- Вы не сердитесь, Галина Николаевна, - примиряюще сказал Добров. - Я ведь
от слабости... и вроде как со злости, что вы сильнее, значит, оказались.
Но только я понимаю, что если берег обвалился, - считай, нас под ними
похоронило.
- Пойдемте!
- Иду, Галина Николаевна... по вашему следу.
Галя не ошиблась в выборе направления. Недаром так тщательно изучала она
дрейф льдов до выезда в экспедицию.
На исходе четвертых суток они наткнулись на остров, вначале приняв его в
темноте за гряду торосов. Но обрывы берега были слишком высоки. Сомнений
не было. Это был остров. У людей прибавилось сил.
Это действительно был остров, один из интереснейших капризов природы.
Когда-то волны намыли его из песка. Песок смерзся и в свое время поднялся
над поверхностью моря. В последние годы благодаря общему потеплению
Арктики остров оттаивал, море вгрызалось в него, размывая мерзлый песок,
как сахар, и берег обваливался. Полярную станцию приходилось переносить
раза два в глубь острова, но море наступало. В конце концов людей пришлось
вывезти.
И вот путники добрались до высокого, поднимающегося над ледяными полями
берега. Он был так крут, что на нем не держался снег. Смерзшийся песок
огромной глыбой нависал над льдами, готовый обрушиться, едва первые
весенние лучи коснутся его. Очевидно, осенью море подточило обрыв, въелось
в берег, но нависшая гора не успела рухнуть, ее удерживал пока зимний
холод.
Люди брели из последних сил. Надо было найти подходящее место, чтобы
забраться наверх. Идти под берегом было страшно. Казалось, он может
обрушиться каждую секунду.
Путники запрокидывали головы, стараясь увидеть на обрыве дома, но
рассмотреть в темноте ничего не удавалось. Забраться по нависшему обрыву
нечего было и думать. Ваня, глядя на разрушающийся остров, сказал:
- Вот так же, наверное, и Земля Санникова... Была, была и исчезла. Оттаяла
и обвалилась в море.
Галя обернулась и с радостным удивлением посмотрела на худое, изможденное
лицо Вани.
- Как вы хорошо придумали, Ваня, - сказала она, ни словом не обмолвившись
о том, что читала об этом в научных журналах. - Мы обязательно радируем о
вашей гипотезе, обязательно!.. - В словах Гали было столько уверенности,
что Ваня повеселел.
Добров высмотрел нечто вроде русла весенней речки или ручейка, занесенного
сейчас снегом. Можно было попробовать взобраться. Идти уже не могли.
Ползли на четвереньках: Добров впереди, потом Галя. Последним был Ваня и
на большом расстоянии от него - Гекса.
- Не могу... моченьки нет, - проговорил Добров, растянувшись на шершавом
насте.
- Что вы, Матвей Сергеевич! Еще ведь немного. А там наверху - склад. Висят
в нем жирные окорока, колбасы копченые... сардины, шпроты... галеты. На
зубах хрустят... - говорила Галя.
Глотая слюну, Ваня чувствовал прилив сил. Он пополз впереди, за ним
Добров, последней ползла Галя. Гекса впервые за последние дни подобралась
к ней и лизнула ее в щеку.
У Гали мутилось в голове, перед глазами плыли круги.
- Ничего, ребятки, - шептала она, хотя ее никто не слышал, - заползем
сейчас наверх и сразу увидим и мачту радиостанции... она осталась... и
домики... тепло будет там... и склад...
И вот они наверху.
В неверном свете звезд они увидели пологую, спускающуюся к центру острова
серую долину, над которой у самого обрыва возвышалась одинокая мачта
радиоантенны бывшей полярной станции. Ни одного домика около нее не было.
Люди лежали на снегу и боялись взглянуть друг на друга, не желая
признаться, что все кончено.
Гекса бросилась прочь от недвижных людей. Она бежала вприпрыжку, и
казалось странным, что у нее есть еще силы.
Глава вторая
В РАЗДУМЬЕ
Алексей до сих пор не знал бессонницы. Эта ночь, если не считать той,
которую провел он после провала диссертации, была первой в его жизни,
когда он не смог заснуть. Мягко ступая по ковру, чтобы не разбудить спящих
в соседней комнате родителей, он ходил от одной стены к другой,
задерживаясь то у стола, чтобы перелистать несколько страниц пояснительной
записки к проекту, то у открытого окна.
Завтра решается судьба проекта. Наступал самый значительный в жизни
Алексея день. Все, что было до этого дня, не сможет сравниться с тем, что
будет завтра.
Быть может, у каждого человека бывает в жизни такое... Вчера ты был еще
юн, а завтра станешь зрелым. Вчера ты еще только готовился, а завтра
возьмешься за свершение самого главного в жизни.
Когда он был еще совсем маленьким, ложась спать вечером накануне дня
рождения, он волновался, думая, что ему сейчас пять лет, а завтра будет
вдруг сразу шесть. Мысль о предстоящем чудесном превращении пяти лет в
шесть наполняла его гордостью, но в то же время он сжимался в комочек,
потому что ему было немножко жутко. А вдруг он станет совсем другим, не
похожим на того Алешу, который лежит в кроватке?
Это детское, давно забытое ощущение, знакомое, наверное, многим детям,
которое он или помнил, или же когда-нибудь читал о чем-то похожем,
внезапно всплыло в памяти Алексея. Он оперся руками о подоконник. С высоты
двадцать пятого этажа улица казалась двумя линиями огней, снизу доносились
коротенькие гудки автомашин.
Почему ему кажется, что завтра все будет по-иному, что и он, и все, кого
он знает, будут другими? Разве он уже не изменился за то время, которое
прошло с момента возникновения идеи ледяного мола?
Что же произошло? Как это было? Да, в первый раз он почувствовал себя
иным, когда стоял на капитанском мостике около Федора и мысленно вслед за
ним командовал себе: "Вперед, самый полный!" Тогда впервые он понял, какую
огромную силу представляет человек, если он не одинок, если стоит в строю
плечом к плечу, локтем к локтю с людьми одной с ним цели. Один человек
может только мечтать, но превратить мечту в действительность может только
народ. С этого дня и началось проектирование. Оно началось с совсем не
относящихся, казалось бы, к ледяному молу работ на Дальнем Берегу, где
монтировался завод-автомат.
Метели, морозы, непроглядная полярная ночь с трепетными всполохами сияния.
В возведенных корпусах светло. Там устанавливают станки-автоматы. Выйдя на
мороз, Алексей ощущал лицом, грудью, всем телом упругую силу ветра.
Отвлекаясь от обычных дел, он старался представить себе работы на льду в
такую погоду, прокладывание полыньи, заносимой снегом, опускание труб, к
которым не прикоснешься рукой. И здесь, в Арктике, он находил, придумывал,
изобретал будущие приемы работ. Алексей привык в Арктике не торопиться,
обдумывать каждый шаг до мельчайших подробностей. Он знал, как благодарны
были строители завода-автомата работникам московского "Завода заводов" за
то, что они учли при создании автоматов все мельчайшие особенности их
работы в арктических условиях. Алексей понял, что именно так и следует
проектировать строительство ледяного мола. Его нужно строить не руками, а
машинами, целой армией особых машин, приспособленных к холоду, к пурге,
скрывающих своих командиров в теплых кабинах. Прежде чем строить мол,
нужно изобрести механизмы для его строительства, сконструировать их и
построить.
Алексею вдруг вспомнилось, как однажды, возвращаясь с завода, он заметил
на крыльце дома фигуру в кухлянке с хореем в руках. Рядом стояли нарты в
оленьей упряжке. Алексей пригласил незнакомого оленевода к себе. Тот вошел
и, сбросив капюшон, оказался... улыбающейся Галей. Алексей не мог
догадаться, зачем она приехала сюда. Галя, замявшись, попросила показать
ей завод-автомат. Недоумевающий, но, пожалуй, обрадованный, Алексей повел
ее в цех.
Галя, пораженная, остановилась у мраморных колонн вестибюля. "Как в
Москве!" Задержалась у зеркала. "Полгода не смотрелась! Ужас, как лицо
обветрено..." Прошли сразу не в литейный, а в механический цех. Пахло
машинным маслом и разогретой эмульсией. Части станков сами собой
сдвигались, раздвигались, словно не обрабатывали, а старательно "лепили",
как сказала Галя, заготовку, превращая ее в готовую деталь. Они щелкали,
жужжали, пели.
Галя искоса посмотрела на Алешу и спросила:
- А тебе кто показывал этот завод в Москве? Наверное... Женя? - Темные
брови ее болезненно приподнялись у переносицы.
- Нет, я в Москве ни разу к Жене на завод не выбрался, - простодушно
признался Алеша.
И Галя повеселела, даже разрумянилась. Оправдываясь, сказала:
- У вас здесь жарко.
- Это тепло, отнятое у морозного воздуха, - с гордостью отозвался Алексей.
- Наши отопительные холодильные машины имеют такой низкий температурный
уровень, что могут отнимать теплоту наружного воздуха даже в лютый мороз,
как сегодня.
Видимо, Гале нравилось, когда Алеша увлекается. Она смотрела на нею, забыв
и автоматически работающие станки и бегущие по ленте заготовки. Потом
говорили о моле.
- Не терпится начать проектирование, - признался Алеша. - Хочется
обсуждать проект, спорить, искать... Я так рад тебе, Галя...
Галя задумчиво смотрела в сторону. Прошли в литейный цех, где из печей
лилась нескончаемая струя металла. Это напоминало Алексею о Жене.
- Ты знаешь, Галя, я не уверен, что это получится, но Женя хочет
превращать эту всегда льющуюся струю в непрерывную трубу. Ведь для мола
нужно столько труб!
Галя поджала губы. Алексей заметил это и подумал, что вот с ним рядом идет
чудесная девушка, которой он совсем не безразличен. Почему же нужна ему
далекая и холодная Женя, подчеркнуто заинтересованная другим? Почему же не
примет он Галиной дружбы?..
Алексей даже протянул к Гале руку, но тотчас отдернул ее и лишь украдкой
посмотрел на девушку. Галя женским чутьем отгадала, что происходило с
Алексеем. Задумчивая и рассеянная, она отказалась дальше осматривать завод
и не захотела задержаться здесь хотя бы на один день.
Немного озадаченный, Алексей из долга гостеприимства решил проводить Галю.
Он отправился с ней в тундру, сидя на ее нартах. Следом за оленями шел его
вездеход. Полярной ночью, при свете звезд, трудно было разглядеть ее лицо.
Когда они прощались, она отворачивалась и все звала свою Гексу, а потом, к
удивлению Алексея, спросила, передать ли привет инженеру Ходову? Нарты
скрылись в темноте. Некоторое время долетал лай Гексы.
Вскоре после отъезда Гали однажды в пургу на автоматический завод
неожиданно приехал Ходов. Оказывается, что он решил обсудить с Алексеем
методы предстоящего строительства, о котором уже говорили в печати, как об
одной из задач недалекого будущего. Сутулясь, он расхаживал по комнате
зимовки. Алексей наблюдал за его худым лицом, с провалившимися щеками, с
запавшими серыми глазами и глубокими энергичными складками у губ. Ходов
говорил ровным и безапелляционным голосом о том, что строители Днепростроя
вынули за четыре с лишним года шесть миллионов кубометров земли и уложили
один и две десятых миллиона кубометров бетона. Они были вооружены
заграничными экскаваторами с ковшами емкостью в один-полтора кубометра.
Ходов противопоставлял этому работу на первых великих стройках. Там
строители за пять лет вынули три миллиарда кубометров земли (в пятьсот раз
больше, чем днепростроевцы), уложили двадцать миллионов кубометров бетона
(в семнадцать раз больше, чем на Днепре). Своим скрипучим голосом Ходов
доказывал, что это удалось сделать потому, что для строителей были созданы
советские экскаваторы с ковшами емкостью до пятнадцати, даже двадцати пяти
кубометров, которые заменяли в работе десять тысяч землекопов. Великие
стройки получили гигантские советские землесосы, заменявшие труд двадцати
пяти тысяч человек. На этих стройках работали исполинские стальные муравьи
- скреперы, могучие бульдозеры, армия саморазгружающихся машин,
бетономешалок, похожих на дом, - словом, невиданная во времена Днепростроя
новая техника, позволившая вооруженным ею людям выполнить титанические
задания. Останавливаясь перед Алексеем, заложив руки за худую спину, Ходов
говорил, что это и есть тот путь, по которому надлежит идти при
строительстве ледяного мола. Мол можно построить только усилиями всей
страны, которая взялась бы не только послать на север строителей, но и
построить для них множество новых машин, способных заменить в работе на
льду тысячи и тысячи людей.
Алексей молчал, радостно соглашаясь со всем этим в душе. Ему было приятно
слышать именно от Ходова повторение своих собственных мыслей.
Алексей скромно умалчивал о том, что самостоятельно пришел к этим выводам,
и у Ходова могло сложиться впечатление, что он убедил молодого инженера.
Но молчание Алексея отнюдь не было робостью. Оно было скорее сознанием
своей правоты, подтвержденной недавним противником. Да и не только
недавним. Едва Ходов касался самой конструкции мола, молчаливость Алексея
исчезала, глаза его загорались, он уже перебивал сухую, размеренную речь
Ходова, не соглашался с ним.
Ходов считал, что сейчас невозможно учесть все те условия, в которых
должен строиться и существовать мол. Какова будет сила дрейфующих льдов,
напирающих на мол? Какие будут наметаться сугробы у радиаторов,
поднимающихся надо льдом? Каким способом удастся прокладывать во льду
полыньи для опускания труб?
Ходов предлагал не начинать проектирования, пока не будет накоплен опыт в
специально созданной лаборатории. Карцев горячо восстал против этого. В
лаборатории можно изучать только частности, но нельзя построить модель
мола, и создать для нее условия, как в полярном море. Если уж ставить
опыты, то ставить смелее и шире. Алексей предложил построить опытный мол в
Карском море.
Ходову понравилась эта мысль, но в назначении мола будущие соратники и уже
противники сразу же разошлись.
Ходов считал, что опытный мол понадобится лишь для того, чтобы разрешить с
его помощью вопросы, встающие перед инженерами. Он хотел строить опытный
мол самых малых, ненадежных размеров с затратой минимального количества
труб, радиаторов, энергии. Пусть он будет заведомо ненадежен, пусть льды
поломают его, - пусть природа сама внесет коррективы в проектирование. Это
даст возможность построить главное сооружение наиболее экономично, лишь с
самыми необходимыми запасами прочности. Выгода будет огромной.
Алексей спорил, возражал. Нельзя задерживать начало строительства. Нужно
не проходить учебу в Арктике, а покорять, преобразовывать ее! Нужно сразу
строить мол, который мог бы выдержать тяжелое испытание в природных
условиях и повлиять на эти условия, на самую природу. Нельзя отказаться от
быстрейшего появления магистрали. Ведь она могла бы заменить сто железных
дорог!
Ходов уехал. Они с Алексеем так и не договорились о конструкции мола. Но
одно решено было твердо: при проектировании и на строительстве мола они
будут работать вместе.
...Алексей подошел к окну и настежь распахнул его створку. Город покрыт
был предрассветной дымкой.
В Институте холода у академика Омулева начинались исследовательские
работы, которые должны были в скором времени послужить основой для
будущего проектирования. Замысел ледяного мола был уже широко известен. Он
интересовал многие министерства и Академию наук. И пока инженер Карцев
выполнял обычную работу строителя на Дальнем Берегу, в Москве и в
Свердловске, в Ленинграде и Ново-Краматорске конструкторы трудились над
чертежами машин, которые будут строить на льду и изо льда грандиозное
сооружение.
Еще до окончания строительства на Дальнем Берегу Алексей был вызван в
Москву. Алексей летел на самолете и волновался: он знал, что его встретят
друзья, был уверен, что среди них будет и Женя, и этой встречи почти
боялся.
Не раз пытался он представить, как увидится с Женей. Конечно, она будет
холодно внимательна к нему: расспросы, пожелания и за всем этим равнодушие.
Получилось не так. Когда он вышел из самолета, Женя подбежала первая,
припала к нему, охватив его плечи руками и уткнувшись лицом в его грудь.
Он почувствовал запах ее волос, они касались его щеки. Алеша, покраснев,
стоял, боясь пошевельнуться, а она не поднимала головы.
Виктор отпустил какую-то плоскую шутку. Женя отпрянула, и потом все было
именно так, как мрачно представлял себе Алексей, если, пожалуй, еще не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг