Умный верит глазам, дурак - ушам.
Русские - дети, их провели, как детей, но и выкинуть что-либо ужасное они
могут теперь, как злые мстительные дети.
Мы - другие. Наши и ненаши. Две цивилизации. Разница в понятии, что такое
хорошо и что такое плохо. Одни пришли в мир брать, другие - отдавать. Одни
служить, другие - чтоб им служили, прислуживать и прислуживаться. Одни -
быть первыми, чтобы стать последними, другие - быть последними, чтобы
стать первыми. Одни ради похоти своей - другие ради освобождения от неё.
Одни - врастать в землю, другие - взлетать к Небу.
Бедняги, они не знают радости подвига, победы над собой, жертвенного
служения великой цели. Это высшее наслаждение, и если вы думаете, что в
такие минуты не Господь дарит своим избранникам эту небесную радость, то
вы ничего не понимаете. Жалкие, больные дети, измученные игрушками,
жадностью и комплексами.
Как жена Лота - не оглядываться. Только вперёд.
Два мира. Разница - в ответе на вопрос о происхождении человека и смысле
его жизни. Наша мудрость - тоже безумие в глазах мира.
Как нам жить, о чём просить Небо? Наиболее известное прямое руководство -
молитва Господня "Отче наш".
"Отец наш. Который на Небесах", - взываем мы, признавая своё небесное
происхождение и Замысел. "Единая семья". "Наш", а не "Мой".
"Да святится Имя Твое, да придет Царствие Твое". Сказано, что "царство
Божие внутри нас". То есть в сердцах наших. На Небе оно уже наступило, на
земле невозможно, ибо "не от мира сего" и нарушило бы право "не являться
на пир Господина". Оно в сердцах уже здесь, на земле, а продолжение - в
вечности.
- Вслед за церковью мы боремся за духовную экологию, не только природную.
Чудовищное сатанинское загрязнение общества превзошло Содом и Гоморру, -
города, которые Бог уничтожил как рассадники греха.
- Но, насколько я знаю, искушения необходимы. Лишь преодолевая их, мы
познаём истину.
- Да, вы правы, поэтому нам и не заповедано просить об избавлении от
искушений. Существую я и мои искушения, перефразируя философа, - в этом
жизнь. Ежедневно она предлагает нам дилемму: Бог или Лукавый? Это
нормально: свобода там, где есть возможность выбора, в данном случае
послушания или непослушания Небу. В конечном счете, это определит нашу
судьбу в вечности. Вернётся ли блудный сын, нахлебавшись горькой свободы,
к Отцу, источнику Жизни, или так и погибнет на чужбине? Ответ на этот
вопрос каждый даст сам своим земным бытием. Это вопрос из вопросов, самый
важный. Но можем ли мы, дети Неба, допустить тиранию законов Лукавого?
Как бы вам объяснить? Для того же идущего в гору альпиниста полезны и
неизбежны, к примеру, расщелины, пропасти, крутизна, ледники, дикие звери.
Но допустимы ли капканы, расставленные на маршруте? Отравляющие ядовитые
газы, ложные указатели, разбойники из-за угла? Это уже не честная борьба
добра со злом - это хлынувшая в души отрава, с которой практически
невозможно бороться.
- Можно считать нас приемниками коммунистов, но у нас генсек - Господь
Бог. Мы берём за основу общую для всех главных религий этику Неба -
Замысел Творца о БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВЕ.
Наши правила: табу на религиозные споры и распри вплоть до исключения. А
при вступлении - отречение от сатаны и дел его /от лукавого/.
- А для атеистов?
- Они называют богом совесть и исповедуют ее как высший нравственный закон
бытия. То есть по части этики у нас противоречий нет, а остальное - тайна
взаимоотношения Творца и каждой отдельной личности. Наши враги - не те,
кто не верят, а враги Замысла Творца, которые "ведают, что творят". То
есть враги Божии и прямые сатанисты.
Нам близки лучше советские песни, хотя мы их часто видоизменяем.
"Весь мир насилья мы разрушим..." - то есть "лежащий во зле мир". Мы не
скрываем, что хотим взорвать его изнутри. По крайней мере, ослабить. "Кто
был ничем, тот станет всем" - для нас это не социальная, политическая или
правовая революция, а РЕВОЛЮЦИЯ ДУХА - "дорога к солнцу от червя",
превращение человекозверя в Богочеловека, согласно Замыслу.
"Наше дело правое, победа будет за нами",.. - разве в этих всем известных
словах - не вера в некую высшую надмирную справедливость?
Прославлю тебя и работой и песней,
Ну а если в поход трубачи протрубят,
Прикажи - я умру за тебя и воскресну,
И опять буду жить для тебя.
Это известный демократ Владимир Войнович, "Клятва Родине". Они сейчас
чрезвычайно современно звучат, эти советские песни. Не замечали?
Будь такие все, как вы, ротозеи,
Что б осталось от Москвы, от Расеи?
Всё пошло б на старый лад, на недолю,
Взяли б вновь от нас назад землю, волю;
Сел бы барин на земле злым Малютой,
Мы б завыли в кабале самой лютой.
Узнали? - Демьян Бедный.
* * *
Они перевезли Дениса, вернее, то, что от него осталось, сначала в
московский кардиоцентр, где продержали десять дней, а потом разрешили
долечиваться в Златогорье под неусыпным наблюдением известного кардиолога,
одного из первых членов Изании. Кардиолог жил в Златогорье практически
постоянно с женой-невропатологом, спасаясь от прожигающего жизнь потомства.
- Вся квартира на ушах, а ведь были нормальными детьми, - сокрушался он, -
Дёрганые, бесноватые, одни бритые, другие - патлатые. Те и другие -
немытые, что-то у них вечно бухает, музыкой этой пытать только. В
компьютере монстры скачут, по видаку коллективно трахаются, мобильники
пищат - всё какие-то разборки, меж собой изъясняются многоэтажным, как
дворник Кузя из анекдота. Девки костлявые, полуголые, с ногтями до колен.
Шабаш, одним словом.
Возможно, и Иоанне предстояло скоро встретиться с совсем чужими,
скандально-истеричными, неподконтрольными внуками, уже что-то нюхающими,
глотающими и курящими, с их непонятными словечками, компьютерными играми.
Две дёрганые кривляющиеся маски, под которыми прячется неизвестно что...
А пока, она у трапа самолёта гладила восковое лицо Дениса, преодолевая
щемящую до слез жалость бодрой улыбкой - ничего, теперь всё будет хорошо,
ты дома, выкарабкаемся... Он вежливо и мужественно играл в эту игру,
позволяя с собой делать, что угодно. Как шкурка, из которой вынули плоть и
душу - шейте шапку, воротник, только чтоб не было слишком больно...
Он был ещё в другом измерении - Пушкинский Скупой, жизнелюб-трудоголик,
отбросивший ключи от ставшего вдруг ненужным сундука. Уже потом, в
Златогорье, он поверит в своё выздоровление, - не так, будто болезнь была
нелепостью, аномалией, и теперь всё в порядке - Денис поверит, как во
временную аномалию, именно в выздоровление, в некое отпущенное ему Небом
время. Он вернётся к своему сундуку, к его содержимому, и скурпулёзно, в
отчаянии начнёт в нем копаться, понимая, что единственной его ценностью
может стать лишь нечто, чего нельзя растащить и растратить, когда из
ослабевших пальцев выпадут ключи.
Не на горе и слезы обобранных ближних обменять жизнь, не на шоколадные
обертки и пустые бутылки из-под шампанского и стоптанную "саламандру", а
на нечто, о чём Пушкин... Когда он начал выздоравливать, они часто
вспоминали это языческое: "Нет, весь я не умру... доколь в подлунном мире
жив будет хоть один пиит"... А далее уже совсем по-советски: "И долго буду
тем любезен я народу, что чувства ДОБРЫЕ я лирой пробуждал, что в мой
жестокий век восславил я СВОБОДУ и милость к падшим призывал". Пиит,..
народ,.. То есть "в памяти людей" - как это по-советски!.. И, наконец,
финальное. То, что надо. Из этики христианской:
"Веленью Божию, о муза, будь послушна"... То, что выбрасывали из школьных
учебников. Сундук, наполненный нетленным. "Исполнись Волею Моей"!..
Приходя в себя от потрясения и осознав банальную истину, что подлинное
наше пребывание - там, по ту сторону, обострённо чувствуя себя подвешенным
на тонкой нити над бездной, нити, которая рано или поздно неизбежно
оборвётся, он в этом непривычном состоянии вновь и вновь прислушивался к
себе - не взорвётся ли снова внутри оказывается такой хрупкий и отнюдь не
вечный двигатель его жизни, разбиваясь на десятки осколков, нещадно
ранящих корчащуюся в муках плоть?
Потом, уже встав на ноги и прогуливаясь с ней по дорожкам Златогорья,
шагая осторожно, с палочкой, чтобы не оступиться, он будет снова и снова
вспоминать отнюдь не последнюю свою забугорную ленту, в судьбе которой
Айрис благородно приняла самое активное участие. Взяв на себя рекламу,
необходимые формальности, документацию, презентации и контракты, нажимая
на нужные кнопки, нужных людей в своем родном забугорье и практически
освободив больного от всех хлопот о судьбе последней ленты, к которой
Денис испытывал стойкую аллергию. Видимо, сказывалось предынфарктное
состояние, в котором он был вынужден в смертельной гонке ее заканчивать.
Нет, Денис вспоминал, как итог, их совместные ленты, особенно совковый
сериал с Антоном-Кольчугиным... Кто же он всё-таки был, сотворенный ими
советский супермен, борец против вируса распада, зарождающегося в недрах
системы, - ведь он был первым изанином! Коммунистом-изанином. Себе - хлеб
насущный, лишь самое необходимое. Все сверхсилы и сверхталанты - "борьбе
за освобождение человечества", как сказал бы "красный мученик" Николай
Островский. Освобождение от заразы вампиризма. Ради права жить ДЛЯ
спасения других, а не ЗА СЧЁТ других.
Чтобы ободрить Дениса, Иоанна провела своеобразный курс психотерапии. По
ящику как раз показали в очередной раз их сериал, и она по горячим следам
организовала встречу со зрителями в златогорском клубе, пригласив жителей
окрестных посёлков. Встречу с Денисом и ещё кроме неё кое с кем из
съёмочной группы, кого удалось раскопать. Антона в Москве не было - где-то
мотался, как все, делал свой бизнес. Может, и к лучшему, что не было,
пусть останется в памяти народной вечно юным Павкой Кольчугиным на лихом
коне - мотоцикле, грозой вурдалаков, "борцом за освобождение" от их клыков
и когтей. Воином с вдохновенным лицом ангела-разбойника.
Им устроили овацию. Как ни странно, было много молодёжи. Денис, ещё совсем
слабый, сидел в кресле на старомодной сцене в старомодном зале заводского
клуба, навевающем воспоминания о концертах их детства. Он был заметно
взволнован. Иоанна тревожно погладывала в его сторону, однако надеясь в
глубине души, что ему такая психологическая встряска пойдёт на пользу.
Мистическая энергия народной любви - не беснование, не фанатизм
идолопоклонства, а нечто совсем иное, пробужденное теми самыми "чувствами
добрыми"... Именно неподдающаяся точному определению "совковость"
заставляла сердца людей самых разных возрастов и социальных групп
трепетать и заходиться в восторге, когда бесстрашный витязь сражался с
Кощеем Бессмертным, который "над златом чахнет", и находил, наконец.
Кощееву смерть. И Василиса Прекрасная, символ души Божьего народа,
подавала ему руку, и они вместе выходили из ворот рушащегося Кощеева
царства. И не уносили с собой ничего из призрачных сокровищ Кощеевых,
бессильных заставить Василису прилепиться к его царству.
"Это даёт мне силы жить и бороться, когда вокруг столько грязи, подлости,
обмана, и всё решают деньги, - зачитала учительница выдержку из сочинения
девятиклассницы Нади Поповой о сериале "По чёрному следу", - в трудную
минуту я ставлю видеокассету, когда Кольчугин оказывается один против
целой банды. Но когда ему крикнули: "Всё, тебе крышка, нас тут тьма!" - он
отвечает: "А нас - свет!". И побеждает".
Надя написала, что теперь, став изанкой, всегда повторяет эти
замечательные слова, "в борьбе, когда тёмные силы уж так злобно гнетут и
наезжают, что, кажется, нипочём не выдержать. Вас тьма, а нас - свет, -
себе это повторяю и друзьям, это для нас как молитва", - написала Надя
Попова.
Денис по-настоящему, а не вымученно улыбался, впервые за дни болезни,
словно он сам был Надей Поповой, которую похвалила учительница...
Он вообще стал как ребёнок - боялся оставаться один, боялся темноты, всё
время прислушивался к себе, украдкой щупал пульс и, когда его в этом
уличали, врал, что "ничего подобного", и раздражался. Он ушёл в болезнь,
как в кокон, заглянув "туда" и до смерти испугавшись. Ему надо было
наедине с собой разобраться со старыми безделушками, потерявшими вдруг
всякую ценность. Он чувствовал себя немощным старцем среди ненужных
детских игрушек. Скорее всего, он не верил в Бога, хоть и очень хотел
поверить, но вдруг почему-то поверил в Суд. Если не Божий, то Истории,
Совести. Итоговый суд своей жизни. И испугался, как ребёнок, оказавшийся
вдруг старцем в детском манеже среди погремушек...
Не случайно на вопрос из зала о новых фильмах он умолчал о своих
забугорных лентах, кстати, "на уровне" и кассовых. И о последнем своём
фильме, который за время его болезни успешно раскрутила Айрис. Не мог он
признаться этой аудитории, что развлекал, щекотал нервы, играл на потребу
той "тьме". Кровь, драки, стрельба, погони, "клубничка"... В общем, как
все - делал карьеру, деньги, самоутверждался - ничего такого он не посмел
сказать. Просто посетовал, что в России стало работать очень трудно. Зал
порадовался, что Денис по-прежнему "наш", поступила записка об
Антоне-Кольчугине, - где и что? Выручила Иоанна, сказав, что в последний
раз видела Кольчугина во время противостояния на Васильевском спуске. С
народом. Зал разразился аплодисментами, и Денис снова улыбнулся. Он оживал
на глазах в забытой, ностальгически "совковой" атмосфере зала, благодарной
и всему верящей.
"И вот о чём крушусь: к суду я не готов".
Пушкинского "Странника" тоже страшил грядущий Божий суд...
"Что чувства добрые я лирой пробуждал"...
Врач сказал, что Денису необходимо восстановить внутреннюю связь, "общее
кровообращение" с ней и другими членам семьи, с друзьями, привычными
делами. Адаптироваться и вновь укорениться. Так и сказал: "вновь
укорениться". Первое время, в московской клинике, посещение Дениса было
ограничено, он почти всё время спал, иногда открывал глаза, пытался
шутить: "Ты? Значит, я ещё не в аду". Рука благодарно сжимала ее руку, а
она про себя молилась Спасителю и чувствовала, как горячая животворящая
энергия изливалась в неё - куда-то в темя, через шею, плечи, ладони - к
кончикам пальцев. Стекала с них невидимыми потоками, и руки Дениса
теплели, розовели щёки, выравнивался пульс... Он счёл её экстрасенсом,
чем-то вроде Ванги, инстинктивно, как подсолнух, тянулся к её силе. Но
Иоанна знала, откуда она, эта энергия, часто теперь обращалась к ней,
когда надо было снять кому-то головную боль, снизить давление, остановить
кровотечение. Она знала, что Он слышит её и всегда помогает, каждый раз
счастливо изумлялась этому чуду.
Порой просыпалась в ней иная сила, неистово-разрушительная, готовая смести
всё и вся. Тьма тоже слышала её и ждала лишь какого-то знака, согласия с
её стороны, чтобы вмешаться в действо. Она могла привести множество
жутковатых примеров собственной агрессивности и лишь недавно поняла,
почему надо прощать и хотя бы пытаться любить своих личных врагов и
обидчиков в отлитие от врагов ОТЕЧЕСТВА и Божиих. В конце концов, любить
врагов Отечества или врагов Спасителя ты просто не имеешь права. Ибо в
первом случае, став на сторону хищников, губящих тела и души немощных и
слабых, которых Господь заповедал защищать, ты автоматически
присоединяешься к армии тьмы. Под "отечеством", само собой подразумевалось
не просто место твоего рождения, а страна, противостоящая грядущему
Царству Антихриста и Мамоны. Ненавидеть означало обезвредить, отпилив им
когти и клыки. Что, собственно, и пыталась делать советская Антивампирия,
пока не наступило полнолуние и не пробило полночь...
Разве наше Отечество, Святая Русь и советская, не должна была стать по
Замыслу Творца убежищем избранников от Лукавого, от которого мы просим нас
избавить Небо?
И чураться врагов Спасителя: "Мне отмщенье, Аз воздам". Ибо даже апостол
Павел был Савлом, гонителем Христа...
Когда врачи сочли возможным перевезти Дениса в Златогорье, она без
колебаний переехала туда же, оставив дом и Анчара в надёжных руках. Это
тоже было чудом - обычно так трудно найти подходящих людей, а тут и дом
под присмотром, и всякие неполадки, мелкий ремонт - будто по мановению
волшебной палочки вершится сам собой.
Между прочим, и проблемы посерьёзнее всегда можно было разрешить при
помощи Изании, а с Анчаром, как она убедилась, жильцы справлялись лучше
её. Короче - попадание в десятку.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг