Графиня возвела глаза к орлу, пошевелила губами. что-то высчитывая, а
затем объявила:
- Пора в отпуск.
- Дайте мне урок мужества, а потом уходите в отпуск, - попросил я.
- Да-да, непременно! Это уж непременно! - оживилась графиня и скры-
лась за перламутровыми дверями.
Через минуту там послышались легкие и мягкие шаги, обе створки двери
распахнулись, и передо мною предстал маленький человек в напудренном па-
рике, в длинном камзоле и при шпаге. С первого взгляда я узнал в нем Су-
ворова. Это несколько ошеломило меня, и я отступил на шаг.
- Добро пожаловать, милостивый государь! - быстро проговорил Суворов,
глядя на меня снизу вверх абсолютно умными глазами.
От волнения я забыл, как его зовут. Помнил, что Генералиссимус, но
отчество совершенно выпало. Генералиссимус Алексеевич? Генералиссимус
Ильич?..
- Здравствуйте, Генералиссимус... - сказал я.
- О! - протестующе воскликнул Суворов, поднимая тонкие ладони. - Мы с
вами не на плацу. Можете запросто - Александр Васильевич.
"Тезка, - почему-то подумал я. - Мы с Суворовым тезки".
Я последовал за ним через зал, вспоминая все, что читал когда-то или
слышал о Суворове. "Переход через Альпы" - так! "Тяжело в ученье - легко
в бою" - есть! "Плох тот солдат, который..." Дальнейшее сомнительно.
Мимо нас проскользнула графиня, нагруженная хозяйственной сумкой.
- Александр Васильевич, миленький, я в отпуск ухожу, в отпуск, может,
и не свидимся больше. Вы бессмертный, вам-то что, а мне уж помирать по-
ра, - протараторила она на ходу, на что Суворов довольно резко ответил:
- Чушь, любезная, чушь! - и добавил что-то по-французски.
Графиня разразилась французской тирадой, покраснела, сделала книксен
и упорхнула.
Мы прошли еще один зал. где висели пыльные знамена. При виде их Суво-
ров поморщился.
Распахнулась дверь, обнаруживая кабинет с бархатными креслами и рез-
ным бюро темного дерева. На бюро стоял зеленый телефонный аппарат. Суво-
ров отстегнул шпагу, стянул парик и сложил то и другое на бюро.
- Я полагал, что опять пионеры, - объяснил он. - Пионеров мне положе-
но встречать при шпаге. У нас хозрасчетная организация, - продолжил он,
понизив голос, - так что приходится идти на мелкие ухищрения. Присажи-
вайтесь...
Я сел в кресло. Суворов же в кресло не сел, а принялся расхаживать по
кабинету в молчании. Я тоже молчал, считая всякие вопросы нелепыми.
- Вы не знаете случаем, где можно купить детские колготки? - вдруг
спросил Суворов. - Понимаете, такие... шерстяные, тепленькие. На девочку
пяти лет.
- А... А зачем вам?
- Ах, у меня тьма потомков в этом городе! - воскликнул Суворов. - И
обо всех надо позаботиться. Как же - прапрапра... В общем, много праде-
душка - Генералиссимус! Неудобно... А я с трудом ориентируюсь. Многое
изменилось.
- Поручите адъютанту, - посоветовал я. Мне понравилось, что я столь
находчиво вспомнил об адъютанте. Но Суворов помрачнел и взглянул на меня
исподлобья.
- Мой последний адъютант, да будет вам известно, погиб при взятии Из-
маила. Редкого мужества был офицер, - сказал он и уселся в кресло напро-
тив.
- Я спрошу у жены, - сказал я.
- Да-да, спросите, батенька, - снова потеплел Суворов. - Я заплачу.
Он порылся в кармане камзола и достал кожаный мешочек, туго набитый.
Я подумал, что Суворов собирается отсыпать мне несколько золотых монет,
но он встряхнул мешочек, размял его пальцами и высыпал на ладонь горстку
бурого порошка. Он поднес ладонь к лицу и энергично втянул носом воздух.
Порошок исчез с ладони. Суворов откинулся на спинку кресла, страдальчес-
ки зажмурился и оглушительно чихнул.
В кабинет вяло влетел двуглавый орел с запиской в одном из клювов. Он
сел на подлокотник кресла, в котором был Генералиссимус, и протянул ему
записку. Суворов прочитал ее и кинул на бюро.
- Нет, решительно никакого покою! - вскричал он, вскочил на ноги,
снова нацепил парик и шпагу и выбежал прочь из кабинета. Орел обреченно
полетел за ним.
Вскоре за дверью послышались детские голоса и шарканье ног по парке-
ту. Голос Суворова сказал:
- Встаньте полукругом, девочек вперед. Тишина!
- Малахов, прекрати безобразничать! - сказал женский голос.
- Вы пришли сюда, чтобы прослушать урок мужества, - сказал Суворов. -
Так-с... Это похвально. Славные Отечества сыны, коих ордена и регалии
покоятся на стендах, боевые знамена наши, оружие храбрых полков - все
перед вами. Не было равного русскому солдату в стойкости, не было равно-
го в терпении, не было и не будет равного по духу.
- Малахов! - вскричал тот же женский голос.
- И ты, Малахов, станешь солдатом, - продолжал Суворов, - чтобы с
оружием в руках беречь Россию от врагов. Сколько тебе лет?
- Тринадцать, - послышался голос, по-видимому, Малахова.
- Я в твои годы уже командовал полком. Гренадеры! Орлы! Все как на
подбор орлы... Так вот. Однажды приходит ко мне в штаб полковник Сабуров
и говорит: "Александр Васильевич, австрияки шалят!. ." Да-с.
- Александр Васильевич, у них по программе сейчас другое, - сказал
женский голос. - Вы нам, пожалуйста, что-нибудь о традициях.
- Прошу в Рымникский зал, - сказал Суворов.
Шум переместился в глубь музея. Я приоткрыл дверь кабинета и выгля-
нул. Сквозь распахнутые двери залов мне был виден Суворов перед пионера-
ми. Он стоял, опираясь левой рукой на эфес шпаги. В правой была указка.
Ею Генералиссимус водил по карте. Позади пионеров стояла высоченная жен-
щина, скрестив руки на животе.
Я вернулся в кабинет и принялся изучать обстановку. На бюро, рядом с
телефоном, лежала пачка квитанций и счетов. Среди них счет на междуго-
родный разговор с Измаилом и квитанция химчистки. В квитанции значилось:
"Камзол зеленый, поношен., ср. загрязн." Лежал журнал "Огонек", раскры-
тый на последней странице с наполовину отгаданным кроссвордом. Я осто-
рожно потянул на себя один из ящичков бюро. В нем в полнейшем беспорядке
были навалены ордена, медали, часы, радиолампы, конденсаторы и сопротив-
ления. В другом ящичке был ворох почтовых марок. Третий ящичек оказался
запертым.
Внезапно зазвонил телефон. Я отпрыгнул от бюро и снова упал в кресло.
Телефон продолжал звонить. Тогда я, оглянувшись на дверь, подошел к ап-
парату и снял трубку.
- Александр Васильевич? - сказал мужской голос. - Рад вас приветство-
вать. Как здоровьице?
- Александр Васильевич вышел, - сказал я.
- А с кем я говорю, простите?
Я назвал свою фамилию и добавил, что я посетитель музея.
- Ах, вы из нынешних... - разочарованно протянул собеседник и сказал:
- Передайте Александру Васильевичу, что звонил Михаил Васильевич. Он
знает. Я ему перезвоню.
Я повесил трубку и вернулся на свое место. Через пять минут пришел
Суворов. Он проделал ту же процедуру с париком и шпагой, но парик пове-
сил на медную ручку ящичка бюро для просушки. Он взял гребень и, придер-
живая парик на ручке, расчесал букли. Пудра образовала легкое облачко.
Белые волосы вытягивались под гребнем, и тут же сворачивались, будто на
невидимых бигудях. Я вспомнил жену, как она утром кипятит бигуди в каст-
рюльке, чтобы там, внутри, расплавился воск, поддерживающий бигуди в го-
рячем состоянии, потом накручивает мокрые волосы, скрепляя их специ-
альной резинкой, и в таком виде быстро пьет кофе, торопясь на работу.
Суворов задумчиво расчесывал парик. Казалось, он забыл обо мне.
- Вам звонил Михаил Васильевич, - сказал я.
- А-а... Ломоносов, - протянул Суворов, не оборачиваясь.
- Тот самый? - вырвалось у меня.
- А вы, батенька, знаете другого Ломоносова? - язвительно произнес
Суворов, быстро поворачиваясь ко мне.
- Но ведь столько лет...
- Сколько - столько? Двести с небольшим лет. Вот ко мне недавно Арис-
тотель заходил - тому не позавидуешь. Третье тысячелетие мается.
- Ну, и как он?. . Что делает? - задал я нелепый вопрос.
- Я же сказал - мается. Между нами говоря, старик опустился. Но его
можно понять. У него миллионов семнадцать прямых потомков только в Рос-
сии. Кстати, как вас зовут?
Я опять назвал свою фамилию, имя и отчество. Суворов выпятил нижнюю
губу и задумался. Потом он решительно снял трубку и набрал номер.
- Петр Алексеевич? Добрый день, Суворов беспокоит. Простите, что
оторвал от дел... Петр Алексеевич, тут у меня один молодой человек жела-
ет выяснить, по какой он линии...
- Да я не... - запротестовал я, но Суворов уже давал мои координаты.
- Нет, полного списка не нужно, но хотя бы трех-четырех предков. Же-
лательно таких, которые ему известны... Ну да, вы же знаете их школьные
программы, о чем тут можно говорить!.. Да, благодарю покорно.
Суворов положил трубку и принялся насвистывать марш. - А... - начал
я.
- Царь Петр, - сказал Суворов.
- Первый?
Суворов сделал страдальческую мину, на минуту испортив мелодию марша.
- Первый, конечно же, первый! - воскликнул он.
Тут снова зазвонил телефон. Суворов поднес трубку к уху, потом достал
листок бумаги и, прижимая трубку плечом, что-то нацапарал на листочке
гусиным пером. При ближайшем рассмотрении гусиное перо оказалось ис-
кусственным. Это была шариковая ручка в виде гусиного пера.
Суворов еще раз покорнейше поблагодарил Петра Алексеевича и протянул
листок мне.
- Вот, полюбопытствуйте! Уже готово. Царь Петр собрал неплохой архив.
Генеалогические деревья вплоть до античного времени.
На листке было написано: "Прямые предки. Седьмое колено - Кюхельбекер
Вильгельм. Двенадцатое колено - Сусанин Иван. Восемнадцатое колено - Ко-
лумб Христофор. Тридцать восьмое колено - Сулла Корнелий".
- Сулла? - пробормотал я. - Кто это такой?
- А Бог его знает! - беспечно воскликнул Суворов. - Римский диктатор,
вероятно.
- Так много знаменитых предков? - прошептал я, испытывая, кроме заме-
шательства, страшную гордость. Жаль было, конечно, что нет среди предков
Пушкина, Александра Македонского или Иисуса Христа. Хотя у Христа, ка-
жется, потомков быть не могло... Но все же! Колумб, елки зеленые! Сулла!
Иван Сусанин, про которого опера!
- Ну, не так уж много, - сказал Суворов. - Недавно я видел молодую
женщину, весьма заурядную, кстати, которая имела в своем дереве Тютчева,
Серван-теса, Баха, Колумба, как и вы, Конфуция и фараона Эхнатона. Она
считала, что Конфуций - древний грек.
- Значит, мы все родственники? - спросил я.
- Практически, - сказал Суворов.
В этот момент одновременно раздались телефонный звонок и стук в
дверь. Суворов поднял трубку и крикнул по направлению к двери:
- Войдите!
В кабинет вошел неприятного вида мужчина в длинном прорезиненном пла-
ще. Он остановился у входа. А Суворов уже объяснял по телефону Ломоносо-
ву, что слово "Войдите!" никак не могло относиться к Ми-хайле Васильеви-
чу, потому как он, Суворов, еще не совсем выжил из ума и понимает, что
по телефону не входят. При этом Александр Васильевич заразительно смеял-
ся и делал приглашающие жесты мужчине в плаще. Однако тот упорно стоял в
дверях.
Разговор с Ломоносовым касался пятнадцатиюрод-ного восемнадцативнуча-
того племянника великого ученого. Тот провалил экзамен в институт и те-
перь по закону должен был быть призван в армию. Судя по всему, Ломоносов
просил Генералиссимуса позвонить в военкомат и попросить, чтобы племян-
ничка призвали куда-нибудь поближе к Ленинграду.
Суворов обещал помочь несмотря на свою многолетнюю отставку.
Он закончил разговор и почти бегом бросился к посетителю. Тот, ни
слова не говоря, распахнул полы плаща и стал похож на кондора. Подкладка
плаща имела замечательное устройство. Вся она была в петельках, в кото-
рые продеты были радиолампы, транзисторы, сопротивления и другие радио-
детали. Над каждым вшита была этикеточка с маркой изделия.
Суворов стал читать подкладку плаща, как детективный роман. Потом он
точным движением извлек из петельки транзистор и показал его мужчине.
- Владимира первой, - сказал посетитель.
- Грабеж, батенька! - закричал Суворов, но транзистора не отдал.
- Александр Васильевич!-укоризненно произнес мужчина. - Это же японс-
кий транзистор!
- Помилуй Бог, согласен! - сказал Суворов, подошел к ящичку бюро, вы-
нул оттуда орден и отдал посетителю. Мужчина окинул орден быстрым оцени-
вающим взглядом, сунул в карман и бесшумно удалился.
- Вот жук! - в сердцах сказал Суворов. - И ведь наверняка ворует.
Владимира первой степени!. . Да государыня, бывало... Эх!
Потом Александр Васильевич объяснил, что один из его прямых потомков,
сохранивший даже фамилию, - некий Кирюша Суворов - учится в седьмом
классе и обнаруживает замечательные успехи в точных науках. Генералисси-
мус доставал ему радиодетали для технических поделок, выменивая детали
на ордена.
- Как знать, может быть, тоже станет бессмертным! - мечтательно и
гордо произнес Александр Васильевич. - Не все же Суворовым "ура" кри-
чать.
Мне давно пора было уходить, потому что урок мужества я прослушал,
правда издалека, а Суворов находился в непрестанной деятельности, и я
ему, по-видимому, мешал. Однако я продолжал сидеть в кресле, наблюдая.
Суворов изредка перебрасывался со мною фразами, но в основном занимался
делами.
Пришел маляр, с которым Александр Васильевич затеял долгий сюрреалис-
тический разговор о покраске подоконников в музее. Маляр мялся, желая
стребовать с Суворова что-то такое, чему не знал названия. Суворов пока-
зывал ему табакерки, перстни, шкатулочки, часы, аксельбанты, но маляр
уклончиво улыбался. Сошлись на элементарных десяти рублях.
Звонили из Совета ветеранов, из ЖЭКа, из Москвы, Звонил Кутузов, звал
на день рождения. Ленфильм приглашал на съемки.
Суворов, в очках, энергичный, со своим знаменитым хохолком, сидел за
бюро, делал записи в календаре, ругался по телефону, успевая решать
кроссворд.
- Басня Крылова из семи букв... Позвонить, что ли, Ивану Андреевичу?
Неудобно. Подумает, что не читал. А, батенька? - обращался он ко мне.
- Квартет, - предлагал я.
Суворов радовался, как ребенок, потом вписывал слово, находя еще по-
вод для радости: он, видите ли, полагал, что в слове "квартет" восемь
букв, учитывая твердый знак. Привычка, знаете ли...
Я сидел и размышлял. Процесс жизни великого человека складывался на
моих глазах из такой откровенной ерунды, что становилось обидно. Двести
лет - и конца-краю не видно!
- Не так просто быть бессмертным, - подтвердил Суворов мои мысли.
Оказывается, он умел их читать!
- А вы думали, что достаточно в нужный момент помахать шпагой, дать
кому-нибудь по уху или выиграть кампанию, чтобы считаться мужественным?
- обратился ко мне Суворов. - Не-ет, батенька! - торжествующе пропел он,
подмигивая мне.
Я ушел из музея вечером. Маляр красил подоконники, важно окуная кисть
в ведро с белилами. Маляр был потомком Галилео Галилея.
Я шел по улицам, заглядывая в вечерние витрины магазинов. В бакалей-
ных и винных отделах толпились потомки Цицерона и Горация. Навстречу мне
шли наследники Державина, Рафаэля и Марка Антония. Немыслимо далекий по-
томок Цезаря сидел в милицейской будке, регулируя движение. Все мы были
родственниками, но вели себя странно, будто мы не знаем друг друга. Ник-
то не раскланивался со мною, даже мои братья, внуки Христофора Колумба.
Жизнь складывалась из ерунды, но в толпе попадались бессмертные.
Мне встретился небритый Кюхельбекер с авоськой, где болталась одино-
кая бутылка кефира. Он сел в троллейбус и уже оттуда, когда троллейбус
отошел, обернулся, пристально посмотрел на меня сквозь стекло и еле за-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг