- Потому что могу объяснить, откуда Сирано все это узнал.
Жюль с загадочным видом смотрел на огни, рассыпанные на другой
стороне излучины реки.
Они казались волшебным отражением звездного небосвода в исполинском,
лежащем у нас под ногами зеркале.
- И вы можете объяснить мне? - почему-то шепотом спросил я и стал
перечислять: - Как Сирано мог знать 350 лет назад многоступенчатые ракеты
для межпланетных путешествий, явление невесомости, парашютирующий спуск,
электрические лампы, радиоприемники, телевидение, звукозапись, но не с
помощью наших кассет с магнитными лентами, а в виде сережек, начинающих
нашептывать нужную главу по мысленному приказу.
- О-о! Теперь это говорят "от биотоков мозга". Но если вспомнить о
биотоках и биологии, то Сирано говорил еще и о клеточном строении нашего
организма, даже о микробах.
- Которые, представьте, были открыты лишь двести лет спустя!
- О, конечно, конечно! Но не только о микробах, мсье Алекс, но и об
антителах в нашей крови, как мы ныне знаем, которые борются с враждебными
бактериями, как он утверждал, правда, образами, доступными пониманию в
XVII веке.
- Да, да, все это сообщено в "Сьянс э ви", но не имеет объяснений.
- Я объясню, я открою вам эту тайну. Огни вечерней Москвы располагают
меня к этому. Я хочу, чтобы они горели так каждый вечер и не тушились из
предосторожности или по какой-нибудь еще причине. Так пожелал бы и Сирано
де Бержерак, уверяю вас.
И наш французский гость стал рассказывать мне в этот вечерний час
столь необычные вещи, что я слушал его затаив дыхание, не веря ушам, с
замиранием сердца.
Передо мной как бы стоял живой Сирано де Бержерак, повествующий о
том, чего никто не мог знать, кроме него.
И я как бы услышал из первых уст разгадку тайн удивительного
человека, живого, яркого, страстного, мудрого, ищущего блага для людей,
пережившего страстные взлеты и горькие разочарования, оставив после себя
память в веках.
Некоторое время мы оба молчали, задумчиво глядя на россыпь московских
огней, потом Жюль заговорил снова:
- А его огромный нос! Легенда о нем бесспорна, но в портретах,
нарисованных художниками с натуры, легенда эта не подтверждается. И уверяю
вас: никакой такой переносицы, которая, по их мнению, у Сирано де
Бержерака якобы была выше бровей, нет, как нет и шрама на ее месте.
- Вероятно, портреты писались уже после его ранения?
- О да, конечно! Чтобы в те времена художники взялись писать портрет,
нужно было иметь много денег и некоторые известия...
- Некоторую известность?
- О да, конечно! Хотя бы стать если не графом, то писателем или
математиком, как Пьер Ферма, или философом, как Декарт.
- Значит, ранение Сирано от сабельного удара не оставило следа на его
лице? Или, напротив, стерло одну особенность?
- О да, мсье Алекс! Мне это как-то не приходило на ум.
- Но то, что пришло вам на ум, мсье Жюль, для объяснения невероятных
знаний Сирано, требует по меньшей мере путешествия на триста с лишним лет
вперед и возвращения обратно? Неужели Сирано был способен на это?
- Вы желаете спросить, где моя шляпа с пером и шпага? Или хотите со
мной обратно в XVII век? Не советую. Правда, ядерной угрозы тогда не было,
но Несправедливость и Зло торжествовали. Давайте лучше искать такой путь,
который не вел бы назад.
- А что вы скажете, если идти только вперед?
- Земля круглая. А время? - лукаво спросил мой спутник.
Берет на нем держался лишь на одном ухе.
Я невольно поймал себя на том, что как бы пытаюсь представить его
себе в шляпе с пером и со шпагой на боку.
Обмениваясь шутками, мы весело дошли до метро, потом доехали поездом
до Киевского вокзала, откуда я проводил его до гостиницы "Украина".
А оттуда до Арбатской площади, до Дома дружбы, было рукой подать
(если сравнить это с только что проделанной прогулкой!).
Дом дружбы многих поражает своим необычным фасадом в мавританском
стиле (былой владелец особняка Савва Морозов отличался экстравагантностью
вкусов и поступков, даже помогал революционерам. Особняк этот он выстроил,
"протестуя против всего обычного").
В вестибюле меня ожидал представитель Общества "Франция - СССР",
чтобы принести извинения за французского журналиста, не смогшего прилететь
в Москву и просившего отложить нашу беседу до его предстоящего приезда.
Но воображаемая встреча с ним в моем подсознании с о с т о я л а с ь.
И никакая сила не могла меня в том переубедить.
Я теперь знал тайны Сирано, как и представлял его страстную натуру,
стремление любить и вместе с тем беззаветно служить всеобщему благу.
Француз прочитал первую строчку его любовного сонета и последнюю
философского, так пусть же сонет Сирано, посвященный "Философу Солнца",
откроет завершающий роман о дуэлянте, поэте, писателе и философе Сирано де
Бержераке, каким фантаст представил его себе.
ФИЛОСОФУ СОЛНЦА
С о н е т
Кампанелле
История страны - поток убийств
Во имя короля иль бога.
Велик лишь тот, кто совестью не чист
И золота награбил много.
Добра искатель ходит в чудаках,
Мыслителям грозят кострами.
Ползи, лижи - не будешь в дураках,
Найдешь благословенье в храме.
Но Солнца свет не в пустоте ночей!
Откроем ум и сердце людям
И мириадами живых свечей
Единым пламенем мы будем.
Мир станет общим. Каждый побратим:
"Мне - ничего, а все, что есть, - другим!"
______________________________________________________
Часть первая
МИССИЯ УМА И СЕРДЦА
Познал я горесть всю земную
И к небу обращаю взор,
К Луне и Солнцу, в даль пустую,
Богов где вижу и простор.
Собственноручная подпись Сирано де
Бержерака под его портретом.
(Перевод здесь и дальше автора.)
Глава первая
ИЩУЩИЙ
Искать и найти - большое счастье.
Найти и потерять - великое горе.
С о к р а т
Шло третье десятилетие Тридцатилетней войны.
Париж был в счастливом отдалении от мест кровавых схваток "во имя
короля иль бога". В Европе неистовствовала реакция, утверждая
неограниченную власть королей - абсолютизм. После Реформации, пробудившей
надежды угнетенных народов на избавление от гнета церковного монарха,
сидящего на "святом престоле", католицизм перешел в наступление под
знаменем нерушимых догм. И при этом властители Европы под видом служения
папе римскому или освобождения от клерикального гнета пытались прежде
всего утвердить собственную власть. И противостояли друг другу в
неутолимой вражде с одной стороны - Священная Римская империя,
представляемая Габсбургами, и с другой - протестантская коалиция во главе
с удачливым шведским королем Густавом-Адольфом, непокорные курфюрсты,
Нидерланды, Дания, Швеция. К этой воинствующей группе, к которой, помимо
религиозной отступницы Англии с ее англиканской церковью, кромвелевской
революцией и казнью собственного короля, в удобный момент примкнула и
католическая Франция. Ее правитель кардинал Ришелье, близкий к папскому
нунцию*, вступая в нескончаемую войну, помышлял не столько об интересах
папы римского, сколько о собственной гегемонии в Европе.
_______________
* Послу Ватикана. (Примеч. авт.)
И вписывались в летопись сражений имена полководцев, затемнявших один
другого, среди которых после Толли особенно прославился Валленштейн.
Воспитанный иезуитами, а потом возненавидевший их, он расчетливо женился
на родственнице императора и сразу удивил всех сначала небывалой щедростью
и роскошными пирами, а вслед за тем редкими способностями в военном деле.
Как военачальник, он умудрялся малыми силами побеждать целые армии, а при
пустоте императорской казны знал, как обходиться без нее. Он считал, что
"армия в двадцать тысяч человек останется голодной, а в сорок тысяч будет
сыта и довольна". И там, где проходили его войска, оставалась выжженная
земля, покрываемая затем новыми лесами с волками и медведями или болотами
с коварными топями. За армией тащились, по численности людей превосходя
ее, обозы. Ехали на скрипучих телегах и солдатские семьи, и всевозможные
проходимцы, тунеядцы, чужеземцы, преступники. На отнятых у крестьян
подводах везли также скарб, награбленный у жителей этих мест, "не так, как
надо, молившихся", словом, все то, что, по замыслу полководца, могло
прокормить армию, а также поднять ее боевой дух, который не держится в
голодном теле.
И так двадцать с лишним лет! С переменным успехом для враждующих
сторон. Вожди их погибали или в бою, или на плахе (в том числе и
непобедимый Валленштейн). Их сменяли другие, продолжая отвратительное
преступление против человечества, опустошая цветущие края, растаптывая все
христианские заповеди морали, за которые якобы боролись.
Историки спустя двести с лишним лет после завершения этого позора
цивилизации (по словам Виктора Гюго) так живописали воспроизведенную ими
по документам отталкивающую картину:
"...то, чего не могла сожрать или поднять с собой эта саранча, то
истреблялось. И оставался за армией хвост из "свиноловов" или
"братьев-разбойников", которые не давали спуску ни врагам, ни союзникам, а
потом на попойках при дележе добычи резались между собой".
Земские чины Саксонии жаловались:
"Императорские войска явили невиданный даже у турок пример
безжалостного истребления всей земли огнем и мечом. Они рубили все, что
попало, отрезали языки, носы и уши, выкалывали глаза, вбивали гвозди в
голову и ноги, вливали в уши, нос и рот расплавленную смолу, олово и
свинец; больно мучили разными инструментами; связывали попарно и ставили в
виде мишеней для стрельбы или прикручивали к хвостам коней. Женщин
позорили всех, без различия возраста и звания, и отрезали им груди. Как
звери набрасывались на детей, рубили, накалывали их на вертелы, жарили в
печах; церкви и школы превращали в клоаки. Умалчиваем о других варварских
злодеяниях, пером не описать всех".
По свидетельству историка XIX века, "особенно свирепствовала
"испанская уния", но немногим лучше были и французы. Немецкая молодежь
была перебита, уцелевшие по лесам и болотам падали жертвами заразы и
особенно голода, не только питались трупами, но резали друг друга, даже
матери жарили и ели собственных детей... Из семнадцати миллионов в живых
осталось лишь четыре миллиона"*.
_______________
* Профессор Александр Трачевский. Новая история,
Санкт-Петербург, 1889.
Конечно, летописец, писавший эти содрогающие любого читателя строки
сто лет назад, не подозревал, что в той же Европе или Южной Америке век
спустя (то есть в наше столетие!) другие историки должны написать подобные
же строки, но о своем собственном времени. И еще более с т р а ш н ы е,
но уже не о Тридцатилетней, а всего лишь о
т р и д ц а т и м и н у т н о й в о й н е, висящей жуткой угрозой над
всем человечеством, последствия которой могут быть губительнее всех
минувших войн вместе взятых.
Конечно, этого не могли даже вообразить себе двое молодых людей,
вкусивших первые плоды войны и шествовавших теперь по парижским улицам:
один в надвинутой на глаза шляпе, с черной повязкой на лбу, прикрывающей
брови, бледный, очевидно от перенесенной потери крови, но мускулистый,
худощавый; другой - розовощекий здоровяк, покинувший гасконскую роту
гвардейских наемников не из-за ран, как его спутник, а из отвращения к
виду крови. Солдатом тогда был лишь тот, кто получал за это жалованье.
Ведь "sold" и означает жалованье, от которого всегда, вместе с военной
службой, можно отказаться.
Но потрепанных гвардейских мундиров молодые люди снять не успели,
шагая среди куда-то спешащих, суетливых, пестро одетых парижан.
Кареты с гербами на дверцах, запряженные попарно цугом подобранными
по масти лошадьми, проносились по ухабистым мостовым. Всадники в шляпах с
перьями без стеснения пускали коней вскачь, заставляя прохожих испуганно
жаться к стенам, снимая на всякий случай шляпы.
Приятели были слишком горды, чтобы унижаться перед надменными
кавалерами, но уступать им дорогу приходилось.
Наконец они достигли своей цели и были ошеломлены представшей перед
ними картиной: особняк герцога д'Ашперона, который был им нужен,
обнесенный каменной стеной, как крепость в центре Парижа, словно был взят
штурмом. Во всяком случае, несколько каменщиков в перепачканных фартуках
пробивали в стене проем, а плотники сооружали мостик через канаву,
знаменующую крепостной ров под стеной.
- Похоже, что его светлость господин герцог попал в немилость, -
сказал розовощекий.
- Напротив, - усмехнулся его спутник с черной повязкой на лбу, - как
бы это не знаменовало особое внимание высокой особы к нашему герцогу.
Молодые люди, решив не торопить события, смешались с толпой, тоже
заинтересованной происходящим.
Через каких-нибудь полчаса проем в стене был пробит, деревянный
мостик возведен, и рабочие скрылись за стеной.
Розовощекий, толкнув приятеля в бок, кивнул вдоль улицы.
Там появился отряд гвардейцев личной охраны его высокопреосвященства
господина кардинала Ришелье.
Горожане толпились у стен домов и низко кланялись. Дюжие гвардейцы
несли на плечах жерди носилок с покоящимся на них креслом. На нем гордо
восседал в пурпурной мантии, бессильно свесив парализованные руки и ноги,
кардинал Ришелье.
Он поворачивал голову на тонкой шее из стороны в сторону и
ястребиным, колким взором оглядывал все вокруг, являя собой несокрушимую
силу, презревшую собственную немощь.
Многие падали перед ним на колени, протягивали руки, стараясь
коснуться пальцами свисающей с носилок пурпурной мантии.
Впереди шел герольд со звонкой трубой, украшенной цветными лентами,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг