приехали не к знатокам знания или вождям планеты, а именно к его бывшему
дому.
Сирано встревоженно взглянул на учителя. На нем лица не было,
казалось, он только что забрался к Сирано в спасительную башню, преодолев
немыслимый подъем по скалам. Ведь у него усталое сердце. Как же можно
подниматься под облака?
- Я понесу тебя! - предложил Сирано.
Тристан улыбнулся, молча указав глазами на обыкновенную земную
лестницу, круто поднимавшуюся вверх снаружи "вавилонской башни", уходившей
в самое небо, ибо дожди здесь, как узнал потом Сирано, были только
искусственными.
День, очевидно более короткий, чем земной, клонился к вечеру. Еще не
зашедшее местное светило казалось, как и на Земле при заходе, сплющенным,
но обладало короной из колеблющихся языков пламени. А в фиалковом небе
появились сразу две луны. Одна полнолунным шаром висела над башнями, а
другая, маленькая, бледная и ущербная, виднелась в самой выси небосвода,
проглядывая сквозь облака, как месяц в последней четверти.
Вот к ней-то и надо было подняться Сирано с Тристаном по крутой
лестнице, которую, конечно, не преодолеть с усталым сердцем.
Но все опять получилось не так, как наяву.
Едва они вступили на первые "ступеньки", выяснилось, что по ним здесь
не поднимаются, а они сами двинулись вверх, унося вставших на них все выше
и выше.
Через каждые несколько ярусов приходилось переходить с лестницы на
лестницу, чтобы подниматься и дальше к розовым облакам.
Башни казались исполинскими колоннами, подпиравшими небо, а лес у их
основания - кустарником, в который слились сады и парки, разделенные
просеками улиц. На них виднелись игрушечные самокатящиеся кареты и точки
пешеходов. На васильковых водоемах кто-то плавал - не то ручные животные,
не то прирученные птицы.
Сирано мысленно старался себе представить Ольду, былую подругу
Тристана. Как она встретит солярия, оставившего ее ради Долга?
Женщины Земли таких вещей не прощают. А солярессы?
Сирано смотрел с высоты на раскинувшийся перед ним простор и жалел,
что в этом сне на этот раз ему не дарована легкость невесомости, он не
может броситься с лестницы и пронестись над парками, улицами, водоемами.
Сирано только крепче сжал руку подавленного предстоящей встречей
Тристана, стараясь вселить в него бодрость.
И вот на балконе, перед которым внизу словно расстилался весь мир,
распахнулась дверь, и на пороге ее застыла Ольда.
Сирано воспринял ее как воплощение строгой и совершенной красоты,
заслоняющей возраст, она была ожившей статуей, которой он грезил после
посещения кардинальского дворца. Да, именно ожившей, ибо неповторимо
прекрасна была не только ее очерченная легким одеянием фигура, лицо с
прямым носом, продолжающим линию лба, невыразимо прекрасно было выражение
испуга, радости, счастья, отразившееся на этом лице, когда расширились ее
васильковые глаза, когда в непосредственном порыве, не замечая столь
необычного для Солярия гостя, она бросилась к Тристану и совсем по-земному
заплакала, зарыдала у него на груди.
Это были слезы радости, столь человечной, понятной Сирано, что ему
ничего не надо было объяснять о верности подруги герою, улетевшему для
выполнения Долга. Все ясно было и Тристану.
Он изменился, помолодел сразу лет на десять, если не больше,
улыбался, сиял, но молчал, не в силах вымолвить и слова.
А когда он заговорил, то на древнегреческом языке, объясняя, что его
сопровождает житель далекой планеты Земля.
Ольда приветствовала Сирано тоже по-гречески. Оказывается, она
изучила земной язык и все проведенные вместе годы Тристан и Ольда говорили
между собой только на этом языке.
Но более того...
Сирано, сняв свою нелепую здесь земную шляпу с пером, смущенно,
отойдя чуть в сторону, любовался счастьем учителя. И вдруг ощутил на себе
чей-то внимательный взгляд.
На него смотрела застывшая в проеме двери тоненькая соляресса. Ее
темные, спадающие волнами на плечи волосы обрамляли бледное лицо, чем-то
напоминающее материнское, но более подвижное, меняющееся, полное
радостного восторга и любопытства, совсем еще юное, но поистине неземное,
какое только и может привидеться во сне.
- "Долго как длилось утро и день возрастал светоносный!" - сказала,
вернее, пропела она строку из "Илиады" Гомера.
Значит, и она, Эльда, дочь Тристана и Ольды, тоже знала земной язык,
очевидно общаясь на нем с матерью, вернувшись к ней после общественного
воспитания и ощущая как бы рядом отца.
Сирано был поэтом и оценил тонкость чувств соляриев.
Ольда перестала плакать, теперь глаза ее сияли.
Тристан взял за обе руки Эльду и радостным и изучающим взглядом
рассматривал дочь.
А Эльда подошла потом к Сирано и, в свою очередь, взяла в свои
маленькие нежные ладони его руки и, смотря в него, именно "в него", а не
на него, своими бездонно-черными глазами, опять сказала по-древнегречески,
в подражание земным поэтам, соблюдая гекзаметр:
- Пусть счастье и радость встречавших коснется и гостя с Земли.
Сирано, чувствуя, как сильно забилось его сердце, смущенно склонил
голову, поправив черную повязку на лбу.
И словно ожгло его воспоминание об индейской легенде и библейские
строки о том, как "сыны неба входили к дочерям человеческим...".
А он для соляриев был "сыном неба"! Но может ли он мечтать о чем-либо
подобном, не познав на Земле восторгов любви!
Глава шестая
МИР МУДРОСТИ
Если бы мне предложили высшую мудрость
с непременным условием, чтобы я молчал
о ней, я бы отказался.
С е н е к а
Открывшийся Сирано де Бержераку мир Солярии был столь благоустроен,
прекрасен, справедлив и многогранен, что знакомство с ним напоминало
Сирано соединение его собственных грез с учениями любимых философов.
Он был принят соляриями как равный, к нему относились почтительно и
старались не утомлять любознательностью.
Живя в доме учителя, семья которого говорила на земном языке эллинов,
к счастью, изученном Сирано еще в коллеже де Бове, он, естественно,
познавал новый для него мир через Тристана, Ольду и особенно через юную
Эльду.
Она, посвятившая себя воспитанию самых маленьких соляриев, взяла
землянина на правах "несмышленыша" под свою опеку.
Став его первой наставницей, она стремилась показать ему свое
знакомство с культурой далекой Земли, а потому говорила с ним на
древнегреческом языке только "гекзаметра размеренными строками", подражая
изученным ею поэтам Эллады.
Выходило это у нее так естественно и мило, что придавало ее речи
особый, волнующий колорит.
- Нет в мире достойнее долга, чем воспитание соляриев малых, - певуче
говорила она. - Они, как птенцы, что у вас на Земле или в древнюю пору у
нас на Солярии. В сердцах, как забьются они, еще нет ничего. Расцвести они
могут цветком доброты или черной гирляндой злодейства. И лишь воспитанье
насытит их чувством и радостью братства.
- Ты совершенно уверена, Эльда, что все мы появились на свет
неразличимо одинаковыми и природа продолжала создавать нас неизменными?
- Ты мыслью своей пронизаешь насквозь. Конечно, права я отчасти, но
все же... Вспомни, у вас на Земле каждый живет ценой жизни другого. Смерть
съедобных питает вас всех. Убийство вам же подобных приносит желанные
блага. В несчетных веках на Солярии нашей не знали убийств, "кровавая
склонность" изжилась сама. От мысли одной, чтобы жизни лишить, здесь
каждый из нас содрогнется. И если теперь я о том говорю, то лишь ради тебя
в том себя принуждаю.
- Спасибо тебе, наставница, которую у нас на Земле сочли бы
обитательницей Олимпа. Но как же вы обходитесь без убийств "съедобных",
ради поддержания своей жизни? Ведь вы же не боги Олимпа, чтоб питаться
лучами светила!
- Пропитанье соляриям нашим дает вечно враждебный нам мир.
- Что это за мир? - удивился Сирано.
- Невидимый нам без хитрейших устройств. Ничтожные злобные звери
стремятся проникнуть к нам в кровь и вызвать недуги. "Хранители жизни",
такие, как мать, незримо помогут нам выиграть сраженье в крови и победить
там болезни.
- У нас для этого "отворяли кровь".
- Бесконечно давно и у нас так лечили, не зная того, что органы наши,
кровь восполняя, "друзьями здоровья" ее насыщают, мельчайшими стражами
тела, способными злобных врагов уничтожить*, возвращая больному и радость
и силу, все то, что во мне так вскипает и рвется наружу. Прости.
_______________
* Описание мира микробов, открытых спустя двести с лишним лет
после Сирано де Бержерака, приведено им в его трактатах. Он говорил
там и об уничтожении этих зловредных существ, несущих болезни,
"защитниками организма", обитающими в крови, за триста лет
предвосхищая современные знания об антителах, находящихся в крови.
(Примеч. авт.)
И мудрая наставница Сирано де Бержерака начинала танцевать,
кружилась, взлетала в воздух, быстро меняла грациозные позы, невыразимо
женственная и, застыв, подобно статуе, достойной античного резца,
всматривалась в него бездонными в своей черноте глазами. Потом порывисто
начинала кружиться, заливалась смехом. Наконец, утомленная, садилась в
волнующей близости к Сирано и, переводя дух, сразу начинала рассказывать.
О том, что злобное невидимое зверье размножается с непостижимой быстротой
в специально создаваемых для этого условиях под влиянием минеральной
питательной среды и животворных лучей светила. В своей слившейся массе они
представляют то необходимое питательное вещество, которое в былое время
выращивалось древними соляриями в почве планеты. Получая питательную массу
от невидимых своих врагов, солярии ныне научились приготовлять из нее
самые изысканные и вкусные блюда.
Сирано слушал, дивился, сам не зная, чему больше: изобретательности
соляриев, сумевших отказаться от всех видов убийств, или столь резким, но
очаровательным переходом в поведении Эльды.
Эти переходы и восхищали, и вместе с тем смущали Сирано.
Ему трудно было сосредоточить внимание на том, что Эльда снова
говорила на певучем языке эллинов. И она учила, как не смог бы учить никто
на Земле. Однажды она решила превратиться в ученицу, пожелав непременно
овладеть родным для Сирано французским языком. Ей нравилось его звучание,
и она с радостным упоением воспроизводила каждую услышанную фразу, сразу
усвоив произношение.
Это были непередаваемо прекрасные для Сирано взаимные уроки!
Эльда делала поражавшие Сирано успехи в освоении второго и даже более
любимого, по ее словам, земного языка.
Во время очередного урока она спросила, как истая парижанка:
- Зачем ты носишь эту уродливую черную повязку на лбу? Я хочу видеть
тебя таким, каков ты есть.
Сирано, смутившись, рассказал и о своем прирожденном уродстве
(искренне удивив этим Эльду, привыкшую к носолобым соляриям), и о своем
ранении, когда брошенный врагом острый нож-мачете снес ему верхнюю часть
носа, оставив безобразный шрам.
Эльда захлопала в ладоши совсем по-земному (чему научил ее сам же
Сирано), заявив, что теперь дело за ее матерью Ольдой, недаром она уже не
"дочь" и даже не "сестра", а прославленная "мать здоровья".
Величественная Ольда по просьбе дочери явилась к землянину:
- Я могу избавить тебя, Сирано, от твоего нежелательного шрама,
остатка невежественного лечения после ранения твоего.
- Что же ты хочешь сделать, прославленная "мать здоровья"?
- Пусть не беспокоит тебя мной задуманное. Это не будет связано ни с
каким кровопролитием, как в былые времена у нас и ныне на вашей
прекрасной, по словам Тристана, планете.
- Прости меня, "мать здоровья", но я не из тех, кто боится крови.
- О, речь идет не о том, чтобы щадить тебя, а скорее о том, чтобы
приобщить тебя к нашим знаниям живого организма.
- Я преклоняюсь перед знаниями соляриев и радуюсь всякой возможности
обогатиться ими.
- Тристан уже поведал тебе жизненный уклад соляриев. Все вместе мы
составляем наше неделимое общество, и каждый из нас представляет живую
ячейку, могущую существовать лишь в содружестве с другими ячейками,
стремясь сделать все, на что способен каждый для других.
- "Мне ничего, а все, что есть, - другим!" - перевел Сирано на
древнегреческий язык последнюю строчку своего сонета, посвященного
философу Кампанелле.
- Я знаю этот стих. Тристан, запомнив, читал его мне. Твой философ
предвосхищал некоторые черты нашего общества, в основе которого лежит
стремление каждого служить всем. Представь теперь, что живой организм
подобен нашему обществу, состоящему из несметного числа живых ячеек,
которые не способны обходиться друг без друга, не служа своим
существованием всему организму*. Операции, которые у нас делают, вторгаясь
внутрь тела для его исправления, как я хочу это сделать с твоим лбом, не
нарушают целостность кровяных протоков, а лишь раздвигают по граням
раздела живые ячейки (клетки), не повреждая их, и внутрь тела можно
проникать легко и безболезненно, исправляя в нем неладное и позволяя потом
вновь соприкоснувшимся живым ячейкам снова быстро срастись неповрежденными
краями.
_______________
* Клеточное строение человеческого организма Сирано описал потом
в одном из своих трактатов задолго до того, как к этой мысли пришли
ученые Земли. (Примеч. авт.)
- Ты должна, "мать здоровья", так же ловко владеть ножом, как мне
привелось на Земле пользоваться длинным клинком - шпагой.
- О нет, землянин. Любое острие слишком грубо для нежного обращения с
составляющими наш организм ячейками. Я делаю это пальцами.
- Пальцами? - удивился Сирано, разглядывая тонкие и нежные пальцы
солярессы Ольды, которые восхитили бы античных ваятелей.
- Да. Пальцы мои служат направляющими особого излучения, которое с
нужной чуткостью раздвигает живые ячейки, не повреждая их. Посмотри, - и
она показала, что в тени ее пальцы заметно светились.
То, что произошло в дальнейшем, конечно, скорее всего могло бы
привидеться Сирано во сне, если бы не изменившаяся его внешность, когда
надобность в черной повязке начисто отпала, что отражено было впоследствии
земным художником.
Как в тумане вспоминались Сирано мгновения, когда Ольда попросила его
оголить бедро, откуда она, нежно прикасаясь пальцами, совершенно
безболезненно взяла кусок кожи и перенесла его на лоб и часть носа Сирано,
сделав это с неподражаемым искусством ваятельницы, предварительно сняв
оттуда поврежденный шрамом покров. Перенесенная кожа, словно всегда была
на этом месте, с непонятной быстротой прижилась, преобразив лицо Сирано, а
шрам с былого переносья прирос на бедре.
Он был по-мальчишески рад своему новому облику, робко помышлял о том,
какое впечатление произведет он теперь на Эльду.
Эльда же радовалась результату операции матери, как девочка:
смеялась, прыгала, шутила. Потом обняла Сирано и "по-земному", как научил
отец, поцеловала в лоб.
От этого инопланетного поцелуя Сирано бросило в жар. Он не удержался
и прочел своей ученице посвященный ей сонет на французском языке:
На тихой праведной планете
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг