- Я не о том, мой мальчик. Ты еще не можешь понять. Я боюсь за тебя
вообще. Ты слишком добр.
- Разве можно быть слишком добрым? - спросил я.
- Вот именно, что нельзя. На свете много злого, ты еще узнаешь... Ты
беззащитен, потому что добр.
- А разве доброта - это не лучшая защита?
Мама отодвинулась от меня и печально покачала головой:
- Откуда ты такой? Никогда не думала, что сын у меня будет вундеркиндом.
Порой мне кажется, что ты все понимаешь...
- Это так и есть, - кивнул я.
- Сынок, не пугай меня. Ты стал каким-то маленьким старичком. Ну,
покапризничай, что ли...
- Не бойся, мама, - сказал я. - Я не вундеркинд. Никаких вундеркиндов
нет. Просто некоторые дети уже были взрослыми, а их называют вундеркиндами.
Они были обыкновенными взрослыми и снова станут ими, когда вырастут.
- Какой сильный у тебя жар, - сказала мама, прикладывая ладонь к моему
лбу. - Ты не бредишь, малыш?
- Бредю, - сказал я.
Я поневоле становился центром семьи. Даже Светка, поревновав немного,
уверилась в моей гениальности и стала относиться с почтением. Как неотразимо
действует гениальность, даже мнимая! Отец, питавший в юности честолюбивые
надежды, давно понял, что он - обыкновенный человек не без способностей,
которые позволят ему достойно пройти жизненный путь. Но не более. Теперь он
переложил надежды на меня и стал одновременно готовить меня к званию
чемпиона мира по шахматам, а также к карьере гениального музыканта и поэта.
Однажды я написал на двух страничках краткий отчет о путешествии в 2000 год.
Я старался писать ученическим почерком. Это было самое трудное. Отец понес
листки в редакцию, там ему не поверили. Подумали, что он написал это сам.
Отец расстроился, однако это еще более укрепило его в вере. Действительно,
на первый взгляд, я проявлял необыкновенные, фантастические способности. А я
был просто бывшим взрослым.
Никто вокруг не понимал, что самыми необыкновенными качествами для любого
возраста всегда были и будут любовь, доброта, мудрость, а вовсе не умение
извлекать звуки из скрипки, составлять фразы или передвигать деревянные
фигуры.
Меня это огорчало, я старался не выделяться. Во всяком случае, решительно
отказался от всех спецшкол, когда пришло время учиться. Я поступил в ту же
школу, где учился когда-то сам и куда ходила моя дочь Даша. Там я снова
познакомился со своими будущими друзьями - Максом, Мариной и Толиком. Они
были еще совсем несмышлеными.
Огромных трудов стоило смирять свое честолюбие. Мне так легко было
удивлять родных, учителей и сверстников, что это грозило превратиться в
профессию. Однако я слишком хорошо знал, что плата за это в будущем -
слишком высока. Природа не наделила меня особыми способностями, и по мере
приближения к юности золотой запас гениальности непременно бы истаял,
поскольку был лишь свалившимся с неба жизненным опытом. Я хорошо понимал,
сколь велико будет разочарование близких и злорадство дальних, когда я не
оправдаю надежды. Особенно волновал меня отец. Второго крушения надежд он не
переживет. Необходимо было подготовить его к разочарованиям.
Подготовка к разочарованиям - непременное условие счастья. Мы так любим
очаровываться собою и своим будущим, мы настолько необъективны в этом
вопросе, что совершенно закономерные преграды, тупики и заминки
воспринимаются как несправедливые удары судьбы. Мы слишком много хотим от
жизни, забывая, что того же хотят все другие. Но у жизни ограниченный запас
счастья. Не стоит стремиться к обладанию большим куском, достаточно уметь
наслаждаться малым. Это так ясно становится, когда побродишь по закоулкам
собственной судьбы, то и дело натыкаясь на несбывшиеся надежды и мнимые
цели.
Отец сказал мне:
- Сережа, ты совсем забросил шахматы. Почему?
- Мне неинтересно, - сказал я.
- Напрасно. В твои годы редко кто так играет. Ты мог бы стать
гроссмейстером, когда вырастешь.
- Зачем? - спросил я.
- Чтобы стать потом чемпионом мира.
- Зачем? - спросил я.
- Чтобы быть первым в своей сфере деятельности. Чтобы тебя все знали, -
сказал отец, понемногу раздражаясь.
- Зачем? - спросил я.
- Чтобы быть независимым! Ездить по свету! Чтобы тебя все любили! -
закричал отец.
- А разве меня не любят? - спросил я.
- Кто? - опешил он.
- Ты. Мама. Светка.
- Любим, конечно... Но... этого мало.
- Мне хватит, - сказал я. - Только любите меня, как я вас. Этого хватит
на всю жизнь. И еще останется.
- Нет, ты не будешь чемпионом мира, - пробормотал отец. - Ты будешь
философом.
А я уже давно был философом.
Каждый человек, проживший жизнь, непременно становится философом. Иначе
грош ему цена.
Нет, я не претендовал на создание новых философских доктрин. Я говорю о
философии в житейском смысле.
Когда спрашивают: "Как сделать так, чтобы мне было хорошо?" - это не
философия, а эгоизм.
Когда спрашивают: "Как сделать так, чтобы всем было хорошо?" - это тоже
не философия, а альтруизм.
Философия начинается тогда, когда человек спрашивает себя: "Как примирить
первое со вторым?"
Ответ на этот вопрос есть, но я его еще не знаю.
Единственное, чем я с увлечением занимался в новом детстве, была музыка.
Мне купили гитару, и я стал ходить в музыкальную школу. Точнее, меня туда
водили за ручку - то папа, то мама, то сестра. Я не испытывал унижения.
Таковы были условия игры.
К третьему классу я уже сносно играл на гитаре и пел песенки "Битлз" на
английском языке, повергая родителей в смущение. В те годы эта музыка еще не
была общепризнанной среди взрослых.
В обычной школе я старался быть, как все. Но у меня не получалось быть,
как все. Когда я пытался убедить своих будущих друзей в необходимости
жизненной философии, надо мною смеялись. Уроки мне было скучно готовить,
потому я иногда не знал, что мы проходим, и по ошибке обнаруживал свои
знания за более старшие классы, а это воспринималось как вызов и пижонство.
Я изо всех сил старался смотреть на своих сверстников, как на детей.
Меня стали бить.
Толпа одноклассников, среди которых были и девочки, подстерегала меня в
школьном дворе после уроков. Они набрасывались на меня и били портфелями,
стараясь попасть по голове. Напрасно я взывал к их разуму - это обходилось
мне в несколько лишних ударов.
Я не отвечал им и не жаловался. Это еще больше восстанавливало их против
меня.
Жизнь стала довольно невыносимой.
На ноябрьские праздники - мне тогда было уже десять лет - в Неву, как
всегда, вошли военные корабли, чтобы участвовать в параде. Дед,
преподававший тогда в академии, пригласил нашу семью на прогулку. Мы
помчались по Неве на военном катере, оставлявшем белопенный след. Командир
по-военному приветствовал деда - он был его бывшим учеником и подчиненным.
Дед сам показал нам крейсер. Здесь было все железным - палуба, пушки,
трубы. Наконец мы спустились в кают-компанию, где проходил шефский концерт.
Перед моряками выступали пионеры из Дворца культуры имени Ленсовета.
Внезапно дед сказал:
- Сережа, сыграй и спой тоже. Сегодня праздник.
Я понял, что он, как и отец, ревниво следит за моими успехами. Мне подали
гитару, ведущий объявил мою фамилию
- Только не пой по-английски, я тебя прошу, - напутствовал меня дед. Я
оказался на сцене. На меня смотрели матросы в бескозырках. Что же им спеть?
Я взял аккорд и начал:
Темная ночь,
только пули свистят по степи,
только ветер гудит в проводах,
тускло звезды мерцают
Мой неокрепший голос звенел, как струна, и гитара вторила ему мягкими
переборами. Я видел, как отвернулся дед и запрыгал его кадык на его жилистой
шее, а у молодых матросов потемнели в печали лица. Именно там, на маленькой
эстраде кают-компании, я понял, что песню поют не голосом и даже не сердцем,
а всею прожитой жизнью. Моя жизнь была велика и изломана мною самим, потому
голос звучал мучительно-искренно, волнуя души.
На "бис" я исполнил "Миллион алых роз". После концерта матросы окружили
меня, наперебой прося списать слова. И я вспомнил, что песня эта еще не
родилась, она появится позже, почему и вызвала такой интерес.
Растроганный дед повез нас на машине к себе домой, на торжественный обед.
По дороге он спросил:
- А что это за песенка про розы, Сережа?
- Слышал где-то, - уклончиво ответил я.
- Наша лучше, - сказал дед, имея в виду "Темную ночь".
В дедовской гостиной, столь знакомой по разным пространствам, был накрыт
обеденный стол. На стене висел портрет бабушки в молодости. Мы расселись за
столом в чинном молчании, и дед поднял хрустальный бокал с вином.
- Сегодня мать была бы довольна нами, - сказал он, глядя на бабушкин
портрет. - В нашем доме мир и покой. Светлая ей память!
И я вдруг представил себе великое множество пространств, в каждом из
которых мы жили - в одних лучше, в других хуже, - я попытался вообразить
себе этот день во всех вариантах и настроениях как росток будущей жизни в
каждом пространстве, ибо любой день, и даже минута, является ростком
будущего. Сейчас в нашей семье царили мир и покой. Это не значит, что дальше
все пойдет гладко, но эту минуту, этот день запомним мы все. В сущности,
наше прошлое состоит из мгновений радости и печали, стыда, восторга,
унижения, любви. Сейчас было мгновение любви, которое хотелось остановить.
Я выскользнул из-за стола, шепнув маме, что забыл вымыть руки. Но в
ванную я не пошел. Я повернул в дедовский кабинет. Там все было, как всегда.
Этот кабинет, как и часы, был абсолютен, он не менялся в пространствах
времени. Я приблизился к письменному столу. Часы лежали там же, рядом с
чернильным прибором, придавленные канцелярской скрепкой. Я почувствовал
волнение Вот они, мои удивительные, соблазнительные, мучительные! Я
соскучился по ним.
Я щелкнул пальцем по ободку, и часы вылетели из-под скрепки,
проскользнули по зеленому сукну стола и полетели по комнате, параллельно
полу. Я поймал их и нажал на кнопку замка. Крышка откинулась.
Мне безумно захотелось прыгнуть. Но куда? Зачем? Разве я не убедился уже,
что кусочки судьбы не склеиваются в цельную жизнь, а ее надобно прожить без
пропусков от начала до конца?
Но желание было сильнее. Я пристрастился летать в пространствах. Я стал
пленником часов.
Как всегда, сознание услужливо подсунуло доводы. Целую кучу доводов. В
семье установилось спокойствие, даже счастье. Мое постоянное присутствие
больше не является необходимым, кроме того, его даже не заметят, ибо я
оставляю в каждом пространстве своего двойника. Мне скучно и утомительно
дожидаться со своими сверстниками, когда я стану совершеннолетним и дед
снова подарит мне часы.
Меня колотят в школе. Разве не довод?
Я хочу снова стать взрослым!
И вдруг я вспомнил про Марину. Мысль обожгла меня. Как я мог забыть, что
пока я здесь устраиваю счастье семьи, а маленькая Марина поджидает меня с
товарищами в школьном дворе, чтобы стукнуть портфелем, там, в будущем,
буквально прозябает наша любовь, а потом и вовсе Марина становится женою
Толика?!
Хоть разорвись, ей-богу! В каждом варианте какая-нибудь неувязка, или
"хвост вытащишь - грива увязнет", как говорил мне много лет вперед один
старик в Тюмени, когда я поведал ему о вариантах своей судьбы.
Тем не менее решено. Я лечу туда, к краеугольному камню, к тому валуну,
на котором произошло объяснение с Мариной. Там многое определилось.
Тот день в комсомольско-молодежном лагере я помнил по минутам, поэтому не
составило труда перевести стрелки и, вздохнув, как перед прыжком с вышки,
нырнуть в свое будущее.
Мы снова лежали на валуне. Я с удовлетворением рассмотрел свое юношеское
тело - будто примерял новую одежду после старой, из которой вырос. С такими
мускулами можно бороться за счастье. Лежавшая рядом Марина тоже была
непохожа на голенастую девочку из третьего класса.
- Сегодня дискотека будет? - спросила она.
- Дискотека? - повторил я.
Мне дико было слышать это слово после метаний по времени.
- Ну да, дискотека, - сказала она.
- Будет, все будет, - сказал я.
Она повернулась ко мне. В ее взгляде я заметил любопытство.
- Ты какой-то не такой...
- Это правда, - кивнул я, разглядывая ее.
Я старался снова пережить то мгновенье, тот сладкий миг, когда
останавливается дыхание и толчки сердца подступают к горлу. Но ничего не
происходило. Передо мною была миленькая и глупенькая девочка, в которой
только что, полчаса назад, пробудилось женское начало. Сейчас это начало
спросонья смотрело на меня, изумляясь.
- А что там, внутри? - спросила она, дотрагиваясь пальчиком до часов,
висящих у меня на шее.
Я молча откинул крышку и показал ей циферблат.
- Ого! - сказала она. - Откуда у тебя это?
- Дед подарил, - сказал я.
- Какие легкие, - удивилась она, беря часы в руку.
Она наклонилась к моей груди, как тогда, и я почувствовал ее прерывистое
жаркое дыхание. Она явно чего-то ждала от меня, продлевая эту паузу, а я
смотрел на ее пылающую щеку и завиток волос рядом с ухом, не в силах не то
чтобы поцеловать ее, а даже дотронуться. Бесконечная жалость охватила меня -
жалость ко всей ее предстоящей жизни, к любовным страданиям, к мукам, с
которыми она будет рожать детей; жалость к ее старости и далекой смерти.
- Пойдем? - спросил я, поднимаясь.
- Пойдем, - тряхнула она головой.
И все. И никакого леса, пахнущего дыней, никакой кукушки, обещающей нам
годы счастья. Ничего этого не было в этом пространстве, потому что я знал и
чувствовал слишком много для своих номинальных шестнадцати лет.
Клянусь, я любил ее по-прежнему, но между нами лежала пропасть моего
опыта, которую было не перескочить. Чувство, испытанное мною, скорее было
похоже на то, что я испытал в Тюмени, встретившись с Дашей.
И вот тут я окончательно понял, что первая любовь бывает один раз,
сколько бы ни прыгать по пространствам.
Короче говоря, и здесь у меня не получилось стать эгоистом; я снова
выбрал альтруизм. Всякий пошатавшийся по времени поневоле становится
альтруистом.
Вечером была дискотека. Я танцевал с недоумением, неубедительно. Я уже не
находил в этом никакого смысла. Медленные танцы мы танцевали с Мариной,
причем я ощущал, что она в моей власти, что она ждет от меня действий. Но я
оставался корректен и предупредителен, как старый аристократ, танцующий со
своей шестнадцатилетней дочерью.
Толик вертелся рядом, бросая на нас горячие взгляды.
- Мартын, я Максу скажу, что ты Маринку заклеил, - сказал он, улучив
момент.
Я ударил его по лицу. Было гадкое чувство, что я, взрослый человек, бью
сопливого щенка. С другой стороны, этот щенок был выше и сильнее меня.
Завязалась драка Нас пробовали растащить, но Марина вдруг крикнула:
- Не надо! Отойдите от них.
Наши образовали ринг, следя за честностью поединка, а мы с Толиком
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг