безделушками письменный стол.
- Сейчас заварю чай, - деловито сказал Эмиль и исчез, оставив Лаптева
разглядывать мраморного белого медведя, бронзовую лошадь с отломанной
передней ногой, фарфорового снегиря, царский пятак, пучок сухой травы и
другие предметы, непонятно по какому принципу собранные и сваленные на
столе.
На стенах, впрочем, тоже висели странные вещи: несколько довольно
ржавых подков, битая глиняная тарелка, часы без стрелок, внутри которых,
однако же, что-то все время тикало, лисья маска из папье-маше и другой
хлам.
Эмиль вернулся с чаем и конфетами, расставил чашки, вазочку и чайник на
тахте и придвинул к ней оба кресла.
- Садитесь, - сказал он Лаптеву, - там, - он махнул рукой на письменный
стол, - такой хлев, знаете.
...Нет, это не было диалогом, Лаптев говорил один. Едва глотнув
горячего чая, он сделался болтлив, слова просто переполняли его, и,
отставив чашку, он без передыху выложил всю свою жизнь от детства в сонном
провинциальном городе Острове до сегодняшнего невезучего, но такого
типичного для него, горемыки, дня. Он не скрыл ничего, подробно рассказал
даже то, чего никому никогда не рассказывал, - про свою женитьбу на
Светлане.
- Я ее любил, так сказать, - признался он с неловкой косой улыбкой и
передернул плечами.
- Сколько это продолжалось? - деловито спросил Эмиль, точно речь шла о
болях под ложечкой или повышенной температуре.
- С первого курса.
- Нет. Я о вашем браке.
- Два дня.
- Не слабо. Ergo, на третий она и покинула вас. Скрылась без объяснения
причин в неизвестном направлении, оставив вам, однако, свою комнату?
Лаптев молча кивнул. Подумал и еще кивнул.
- По-ня-а-тно... - прогудел доктор, не сводя с Лаптева своих рачьих
глаз, и в этом "понятно" Лаптев с обидой услышал удовлетворение: "что ж,
мол, вполне естественно, так и должно быть, красивые женщины всегда уходят
от таких вот растяп, уродов и неумех". И ему стало стыдно и противно -
разболтался, раскис, раскрыл душу - и кому?
Он встал с кресла.
- Нет, погодите. Как говорится, еще не вечер, - ухмыльнулся Эмиль, - я
ведь вас не для того позвал, чтобы выматывать вам душу из любопытства. Все
это я уже знал, хотелось послушать вашу интерпретацию. И довольно. Пейте
чай, он, конечно, давно остыл, но аромат сохранился. А я пока подумаю, что
с вами делать.
Лаптев послушно сел и взял чашку. А доктор Эмиль принялся расхаживать
по комнате. То он перебирал хлам на своем письменном столе, то подходил к
стене, снимал с нее какой-нибудь предмет, вертел в руках, качал головой и
вешал обратно.
- Можно бы, конечно, вот эту... - неуверенно бормотал он, разглядывая
бронзовую безногую лошадь, - да кто вас знает...
Лаптев глотал холодный чай и думал свое. Додумав до конца, он поднял
голову.
- Вы - психотерапевт, - заявил он, глядя прямо в черные выпуклые глаза,
- и телепат. И, по-видимому, гипнотизер. Угадал?
Эмиль улыбнулся.
- Mon enfant, - сказал он, - дитя мое! Кто вас научил думать, что
какая-то терапия, психо там или не психо, - что вообще какая-то наука
может сделать человека счастливым? Вы ведь не больны, вон какие бицепсы.
Да и, пардон, состояние вашей кожи тоже признак скорее избытка чего-то,
нежели недостатка. Вы здоровы, молоды, имеете высшее образование,
должность старшего инженера, прописку в Ленинграде и нестарых еще
родителей в милом, патриархальном Острове, рукой подать до Пушкинских Гор.
У вас есть комната, телевизор, стереофонический проигрыватель и абонемент
в Большой зал филармонии. И тем не менее вы... такой...
Лаптеву снова начало казаться, что доктор над ним издевается, но он
решил дослушать до конца и молчал, внимательно глядя в пустую чашку.
- ...вы - такой... - грустно повторил Эмиль. - И не вы один, к
сожалению. Десятки, если угодно - толпы одиноких, неустроенных, невезучих
наполняют наши, так сказать, города и веси. Чего же им не хватает? Сил?
Или, может быть, денег? Нет. Есть такое коротенькое, незвучное слово
"удача". Слыхали? Вы ведь химик, верно? Синтезы, анализы, катализы... Так
вот, эта самая удача, она - как катализатор. Много ее не надо, самую
малость, несколько молекул - и реакция пойдет. И получится все, как
задумано. Все сбудется. И радости экспериментатора нет конца. Ибо! ибо
наша жизнь часто всего-навсего эксперимент, поставленный на самом себе.
Или на других... иногда... Итак, удача. Немного удачи - и успех следует за
успехом, понимаете, химик? Просекаете? И наоборот: представьте - прекрасно
отработанная, тысячу раз проведенная другими реакция с заранее известным
тривиальным результатом, схема собрана - колбы, переходники, холодильники,
дефлегматоры. Бюретки, наконец. И - фиаско. Пустой номер. Отбивная шляпа.
Почему? Не мне вам объяснять: нерадивая лаборантка или сам охломон
экспериментатор плохо высушили колбу, а в присутствии даже капли воды
реакция не идет! Даже капли... Доходчиво я объясняю? Молодец я, а?.. Капля
удачи... Капля удачи. Катализатор... И ведь у каждого он - свой. И
искомое, желанное вещество, которое требуется синтезировать, - тоже свое.
A propos, помните ту даму, которая терзала вас сегодня телефонными
звонками? Она у нас, бедняга, мучилась от несчастной любви. Несколько лет.
Все как положено: бессонные ночи, мольбы, слезы, бесконечные звонки "ему",
даже письма какие-то дурацкие. А в ответ только - мордой об стол. И в
результате что? Ранний невроз, первый седой волос, морщины и мысли о
смерти.
- И вы - тут как тут, - усмехнулся Лаптев, - дали приворотного зелья,
любимый выпил стопку, закусил и упал ей в ноги.
- А вот и нет! - в восторге закричал Эмиль. - Ничего подобного! Я дал
ей на счастье - вон, одну из них, - он показал на подковы, - и теперь все
в порядке.
- Он прозрел? - ехидно настаивал Лаптев.
- Какой вы, право, традиционалист! В этом конкретном случае, печальном
и исключительном, нужен был другой исход процесса. Любовь прекрасное дело,
не спорю, но не в ста же случаях из ста. Прозрела... она. О-на! Поняла,
что он - тоскливая посредственность, самодовольное ничтожество.
Бездарность. А что? Умение оценить чужую любовь - это тоже своего рода
талант. Люди - так называемое большинство - утилитарные существа, им, как
правило, нравится то, что нужно и полезно. Любовь, на которую не отвечают,
не нужна и бесполезна, а следовательно, и цены не имеет, барахло. Короче,
эта женщина все это увидела и излечилась. Но бывают, конечно, и
противоположные случаи... Впрочем, о любви - как-нибудь в другой раз. А
вам, юноша, я помогу, не сомневайтесь.
Лаптев подумал, что не такой уж он и юноша в свои тридцать лет, в
особенности рядом с этим так называемым доктором, который сам вряд ли
старше. Но промолчал. Он только вдруг забеспокоился: за любой частный
визит к врачу полагается платить. И, в конце концов, неважно, настоящий
это врач, модный прохиндей или знахарь. Как платить? Когда? Сколько? Да и
денег у него с собой нет.
- Не ерзайте. Ваши сиротские инженерские гроши меня не интересуют. Сто
тридцать пять без прогрессивки? - тотчас же отозвался на его мысли Эмиль.
(Чертов колдун и тут ухитрился подслушать.) - Но расплачиваться, конечно,
придется, а как же - товар - деньги - товар, - продолжал он ухмыляясь, - у
меня есть хобби, я, знаете ли, коллекционер. Все теперь что-нибудь
коллекционируют, вы - неудачи... шучу! Шучу! А я... благодарности.
- То есть?
- Что - "то есть"? Я ясно сказал: собираю, лелею, сортирую и изучаю.
Редчайшая вещь в наше время, должен вам сказать. Благодарных людей надо
записывать в Красную книгу. Как вымирающих животных, вроде сумчатого
волка. Слыхали про такого?
- Не думаю, чтобы все те люди, которым вы помогли, если, конечно, в
самом деле помогли, чтобы они не хотели вас отблагодарить, - рассудительно
сказал Лаптев.
- Отблагодарить? Именно. Отблагодарить - это да! Еще как! Коробки
дорогих конфет с вложенными внутрь десятками, торты от Норда, гладиолусы -
два рубля штука - в хрустальных горшках. Подписка на Пушкина. И просто и
откровенно - конверты с ассигнациями. Этого пруд пруди, как говорится -
навалом. Quantum satis. Но я ведь о другом. Это, ну, то, что называется
"отблагодарить", ничего общего не имеет с настоящей благодарностью. Это ее
антипод.
- Не понял.
- Сейчас поймете. Это - желание поскорей расплатиться, откупиться, то
есть избавиться от тягостного чувства, что ты кому-то обязан. То есть - от
нее, от благодарности. Comprenez?
- Что?
- Do you understand me?
- А вы, оказывается, не только врач и химик.
- А как же! И то и се! И - философ. И - коллекционер. О, я
гармоническая личность, вы еще увидите. Я колдун, а колдуны все -
гармонические.
"А может, он - псих?" - вдруг подумал Лаптев.
- Почему это - псих? - сразу обиделся врач. - Почему, как только что не
укладывается в рамки, так сразу же и оскорблять? Колдун у вас псих,
летающие блюдца - мираж, телекинез и телепатия - проделки ловких
прохвостов. Скучно и глупо. Ладно, прощаю. Слушайте дальше и постарайтесь
не перебивать. Итак, "отдаривание" - первый и самый легкий способ
избавиться от чувства благодарности. Отдарил - и забыл. В душе - пусто и
тихо, ничто не скребет, не мерещится стук кредитора и грозное: "Час
пробил, пора платить по счетам" - ан все оплачено. Деньгами. И главное, по
той цене, которую сам же и назначил, - коробка, как я уже говорил, хороших
конфет или приглашение на дефицитное "Лебединое озеро".
- Это интересно, - сказал Лаптев, - я никогда не думал...
- Есть много, друг Горацио, такого. Но и это еще не все...
- Мне только одно не совсем ясно, - сказал Лаптев, - вот вы
осчастливили ту женщину, лишив ее любви к ничтожеству. Теперь хотите
помочь мне, не знаю, что у вас получится, но хотите, это очевидно. Так
вот, если вы такой благодетель, так зачем вам эта несчастная
благодарность? Вы же должны испытывать, как говорится, кайф от самой
деятельности.
- С чего это вы взяли, будто я - благодетель? Я этого, помнится, не
говорил. Я - исследователь, провожу опыты. Вы ведь - тоже экспериментатор,
так что должны понять мой чистый интерес.
- Допустим. Но вот вы сказали, что "отдаривание" - не единственная
форма неблагодарности. А другие?
- Другие?.. Пожалуй, не другие, а - другая. Потому что мелочи не в
счет. Благодарность, как вы теперь знаете, моя слабость, я о ней могу
говорить сутками. А вы устали, да и я тоже... Так что не стоит, на сегодня
хватит, я просветил вас больше, чем следовало, а много будете знать, скоро
состаритесь.
Сколько раз потом, через короткое время и через долгое, через многие
годы своей жизни, будет Лаптев вспоминать этот разговор. Но сейчас он и
верно был вне игры. Ночь шла к концу, накануне он намучился и устал,
выпитый чай не помог, хотелось спать. И он больше ни о чем не спросил
доктора. А тот замолчал.
Стоя около стола, он смотрел куда-то в стену, лицо его было усталым и
бледным, глаза потускнели и запали, морщины обозначились около губ. Лаптев
вдруг заметил несколько седых волос в черных кудрях и подумал, что насчет
возраста Эмиля он, возможно, сильно ошибся, испугался тут же, что этот
странный человек поймает его на мыслях, но доктор даже не повернулся.
- Что же вам дать? Что дать-то? - бормотал он. - А, была не была! Вы
меня заинтересовали, пусть все будет по высшему разряду. Дина! - крикнул
он. - Дина! Ко мне!
Что-то заскреблось, дверь приоткрылась, и в комнату вошла собака,
желтовато-рыжая, низкорослая, на широко расставленных коротких лапах,
подпирающих широкое же туловище с плоской спиной. Темные, выпуклые и
блестящие грустные глаза умным и каким-то проникающим взглядом напоминали
глаза хозяина.
"Ну и урод", - подумал Лаптев.
3
На улице Лаптев застал раннее утро, робкое, с еще не проступившими
красками и не набравшими силу звуками.
Вчерашнее ненастье оставило следы: на конце скрученного спиралью
оборванного провода, свисающего с решетки сквера, уныло болтался фонарь с
разбитой лампочкой, желтые листья, стаями носившиеся вчера по тротуарам,
лежали теперь неподвижно на мокром асфальте, как рыбы, выкинутые на берег
приливом. Однако бесцветное пока еще небо было чистым и обещало хороший
день.
Пять часов, о трамваях и думать нечего. Лаптев шагал по мостовой, сунув
руки в карманы плаща, сбоку, чуть отстав и часто переставляя короткие
лапы, деловито бежало похожее на скамейку для ног существо, его, Лаптева,
собственная собака, бежало без поводка и так уверенно, точно хорошо знает
дорогу. Вид у Динки был озабоченный, как будто на работу спешит.
Светало прямо на глазах, очертания домов делались резкими и четкими,
постепенно четкими становились и мысли Лаптева, ясно проступало главное:
он опять оказался в глупом, потому что ненормальном, положении. Все это с
начала до конца мистификация, и, если как следует подумать, можно
докопаться до ее причин. И вдобавок ему навязали этого пса. Зачем ему
собака? Во-первых, вполне возможно и даже наверняка Антонина Николаевна
устроит скандал... Антонина Николаевна... Лаптев остановился. Сейчас
четверть шестого, ключ, как известно, того... Соседка будет спать минимум
до девяти, а это значит - сверкающая перспектива провести еще часа четыре
на лестнице. Лаптев взглянул на собаку. Она сидела рядом с ним, не отводя
от него внимательного сочувственного взгляда.
"А еще говорят, что звери боятся смотреть людям в глаза, - подумал
Лаптев, - или это только дикие?"
Он двинулся дальше, чего стоять-то? Шел теперь нарочно медленно,
рассматривая пустую заспанную улицу, остановился, чтобы прочесть
объявление, написанное от руки и прилепленное к водосточной трубе: "Срочно
меняю однокомнатную квартиру со всеми удобствами на две любые комнаты в
разных местах". Ну да. Как он сказал, Эмиль? "Ходят десятками, толпами по
городам и весям..." Лаптеву стало смешно: он-то теперь редкий удачник,
счастливец, можно сказать. У него есть пес! У других, конечно, доги,
пудели, сенбернары с медалями, а у него зато вон, полюбуйтесь. И дал ведь
еще этому Эмилю честное слово, что никогда никому собаку не отдаст и не
продаст. А с ним только свяжись, с колдуном, - отомстит. Да и кто ее
возьмет, а тем более купит, вот вопрос.
"Кулинарное училище готовит: шоколадчиков, карамельщиков,
мармеладчиков, бисквитчиков". Объявление было наклеено на сером дощатом
заборе, отгородившем строительную площадку.
Лаптев почувствовал, что жутко голоден, прямо зверски, и сказал собаке:
- Был бы я бисквитчиком, мы бы с тобой знаешь как жили?
Собака вильнула хвостом, согласилась.
Пока они шли до дому, утро вошло в полную силу, небо пропиталось
синевой, вставало солнце, поползли по улицам умытые пустые трамваи,
появились прохожие.
"А как, хотел бы я знать, с удачей у этого?" - подумал Лаптев,
всматриваясь в приближающуюся щуплую фигуру человека в синем ватнике. Лицо
человека было очень маленьким, бледным и плохо выбритым, глаз не видно
из-под опухших век. Что они напоминают, эти толстые веки? Где-то Лаптев
читал про уши, похожие на пельмени, здесь на пельмени были похожи глаза.
Раскисшие губы безвольно висели.
Человек шел прямо на Лаптева, и, когда расстояние между ними достигло
шагов пяти, Лаптев шагнул в сторону. Человек шагнул тоже. Лаптев
остановился. И вислогубый встал.
- Пьяный, что ли? - пробормотал Лаптев.
Человек стоял совершенно неподвижно и смотрел на собаку даже не мигая.
Нижняя губа его совсем отвисла, рот приоткрылся.
"Чего он так уставился? Может, она вдобавок ко всему еще и краденая?" -
подумал Лаптев. И строго спросил:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг