тридцать лет назад готовившим восстание против испанской короны...
- Опять Испания? Она уже надоела мне. Война с ней ваше дело,
кардинал, на то вы и генералиссимус.
- Но речь идет не просто об Испании, ваше величество, а о признании в
вашем лице первого из всех католических королей.
- Вот как? Кто нас признал таковым?
- Сам святейший папа Урбан VIII, освободив вдохновителя
антииспанского заговора и прислав его со своим личным посланием во
Францию.
- Сколько же просидел в темнице этот гонец?
- Около тридцати лет, ваше величество. И перенес из-за испанцев
необыкновенные мучения. Это святой монах Кампанелла.
- Никогда не слыхал. Но папе виднее. Если он его освободил в пику
испанскому королю, хоть тот и родственник нашей супруги Анны Австрийской,
все равно это нам приятно.
- Ради лишь этого чувства, ваше величество, я рекомендую вам дать
этому гонцу святейшего папы большую аудиенцию.
- А это не задержит моей охоты?
- Что вы, обо всем позабочусь я сам, во дворец будут приглашены все
вассалы, и преданные, и строптивые, даже пользующиеся дарованными им
шляпными привилегиями на приемах.
- Вам непременно нужно, чтобы кто-то остался при мне с необнаженной
головой?
- Ваше величество, я просто хочу поставить их в самое для них
затруднительное положение.
- Как это вы сделаете?
- Об этом я могу лишь шепнуть вам на ухо, - сказал Ришелье.
Оглянувшись, он подошел к королю и произнес шепотом несколько слов, потом
добавил уже громко: - А что им останется после этого делать?
Людовик XIII расхохотался:
- Вы неоценимый человек, кардинал! Я не знаю, чем вас наградить за
такую выдумку. Эвоэ! Виват! Хорошо, готовьте торжественную аудиенцию.
Посмотрим на этого бедного монаха. Вот удивится-то! Да и не он один! - И
король опять захохотал.
Ришелье был доволен. Все оборачивалось так, как он хотел.
Он даже без своей обычной осуждающей улыбки наблюдал в окно, как со
двора выехала кавалькада королевской охоты с сокольничими, держащими на
кожаных перчатках с крагами хищных птиц с колпачками на головах.
Король тоже надел такую перчатку, и ему передали самого крупного и
ловкого из соколов.
В назначенный Ришелье день, когда Мазарини должен был привезти
Кампанеллу в Лувр, во дворце собирались даже издалека приехавшие вассалы,
не говоря уже о придворной знати, обретавшейся в Париже.
Приемный зал наполнился роскошно одетыми вельможами и прекрасными
дамами в самых модных туалетах со сверкающими драгоценностями, а перья на
мужских шляпах соперничали с ними в пышности и яркости.
По условию приема все были в шляпах. Очевидно, это связывалось с
какой-то особенной торжественностью великосветского сборища, устроенного
кардиналом с согласия короля.
Королева в сопровождении приближенных к ней дам, опять же по
предусмотренному кардиналом ритуалу, вышла раньше супруга и сразу осветила
своей необыкновенной красотой, оттененной простотой и изяществом наряда,
весь зал.
Вельможи зашушукались, приветствуя королеву сниманием шляп.
Наконец наступила торжественная минута, ждали выхода короля. Но он
задерживался, ибо не было сигнала о приближении кареты с Мазарини и
римским гостем.
Мазарини сидел в карете рядом с Кампанеллой и вел с ним
многозначительную беседу:
- Отец Фома! Великий кардинал Ришелье предоставил вам убежище во
Франции в надежде, что вы ему ответите признательностью и послушанием.
- Признательность моя исходит от сердца, монсиньор, но что вы имеете
в виду под послушанием?
- Мне кажется, что не все ваши произведения восхищают его
высокопреосвященство господина кардинала Ришелье. Быть может, в
последующих своих сочинениях, которые вы напишете здесь на свободе, не
зная забот и трудностей существования, вы разъясните некоторые положения,
высказанные вами в трактате о "Городе Солнца"?
- Что там требует разъяснения на ваш взгляд, синьор Мазарини?
- Его светлость, как высший блюститель нравов, обеспокоен толкованием
предложенной вами "общности" жен в вашем Городе.
- Ах, боже мой! Конечно, в том моя вина! Неверно толковать
употребленное мной слово "общность" как использование одной жены
несколькими мужчинами. Это вульгаризация, монсиньор! Я лишь предоставляю
свободу выбора в равной степени и мужчинам и женщинам, а вовсе не
узакониваю распущенность. Напротив, нравы должны быть строгими, но в то же
время не исходить из вечного "права собственности" супругов друг на друга,
освященного церковью.
- Вы восстаете против брака, начало которому господь положил еще с
Адама и Евы.
- Если вы обращаетесь к священному писанию, то можете вспомнить, что
господь допустил после гибели Содома и Гоморры, чтобы род человеческий был
продлен с помощью дочерей, а не жены спасенного Лота, превращенной в
соляной столб. Как известно, они, подпоив отца, поочередно соблазняли его,
чтобы понести от него и не дать человеческому роду прекратиться.
- Ну знаете, отец Фома, на вашем месте я не приводил бы таких
примеров, - возмутился Мазарини.
- Но разве не более цинично восприятие "общности", то есть "не
принадлежности" жен, как призыва к распутству? Очевидно, нужно какое-то
другое слово, которое исключило бы всякое иное толкование, кроме
истинного.
- Вам предоставится возможность найти любые слова, чтобы разъяснить,
что в Городе Солнца вы имеете в виду отнюдь не общность всего имущества,
что противоречит всем законам - и человеческим и божеским.
- Общность имущества (здесь не надо искать другого слова!) должна
быть полной, монсиньор. Беда, если дом или конь, поле, колесница или лодка
могут принадлежать одному, а не другому, зарождая в нем зависть. Не должно
существовать понятий: "это твое", "это мое"! Человеку может принадлежать
только то, что на нем в условиях природы. Иначе зародыши "зла
собственности" расцветут бесправием и тягой к преступности, к нищете и
богатству, к праздности и страданиям и сведут на нет преимущества жизни в
подлинно свободном от всех зол обществе.
- Мне трудно переубедить вас, отец Фома. Но я хотел бы предупредить
вас, что не эти обреченные мечты, а заслуги противоборца испанской тирании
вывели вас из темницы и вводят сейчас в королевский дворец Франции.
- Вы огорчаете меня, синьор Мазарини. Я надеялся, что монсиньор
Ришелье разделяет мои убеждения, если просил папу о моем освобождении.
- Вы глубоко заблуждаетесь, отец Фома. Кардинал Ришелье не обращался
к святейшему папе с такой просьбой. Папа Урбан VIII освободил вас по своей
великой милости, из сострадания. Что же касается молодого человека,
защищавшего вас, то он был прислан в Рим, поскольку кардинал Ришелье
предвидел ваше освобождение. И если вам будут оказаны какие-либо знаки
внимания, то отнесите их не к своим необузданным мечтам, а только лично к
себе.
- Мудрейший синьор Мазарини, я должен признаться вам, что эти
мечтания и составляют мою сущность. По крайней мере, так понимает меня
господин Сирано де Бержерак, которого монсиньор Ришелье нашел нужным
прислать за мной.
- Ничего не значащее совпадение. Этот молодой человек известен в
Париже как крайне необразованный и тупой буян. Он мог вам наговорить
немало глупостей, забывая, что он только солдат со шпагой, не больше.
- Как странно, - заметил Кампанелла. - Он произвел на меня иное
впечатление.
- Первое впечатление всегда обманчиво, отец Фома.
- Я привык думать наоборот, монсиньор.
- Вам придется отказаться от многих своих былых привычек.
- Но, обретя теперь свободу в вашей прекрасной стране...
- Мы с вами земляки, синьор Кампанелла. Эта страна действительно
прекрасна, если к ней должным образом относиться.
- Я хочу лишь воспользоваться ее гостеприимством, чтобы издать свое
собрание сочинений.
Мазарини пожал плечами и загадочно произнес:
- Сколько успеете, отец Фома. Долгой вам жизни на свободе*.
_______________
* Прожив свои последние годы во Франции, Кампанелла успел издать
лишь первые тома своего задуманного собрания сочинений. (Примеч.
авт.)
Карета въезжала в Лувр.
Мечта господина Абеля де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерака неожиданно
осуществилась. Его в убогой квартирке на окраине Парижа нашел посланец
Мазарини и пригласил присутствовать "в шляпе" (как было сказано в
письменном приглашении) на большой аудиенции в Лувре. (Оказывается,
Ришелье наперечет знал тех, кому дарована безумным королем "английская
привилегия"!)
Это вызвало необычайное оживление в доме господина Абеля. Он пошел на
немалые траты, чтобы приобрести (из основного капитала!) нарядную одежду,
особо крикливую шляпу с перьями, вызвать портных, которые сбивались с ног,
прилаживая новые камзол с шитьем и кружевные панталоны на грузную фигуру
бывшего "владетельного сеньора". Его багровое, квадратное лицо было
оживлено, и бедная Мадлен, а также дети, старший сын и дочь, издергались
из-за капризов господина Абеля за эти предшествующие его "восшествию в
Лувр" дни.
Конечно, понадобилась и стоившая уйму денег шпага, которую
"королевский писец", пожалуй, впервые в жизни взял в руки.
В таком виде, провожаемый всей семьей, и отправился он (для экономии)
пешком через весь город в Лувр, делая вид, что он прогуливается.
Конечно, в числе приглашенных туда на торжественный акт большой
аудиенции были граф и графиня де Ла Морлиер и состоящий при них маркиз де
Шампань.
Предок мужа графини Мишеля де Ла Морлиер получил в тяжелое для
Франции время по прихоти угодного англичанам безумного короля Карла VI
право не снимать шляпы перед французским королем в знак заслуг перед
английской короной.
Сам Мазарини письменно от имени кардинала Ришелье напомнил графу о
возможности показать перед всеми себя как особо привилегированного по
сравнению с другими дворянами, и потому он был сегодня особенно напыщен и
чем-то напоминал индейского петуха из числа тех, которые недавно появились
во Франции, вывезенные из заморских колоний в Америке.
Был он тучен до невозможности и по сравнению с маркизом де Шампань
казался горой рядом с мышью. При его завидном росте шляпа, украшенная
отборными перьями, возвышалась над всеми. И головные уборы других вельмож,
обладающих подобной же "шляпной привилегией", тонули в толпе. Их и не было
видно.
- Ну, мадам, - шептал маркиз де Шампань, - сегодня и на вас, а
следовательно, и на меня падет сияющая тень не снятой перед королем шляпы
вашего достойного супруга.
- Ах, маркиз, я умираю от любопытства, чем все это вызвано?
- Ах боже! Это уже известно всему Парижу, я был в двух или трех
салонах, где об этом только и говорят.
- Что же там говорят, почему вы молчите?
- Я не могу молчать, графиня, я никогда не молчу, в этом моя
особенность, мой дар и мое несчастье, если хотите!
- Я хочу, чтобы вы не молчали. Именно этого хочу.
- Извольте. Весь парижский свет говорит о причуде его
высокопреосвященства, который представит королю человека, желающего
отменить браки и сделать всех дам доступными любым мужчинам.
- Боже, какой ужас! - воскликнула графиня. - Впрочем, в этом что-то
есть.
- Конечно, есть, графиня, все с вожделением ждут такого указа короля.
Однако общими должны стать и дворцы, и сундуки с золотом, земли и замки -
словом, все, чем вы обладаете, как никто другой.
- Я обладаю и еще кое-чем.
- Это останется при вас, а вот имущество...
- Ах оставьте, маркиз! Я могла бы еще подумать, чтобы стать "общей"
для избранных, но не нищей же!..
- Предвижу смуту, сударыня.
- Неужели король примет подобного смутьяна?
- Примет и, как видите, у всех на глазах.
- Мне кажется, я потеряю сознание.
- Я поддержу вас, положитесь на меня.
- Мне уже душно, где мой веер?
- Он у вас в руке, мадам. А я - рядом.
И тут открылись парадные двери зала, в них показался торжественный
церемониймейстер двора с посохом, увенчанным тремя лилиями.
- Его величество король Людовик XIII, - громогласно провозгласил он.
В нарядной шляпе, украшенной перьями, вошел король обычной своей
порывистой походкой, вытянув вперед шею.
И как по мановению незримой силы множество шляп первых вельмож
Франции, даже приехавших к этому дню издалека, взвились вверх и опустились
к самым ногам, чтобы проделать замысловатые, заимствованные, кстати
сказать, у испанцев движения.
Король гордо шел в своей вызывающей пышной шляпе, зорко поглядывая по
сторонам, чтобы убедиться, все ли обнажили перед ним головы.
Только три человека остались в шляпах: потомок егеря, спасшего в пору
английских завоеваний безумного короля на охоте, полузабытый дворянин
Абель де Сирано, герцог Анжуйский, чьи предки отстояли это право при
присоединении Анжу к Франции, и граф де Ла Морлиер, похожий на башню,
увенчанную вместо крыши головным убором, столь же аляповатым, как и у
господина Абеля де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерака.
Придворные состязались друг перед другом в изяществе поклона перед
королем, все, кроме упомянутых вельмож, которые ограничились лишь
сотрясанием перьев на шляпах.
Через зал была проложена ковровая дорожка, по которой и шествовал
король, сопровождаемый присоединившейся к супругу королевой и кардиналом
Ришелье. Закинув голову, тот ястребиным взором окидывал все вокруг.
Не дошел король и до половины зала между почтительно расступившимися
перед ним придворными, как открылись противоположные двери, и там
появились два монаха в серых сутанах, смиренный будущий кардинал Мазарини
и на шаг впереди него тревожно озирающийся, полуослепленный дворцовым
блеском, недавний вечный узник Кампанелла.
И тут произошло невероятное.
Король обнажил голову перед скромным монахом, выражая тем самое
высокое уважение, которое, если верить истории, короли вообще никому не
оказывали.
Получилась невероятная ситуация. Весь зал, весь цвет французской
знати стоял перед былым вечным узником, итальянским монахом с обнаженными
головами, все, все, кроме... трех вельмож, имевших привилегии не обнажать
головы перед королем. Перед королем! А если сам король обнажил?
- Снимайте шляпу, ваше сиятельство, - зашипел мужу своей любовницы
маркиз де Шампань. - Делайте, как король!
Граф де Ла Морлиер не обладал быстротой соображения. Пока до его ума
дошли слова маркиза, герцог Анжуйский, бывший в шляпе при выходе короля,
обнажил голову. Теперь и графу де Ла Морлиер не оставалось ничего другого,
как последовать его примеру.
Кардинал Ришелье, хоть и смотрел на Кампанеллу, все же заметил
замешательство обладателей вредной "шляпной привилегии", запоздавших
обнажить в конце концов свои головы. Последним с видимой неохотой снял так
дорого стоившую ему шляпу обескураженный господин Абель де
Сирано-де-Мовьер-де-Бержерак.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг