что госпожа О'Кими ждет его...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг