Юрий КАСЯНИЧ
САУНА
За пыльным окном московской квартиры неторопливо и уверенно прибывал
утренний свет. На карнизе лениво шуршали блеклые, отсыревшие за ночь
воробьи. Свет попадал в комнату сквозь крупные ячейки тюля, похожего на
рыболовную сеть, все острее обозначая детали обстановки - так инженер по
свету во время спектакля, постепенно перемещая движок реостата, неспешно
обнажает утлы декорации, поначалу растворенные в сумраке сцены.
На подоконнике, напоминая осьминога, голодно прилипшего к стеклу
аквариума, произрастал жирный самоуверенный куст алоэ. Трюмо перестало
казаться сомнительным мерцающим призраком и отразило ореховую громаду
шкафа, тускло светясь пожилой амальгамой. В углу, рядом с абрикосовой
полусферой модного торшера, стояла новая полированная кровать.
На кровати, среди складок голубого с розовыми цветочками
пододеяльника, спала женщина. Ее не очень красивое, отмеченное годами лицо
с тонкими полукружиями выщипанных бровей, обесцвеченными помадой губами и
усталой от частой гримировки кожей еще пребывало во власти сна. Но оно уже
приобрело то жалобное выражение, которое возникает, когда сон покидает
тело. Протяжно зевнув, женщина проснулась. Звали ее Марина Полубоярова.
Она работала актрисой в не очень популярном среди столичных снобов театре,
который поэтому относительно легко был доступен для транзитников.
Марина приподнялась на локте, потянулась. Раздался треск разрываемой
ткани. Марина вздрогнула, окончательно проснулась и стала ощупывать ночную
сорочку, ища разрыв.
Вдруг она резко сбросила одеяло, ступнями нашарила на полу теплые с
опушкой из оленьего меха комнатные тапочки и, путаясь в длинной сорочке,
помчалась на кухню.
Ей почудилось, что в кухне течет вода.
В последнее время ей часто казалось, что она слышит шелестящий звук
воды, змеино текущей из крана. Но всякий раз, влетая в кухню, она
обнаруживала, что все в порядке. Она сокрушенно глядела на молчащий кран,
а потом начинала опасливо ходить по квартире, подозрительно осматривая
углы.
Вот и сейчас всполошилась зря. "Галлюцинации... Наверно, с ума
схожу, - равнодушно подумала Марина. - Одиночество способствует".
После бурного и короткого, как летняя гроза, брака с Сергеем
Молчановым, и особенно после внезапной смерти дочери - чудесной веселой
Машки - от перитонита, Марина твердо решила жить одна. Прохладные романы,
недолгие, как альпийское лето, не задевали ее сердца. "Не вымирать же", -
усмехалась она.
В коридоре она взглянула в зеркало и что-то странное почудилось ей в
отражении. Она приблизилась к зеркалу и внимательно вгляделась в него.
Там, за гладкой прохладной поверхностью, за ее собственным отражением, в
неясной дымке, ей вдруг увиделась немолодая женщина, сидящая в
кресле-качалке у камина и греющая руки у огня. Видение длилось какой-то
миг, потом оно стало растворяться, как мираж, в потустороннем тумане -
сначала погас камин, блики ушли с лица той женщины и черты ее стали
неразличимы, потом она исчезла, и в зеркале отразились серо-голубые обои,
которыми были оклеены стены в прихожей.
Марина в отчаянии подумала: "В самом деле, что это со мной
происходит?" Она подняла подбородок, придирчиво осмотрела кожу на шее и
осталась довольна. У нее были не очень крупные, но выразительные серые
глаза, которые при хорошем макияже выручали во время кинопроб.
Она положила ладони на затылок, запустила пальцы в свои пышные
каштановые волосы и высоко подняла их над головой.
Подчинившись какому-то внутреннему импульсу, ее губы произнесли:
- Со всем земным покончила я счеты и уповаю, что ничьей должницей
покину этот мир.
Марина вслушалась в слова, и страх коснулся ее души. Это были слова
из трагедии Шиллера "Мария Стюарт".
Марине лишь дважды привелось выступить в этой роли. Главному что-то
"не показалось" - он считал, что все должны играть так же, как их
премьерша Сыромятникова, на которой для него свет клином сошелся, - и
Марину снова задвинули. Она не протестовала - не имея званий, не имеешь
права на капризы. "Видно, не судьба, - думала она, - а, может, я
действительно бездарность".
Сейчас она снова подумала об этом и даже не заметила, как истаяла
гордая сила, только что изменившая ее лицо.
Расчесав волосы массажной щеткой, Марина сказала:
- Что хорошо, то хорошо, но галлюцинации - это плохо. Нужна
профилактика. Холодный душ. Бег трусцой. Аутотренинг.
Она набросила на плечи махровый халат, взгляд ее упал на папку со
сценарием. Эту папку она обнаружила в почтовом ящике неделю назад. Ни
имени автора сценария, ни сопроводительных слов. Кто-то ее провоцировал
или разыгрывал.
Вначале Марина не прикасалась к сценарию, демонстративно бросив его
на столик в коридоре, но через день любопытство взяло верх - Марина уже
пережила искушение кинематографом, в конце концов, есть неплохие кинороли,
и что там строить из себя пуританку от театра?
В сценарии герой - Карамышев - после двадцатилетнего супружества
встречает возлюбленную юности Елену. Его охватывает юношеская острота
ощущений, он мечется, тайком летает в город, где живет она. Им удается
провести несколько дней во время отпуска вместе. Черное море. Она безумно
одинока, но оттаивает, верит в воскрешение любви. А семья рушится: дочь
уходит из дома и под знаменем осуждения отца решает проблемы личной жизни,
жена, страшась разрыва, становится слепоглухонемой. Обмолвившись об этом
по телефону, он приводит Елену в ярость. Она вызывает его и устраивает над
ним суд. Карамышев уничтоженно убегает, улетает, прилетает и встречает в
аэропорту свою жену, ждущую его возвращения.
Провокатором оказался кинорежиссер Николай Буров. Марина снималась у
него в фильме "Игра вслепую". Получился глуповатый детективчик, критики
упражнялись в иронии, зрители писали нехорошие письма, да и Марина в роли
скупщицы золота выглядела весьма бледно.
- Ну, как чтиво? - Буров позвонил через два дня.
- Так, значит, это твоя работа? Форменный террористический акт. Я же
говорила, что с кино завязано. А ты анонимно вламываешься... - Марина
изображала недовольство.
- ...и предлагаю главную роль, - ответил он голосом нашкодившего
пацана, который уверен, что наказание миновало.
- Ну-у, - протянула Марина.
- Согласна?
- А пробы? - давая понять, что согласна, спросила Марина.
- Значит, согласна. Ты идешь без проб. Все-таки мы...
- Глаз вон, - Марина не любила вспоминать об их интрижке.
"Без проб!" - Марина ликовала. Она ненавидела их.
- Ты должна быть красивой. Классика на голове, элегантная простота и
шарм, ну в общем, Вера Богдановна поколдует, - увлеченно вещал Буров. - А
начало будет такое - толпа, гололед, он идет, погруженный в свой серый
быт, снимаем черно-белым, потом видит ее, то есть тебя, тут переходим в
цвет. Вначале не узнает, ты эффектна, он засматривается, узнает, окликает,
скользит по льду, падает, встает - тебя, то есть ее, нет. Снова -
черно-белым. И потом - титры.
- Это уже где-то было, - сказала Марина.
- Ерунда, - отмахнулся Николай.
Марина с удовольствием повторила слова Бурова: "Ты эффектна..." и
зажмурилась. Ей вдруг захотелось очутиться на съемочной площадке,
окунуться в суету и неразбериху кино.
Она поставила на газ чайник, вернулась в комнату. Из серванта достала
изящную кобальтовую чашку от недобитого сервиза, серебряную сахарницу,
банку растворимого кофе, подкатила плетеный столик на колесиках к мягкому
креслу и взяла в руки сценарий.
Она прочла кульминационную сцену, где Елена рассказывает Карамышеву о
ребенке, о его ребенке, которого не родила, и о том, что из-за этого
больше не могла иметь детей. Получалась сцена высочайшего
коммунально-драматического накала, во время которой несколько миллионов
кинозрителей смогут пустить слезу. Марина усмехнулась, и, подняв голову,
наткнулась взглядом на фотографию улыбающейся Машки. Все ее ироническое
настроение пропало, и опять тихонько заболело сердце. Как она выжила
тогда? Как тянуло ее тогда броситься вниз, с эстакады, когда она шла из
больницы! В ее ушах непрерывно стоял плач дочери, она все время пыталась
вспомнить, как Машка смеялась, и не могла, и принималась плакать сама, а
слез уже не было, она только постанывала, как после большого глотка
ледяной воды.
Свист чайника прервал ее воспоминания. Она пошла на кухню.
Вернувшись, Марина насыпала кофе в чашку и, поискав взглядом, не
обнаружила сахарницу.
Она испуганно откинулась в кресле и прошептала:
- Бермудский треугольник. Жемчужина исчезла, летняя кофточка
испарилась. Какая-то мистика. И вот опять... Может, квартиру поменять?
Она вспомнила, как недавно потеряла солнечные очки. Собственно, не
потеряла - они пропали. Марина отчетливо помнила, что пришла после
репетиции, положила очки на стол, побежала к зазвонившему телефону, а
когда вернулась - их не было. Поиски были безрезультатны.
Перегнувшись через ручку кресла, она замерла от неожиданности: на
полу стояла сахарница. Марина протянула к ней руку, потом отдернула,
словно боясь удара током, но, помедлив минуту, все же взяла. Дрожащей
рукой размешала кофе и сахар, потом налила кипятку, еще помешала - и опять
принялась листать сценарий, стараясь не думать о пропажах.
Вдруг из прихожей совершенно ясно донесся слабый вздох:
- Ма-ма!
- Машка! - не помня себя, вскрикнула Марина и, задыхаясь, бросилась
на голос.
В коридоре была пыльная пустота, пронизанная утренним светом. Марина
обессиленно оперлась рукой на столик, где стоял телефон, и, закрыв глаза,
почувствовала, что похолодела от ужаса. "Свихнулась, пора в желтый дом, а
не на киносъемки..."
Внезапно зазвонил телефон. Звук его словно обжег Марину. Она
отскочила от столика и закричала. Она смотрела на телефонный аппарат, как
на неожиданно выползшую змею.
На пятый звонок Марина сняла трубку.
- Привет, старуха! Все пропало. Я посыпаю голову пеплом.
Приходя в себя, Марина вслушалась в торопливый буровский говорок и с
усилием произнесла:
- Что такое? Не части.
- Понимаешь, по-моему, нечистая сила вмешалась.
- Очень может быть, - прошептала Марина.
- Что ты бормочешь там?
- Это я про себя. Ну, а что насчет нечистой силы?
- Еще позавчера утвердили смету. Прихожу с утра к Строганову. Все как
по маслу, обмениваемся фальшивыми пасхальными улыбками - и тут звонок по
телефону. Он слушает, говорит в трубку: "Да, конечно" и сообщает мне, что
на Черном море снимают какой-то производственный фильм. Социальный заказ.
Начальник завода страдает на фоне дендрария. Ты представляешь? "А вам
придется ехать в Прибалтику. Подправьте соответствующие места в сценарии и
действуйте". Как тебе это нравится?
- Нравится.
- Что? - Колька почти кричал. - Что тебе может нравиться?
- Прибалтика.
- Я тоже люблю все курорты Советского Союза, а также Средиземноморья.
Но я же всем наобещал Черное море.
- Я думаю, никто не огорчится. Лучше скажи, кто в роли Карамышева?
- Твой хороший знакомый, - Колька замялся, как студент перед провалом
экзамена.
- Кто конкретно?
- Твой Молчанов, - содрогнувшись, произнес Буров.
- Как? - пораженно воскликнула Марина и добавила: - Буров, ты свинья.
- Не закипай, - заныл Колька. - Я ему обещал уже давно. Ты что -
потерпеть не можешь? Всего одна интимная сцена.
- Скажи, за что богу было угодно познакомить нас? - гнев Марины
утихал. Она ругала Бурова уже по инерции, вдруг ощутив, что Молчанов ее
волнует примерно так же, как сход ледников где-нибудь в Гренландии.
- Ругай меня, только сыграй, - голос Бурова повеселел. - Убедила -
едем в Прибалтику.
Марина положила трубку, и ее взгляд упал на столик, где остывал
недопитый кофе.
Сахарницы не было.
Яркая внешность тридцатитрехлетней Жозефины Подольской, нынешней
подруги Бурова, в сочетании с дипломом ВГИКа была той блесной, на которую
дружно клевали мужики-режиссеры. Это был ее четвертый фильм, но дальше
ступеньки помощника режиссера она не смогла взобраться по творческой
лестнице. Видимо, диплом обещал остаться ее высшим достижением. Все прочие
взятые высоты относились к сфере интимной жизни и имели слабую связь с
фильмами, потому что по завершении съемочного периода режиссерские дуэты с
участием Жозефины распадались так же стремительно, как элементы из нижней
части таблицы Менделеева.
Перед отлетом в Ригу в аэропорту создалась нервозная обстановка -
Жозефина опаздывала.
Худощавый джинсовый Колька Буров яростно грыз спички и заплевывал
чистый пол перед галереей посадки.
Оператор Дан Григориу подзуживал:
- Ей нужно немало времени, чтобы проститься со всеми своими друзьями.
Пошли в самолет. Прилетит завтра твоя зефирная Жозефина. Или приедет
поездом вместе со всеми остальными.
Буров угрюмо цедил сквозь зубы:
- Глаз выбью - как тогда снимать будешь?
Буров пребывал в ранней стадии увлечения, когда ничто не может
заменить материальное присутствие интересующего предмета.
Марина улыбнулась - Буров был по-детски капризен. Он не любил, когда
что-то шло вразрез с его планами. Тогда он непременно начинал злиться,
отпуская тормоза.
- А ты что хихикаешь? - почти закричал на нее Буров и осекся - в
здание аэропорта вошла курносая Жозефина. Она хищно оглядела помещение и,
определив направление, потащила тяжелый рыжий чемодан. Приблизившись, она
без тени смущения сказала:
- Слава богу, успела.
Буров смотрел на нее зверем, который долго умирал от голода, и вдруг
увидел стопроцентно гарантированную добычу, но оторопел, не зная, за какой
кусок приняться.
- Не испепеляй меня своим немым укором, - строптиво бросила Бурову
Жозефина. - Здравствуйте, Вера Богдановна, - отвернувшись от Бурова, она
поздоровалась с гримершей. - Дан, оттащи мой багаж, - подарила оператору
почти журнальную улыбку.
С Мариной они обменялись холодноватыми кивками. Вероятно, Буров
слишком восторженно говорил о ней, и первая статс-дама, очевидно,
усматривала в ней потенциальную соперницу.
- Вперед - и с песней! - пророкотал волосатый Лев Свиркин, композитор
фильма, увязавшийся с ними, потому что еще не бывал в Прибалтике. "Шум
Балтийского моря, пение прибрежных песков помогут мне найти верную ноту, и
тема любви прозвучит свежо, как предрассветная песня соловья", -
произносил Лев в кабинетах, где решалась судьба его поездки. В кабинетах
сидели бюрократы, видавшие и более беспримерные образцы творческой
наглости, но они внимательно смотрели на сильные, поросшие курчавыми
волосами руки композитора. Эти руки яростно сжимали душный воздух затхлых,
далеких от музыки бюрократических кулуаров, и ответственные лица понимали,
что в случае отказа необходимая нота будет извлечена из них, и она может
стать лебединой в их жизни.
К самолету Марина и Молчанов шли рядом, не произнося ни слова. Они
даже не смотрели друг на друга, но чувствовали, что между ними протянулась
тонкая напряженная нить. Марина вдруг подумала, что Буров инспирировал
сценарий об их истории. По ней промчался импульс возмущения, который,
впрочем, тут же исчез. Она вспомнила, что Колька клинический интриган, и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг