Будто я снова глотнула альфазина.
Преимущество молодости - способность организма мгновенно
восстанавливать силы.
Окна аэрокара были зашторены - для конспирации, и я не видела,
куда мы летим. Но можно было догадаться, что к одному из
рекомендованных в утренней сводке погоды пляжей, где "день обещает
быть солнечным и теплым". Гур всю дорогу молчал, я дремала.
Стоп. Дверца распахнулась, и я почти вывалилась из аэрокара на
горячий песок. Трудно было поверить, что где-то осень и дождь, что еще
час назад по корпусу аэрокара скатывались капли. Сейчас он был
раскаленный, сухой, и в нем отражались дюны и море.
Море плескалось в нескольких шагах, на его фоне подернутое
утренней дымкой небо казалось тусклым, белесым. Солнце грело, но не
жгло - то самое "бархатное" тепло, в которое погружаешься, как в
ванну, которое размагничивает, усыпляет, ласково укачивая, подобно
газу "вечного успокоения". Песок набился в туфли, под одежду, но
вставать не хотелось.
- Может, хотя бы переоденешься?
Гур направлялся ко мне с купальником, наверное, с тем самым, в
котором когда-то соблазняла его Рита. Он был уже босиком и в шортах,
сутулый, угловатый и нескладный, как подросток, но в движении его тело
становилось красивым, гибким и сильным, как у зверя из семейства
кошачьих. Эрл Стоун...
Он помог мне подняться, подал купальник и продолжал что-то
говорить, спокойно глядя на меня. Я ждала, когда он отвернется, и уже
собиралась попросить его об этом, как вдруг сообразила, что Николь
была его подружкой и ему вовсе не обязательно отворачиваться в
подобной ситуации. Я почувствовала, что краснею, и с досадой рванула
молнию на платье, но Гур уже все понял.
Его взгляд на мгновение вцепился в мое лицо, но он тут же
отвернулся и, бросив мне купальник, ушел разбирать багажник. Фу, как
глупо!
Гур возился с разборной лодкой. Я подошла, уже в купальнике,-
он не смотрел на меня. Я положила ему руку на голову - волосы были
жесткими, горячими от солнца. По его взгляду тут же поняла, что лишь
усугубила предыдущую ошибку. Во всяком случае, он знал, что я сделала
это, чтобы ее исправить. Я убрала руку.
Но когда лодка, наконец, была собрана, когда затрещал мотор и
мы помчались к горизонту, чуть касаясь кормой воды, когда соленые
брызги ударили в лицо, от ветра перехватило дыхание и нас швырнуло
друг к другу - Гур уже не мог не обнять меня. Это было законом,
ритуалом Земли-бета-он и она, обнявшись, мчатся по волнам в
двухместной лодке. Сотни раз я каталась так в молодости, и Гур
наверняка тоже, когда еще был Эрлом Стоуном. Обняться здесь было так
же естественно, как в танце. Все же мы оба родились на Земле-бета.
Его ладонь легла мне на плечо, утвердилась там, потом я ощутила
спиной всю его руку и почувствовала, как горячая волна кувыркнулась
где-то во мне, ударила в голову и, опалив щеки, ушла. Знакомое
ощущение, только, пожалуй, сильнее, чем прежде. Мне было не до анализа
- меня обнимал Эрл Стоун. Я знала это и только это и опасалась одного
- как бы он не убрал руку. И еще мне нужно было делать вид, что мне
плевать на его руку, потому что она уже обнимала Николь тысячу раз. А
ему нужно было делать вид, что он верит, что мне наплевать. Забавно.
Мы оба играли и оба знали, что играем.
Мы сидели так очень долго, не шевелясь, пока Гур, наконец, не
выключил мотор. Лодка остановилась, и он убрал руку. Стало вдруг очень
тихо. Пляжи с соснами и дюнами, люди и коттеджи остались за
горизонтом. Мы были одни в море. Вокруг перекатывались белые барашки
волн, лодку покачивало. Я вспомнила Унго, отель "Синее море". Тогда
все было просто. И спокойно.
Я подумала, что море совсем не синее. "Голубое небо", "Зеленый
лес", "Красный закат" - так тоже просто и удобно. Все упрощать. Но
закат на Земле-бета совсем не красный, а море не синее. Какое?
Чтобы его описать, нужно чувство. Сам для себя ты все по
нимаешь, но если тебе нужно кому-то рассказать... Требуются особые
слова, рожденные чувством. Чувством к другому.
Бетяне этого лишены.
Синее море.
Я смотрела, как Гур плавает, плавно и ритмично закидывая руку,
неслышно вспенивая воду ступнями. В воде он был естественен, как рыба,
даже лицо становилось каким-то рыбьим.
А я решила установить вышку, нажала на пять метров, и, стоя на
площадке, которая медленно поднималась, видела обращенное ко мне лицо
Гура - теперь он лежал на спине, раскинув руки.
Он открыл глаза, и я постаралась не ударить в грязь лицом -
когда-то Ингрид Кейн прыгала классно. Я выбрала один из самых сложных
и эффектных прыжков, бесшумно вонзилась в воду и, не размыкая ладоней
над головой, продолжала полет вниз, в темнеющую бездну. Глубже,
глубже. Сейчас дыхание кончится. Предел. Рука Гура на моем плече. Нет.
Вверх, быстрее!
Еще одно открытие - я хотела жить. И на этот раз меня удер
живало не только любопытство. Рука на плече? Было тысячу раз. Что же?
Гур уже сидел на корме, склонив голову - точь-в-точь петух на
насесте,- и по его взгляду я поняла: опять сделала что-то не то.
Наверное, Рита не умела прыгать с вышки. Или боялась высоты? Все
предусмотреть невозможно. Какого черта я с ним поехала?
Но тем не менее позавтракали мы с аппетитом, я сама готовила
сандвичи, уже не думая о том, так ли их делала Николь, потом снова до
одури плавали и, наконец, в изнеможении распластались на корме,
подставив животы солнцу. Я видела краем глаза его профиль, сомкнутые
под темными очками веки и инстинктивно чувствовала, что он все время
наблюдает за мной, ни на секунду не выпускает из виду, несмотря на
закрытые глаза.
Николь была его подружкой, и мы оба знали, что если не
поцелуемся, это будет неестественно. Мы оба родились на Земле-бета,
где в подобной ситуации так было всегда и, наверное, было прежде у
Гура с Николь, когда они отправлялись до меня в морской вояж. До меня.
Забавно.
Мы оба ждали. И оба знали, что ждем. Наконец я не выдержала и,
приподнявшись на локте, приложилась к его губам. Лучше бы я этого не
делала. Правда, на поцелуй он ответил, чтобы соблюсти ритуал, но мы
оба лишь играли в Гура и Николь. И знали, что играем.
В общем, в этот день все было не так и не то. Но когда мы
возвращались и рука Гура снова лежала у меня на плече (правда, я ее
уже не чувствовала - плечо и спина затекли, так как я боялась
шевельнуться), я жалела, что этот "день здоровья" уже кончился.
* * *
Гур снова пропал и не показывался более недели. С ним ничего не
случилось - каждую ночь я по-прежнему слышала его мягкие кошачьи шаги
по коридору мимо моей двери. Под утро он возвращался к себе и, похоже,
забыл о моем существовании.
Поначалу его отсутствие меня даже радовало - я была слишком
занята собой в связи с очередным открытием. По всей вероятности, я не
избежала участи Риты и тоже влюбилась в Гура. Или Рита была ни при чем
и это случилось с Ингрид Кейн, которая когда-то пожалела, что ей не
двадцать? Или в Гура влюбилась новая Николь, которая вместе с ним
изучала Землю-альфа, чтобы, постигая того человека, постичь себя?
Я думала о нем все время. Даже когда не думала о нем. Когда
сидела в тайнике одна перед экраном, в наушниках или с книгой.
Представляла себе, что бы он сказал в том или ином месте, соглашалась,
спорила. А потом откладывала книгу и просто думала о нем. Хаос из его
реплик, жестов, мимики. Гур, Гур, Гур...
Открывать в одиночку Землю-альфа не хотелось-мне не хватало
Гура, его души, мыслей. Впервые в жизни я заскучала наедине с собой.
Мне нужно было его видеть.
"Мне все время хотелось его видеть..."
Можно было позвать его, но мне нужна была иллюзия. Что я по-
прежнему спокойна. Инстинкт самосохранения. Если бы Гур не
откликнулся, я оказалась бы безоружной.
Я боялась его власти над собой. Теперь я знала, откуда она. И
когда Гур, наконец, пришел как ни в чем не бывало, будто мы лишь вчера
расстались, я приняла правила игры.
Гур был подчеркнуто равнодушен - это его выдавало. Я знала, что
он играет. И он знал, что играю я. Мы оба, перестав быть бетянами,
играли в бетян. Как те, с Земли-альфа. Никаких чувств, никакой
зависимости друг от друга. Каждый в своей скорлупе, каждый сам по
себе.
Гур опять приходил ежедневно, но больше я не думала о нем. Мне
было легко, спокойно и пусто. Мы снова занимались лишь Землей-альфа.
Это произошло неожиданно. Я поймала взгляд Гура в зеркальной
грани какого-то прибора. Он смотрел на меня и не знал, что я его вижу.
В нем будто что-то распахнулось, прежде наглухо запертое, а теперь
открытое, обращенное ко мне. Он перестал для меня быть бетянином. И
хотя я понимала, что это происходит в нереальности, по ту сторону
зеркала, что Гур воображает, будто наедине с собой, я не могла
оторваться и, как завороженная, увязалась за ним в эту нереальность и
тоже ответила ему взглядом, каким посмотрела бы на него наедине с
собой.
Наши взгляды встретились в зеркале. Но ни он, ни я не отвели
глаз - нереальность была слишком хороша.
Мы смотрели друг на друга, было очень страшно. Бетянка во мне
бешено сопротивлялась, но я ее скрутила. Преодолеть себя, рискнуть.
Преодолеть спокойствие. Еще хотя бы несколько мгновений...
Гур улыбнулся. Не так, будто он наедине с собой, а улыбнулся
мне, как бы переводя в реальность то, что произошло между нами.
Выдержать, рискнуть. И вот уже зеркала нет, его руки у меня на плечах.
Лицо в лицо, глаза в глаза. Я - ТЫ. ТЫ. ТЫ.
"Не может быть",- подумала я, закрывая глаза.
И все-таки это было - иллюзия, что я не одна. Всего несколько
секунд, но ради них... Страдания ради иллюзии? Пусть.
Что с нами теперь будет, Эрл Стоун? Мы больше не бетяне, мы
вроде сиамских близнецов, связанных одним кровообращением. Каждое
неосторожное движение будет причинять боль другому. Все, как у них.
- Эрл...
Я назвала его настоящим именем, и он даже не удивился, ничего
не спросил. Как я бы не удивилась, если бы он назвал меня Ингрид. Все
предыдущее было чудом. Всего лишь пара небольших чудес в придачу.
* * *
Ночью я ждала его в своей комнате, уверенная, что он придет. И
Эрл действительно пришел и молча сел на край тахты, не решаясь ко мне
притронуться. Я подумала, что этого, в сущности, могло бы и не быть.
Визит Риты, мой последний эксперимент, все, что произошло потом...
Цепь случайностей. Я ушла бы из жизни, и ничего бы не было. Ни этой
сырой, похожей на дно колодца комнаты, ни жужжания кондиционера, ни
Эрла Стоуна, не решающегося ко мне прикоснуться, ни нашего молчания.
И все же чудо происходило. Мне было двадцать, и я была гораздо
красивее, чем Ингрид Кейн в те годы, и Эрл Стоун пришел ко мне и сидел
рядом, не решаясь ко мне прикоснуться...
Спасибо тебе, Рита! "Спасибо" - их слово. Оно слишком мало, а
другого нет. Почему их слова значат так мало? Спасибо за чашку кофе.
Спасибо за жизнь.
И еще я подумала, что ему проще-ведь Николь уже была прежде его
подружкой. Но когда ею стала Ингрид Кейн и умирала в его руках, когда
это произошло и его лицо в моих ладонях снова стало реальностью, лицом
Эрла Стоуна, я услышала:
- Ты не Николь. Может, я сошел с ума, но ты не Николь. Кто же
ты? Кто ты?
Я знала, что никогда не отвечу ему. Как бы близки мы ни были.
Он мог бы быть моим внуком.
Нет, я слишком женщина. А он - мужчина. Это нас сблизило, и это
нас разделяет. Я остаюсь Ингрид Кейн, вещью в себе, я не могу
открыться ему полностью. В чем-то я боюсь его.
Потому что я женщина, а он мужчина.
В чем-то мы всегда останемся тайной друг для друга.
И на Земле-альфа тоже было так.
* * *
Они сравнивали любовь с огнем - наивно, но точно. Я "горела". И
все тепло, все лучшее во мне - ему.
Мое тепло как бы материализовалось в нем, каждый раз Эрл уносил
с собой часть меня. И чем больше я в него вкладывала, тем сильнее
привязывалась к нему. Тем больше любила.
Теперь я понимала Риту - она отдала ему слишком много, чтобы
продолжать жить без него. Для себя ничего не осталось. Она сгорела
совсем, ей было двадцать. А может, это действительно прекрасно -
сгореть дотла?
Иногда я жалела, что не способна на это. Всегда останется
несгораемый сейф, надежно запертый изнутри, куда никому нет доступа.
Даже Эрлу Стоуну.
Мои сто двадцать семь. Последний эксперимент. Наверное, поэтому
мне не по силам было то, что они называли СЧАСТЬЕМ.
Это когда думаешь "не может быть", когда ты до предела
натянутая поющая струна, которая вот-вот оборвется. Оно абсолют, оно
"слишком", чтобы его можно было вынести долгое время.
"Вечное счастье" - бессмыслица. Все равно что "вечная молния".
Разве что в настоящем раю.
Я "горела". Даже не знаю, хорошо мне было или плохо. По-
всякому. Но все мое прошлое я бы отдала за полчаса с Эрлом. Даже когда
мы играли в бетян, даже когда было плохо. Когда его вгляд вдруг
останавливался на мне в мучительном недоумении:
- Ты не Николь. Может, я сошел с ума... Кто ты?
Он осмелился спросить это вслух лишь однажды. Он знал, что я не
Николь. Он сомневался в очевидном, сомневался в самом себе. Вопрос был
слишком интимен, все равно что признаться в потере рассудка.
Только я могла бы ему помочь. Но не могла. Оставляла одного и
сама оставалась одна. Нам обоим было плохо в такие минуты. Но уже эта
схожесть состояний вновь сближала нас, уже это казалось чудом.
Я по-прежнему не знала, куда и зачем он уходит по ночам, и не
стремилась узнать. Эта его тайна как бы компенсировала мою. Так было
легче удирать от его мучительного: "Кто ты, Николь?". Будто причиняя
боль себе, я частично избавляю его от боли. Иллюзия? Возможно.
Спасительная жертва. У них тоже так было.
Но я знала - рано или поздно Эрл мне все расскажет. Моя
неосведомленность тяготила его самого едва ли не больше, чем меня. Он
был человеком абсолюта. Отдать все. Дотла. В этом отношении он походил
на. Риту. Или просто они оба были молоды?
Почему Эрл не полюбил ее?..
Гаснет свет, мы на дне колодца. Жужжит кондиционер. Тело Риты,
душа Ингрид. Кто из нас умирает в твоих руках?
Ингрид была совсем другой. Любопытно, понравилась бы она тебе?
Или все-таки я с тобой остаюсь Ингрид? Ты разжимаешь руки. Опять тот
взгляд: "Кто ты, Николь?"
Притворяюсь, что сплю. Мы играем в бетян. Ты одеваешься и
крадешься к двери с бесшумной грацией зверя из семейства кошачьих.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг