национального гнёта во имя равноправия и свободного развития наций и
национальных меньшинств; уничтожение остатков национализма во имя
установления дружбы между народами и утверждения интернационализма; единый
фронт со всеми угнетёнными и неполноправными нациями в борьбе против
политики захватов и захватнических войн, в борьбе против империализма, -
таков духовный и социально-политический облик этих наций". /И. Сталин /
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
1926г. Избран членом Политбюро, Оргбюро, Секретариата ЦК и утверждается
Генеральным секретарём ЦК ВКПб. Речь "О борьбе с правыми и "ультралевыми"
уклонами". Закончил "К вопросам ленинизма". Избран членом Президиума
пленума ИККИ, членом политической, восточной, французской комиссий и
председателем германской комиссии. Речь на пленуме ЦК ВКПб "О
хозяйственном положении и хозяйственной политике". Доклад "О хозяйственном
положении Советского Союза и политике партии /в Ленинграде/. Доклад "Об
английской забастовке и политике в Польше" /в Тифлисе на собрании
рабочих/. Избран действительным членом Коммунистической Академии. Речи на
пленуме о заработной плате, о решениях в связи с событиями в Англии,
Польше и Китае и о единстве партии. Речь "Об Англо-Русском комитете". Речь
"Об оппозиционном блоке ВКПб". Руководство работой 15 Всесоюзной
конференции. Доклад "Об оппозиции и внутрипартийном положении". Избран
членом политической, китайской и германской комиссий пленума ИККИ, Избран
членом Президиума ИККИ.
"Истекший год был годом великого ПЕРЕЛОМА на всех фронтах
социалистического строительства, перелом этот шёл и продолжает идти под
знаком решительного НАСТУПЛЕНИЯ социализма на капиталистические элементы
города и деревни. Характерная особенность этого наступления состоит в том,
что оно уже дало нам ряд решающих УСПЕХОВ в основных областях
социалистической перестройки /реконструкции/ нашего народного хозяйства".
"Мы идём на всех парах по пути индустриализации - к социализму, оставляя
позади нашу вековую "рассейскую" отсталость.
Мы становимся страной металлической, страной автомобилизации, страной
тракторизации.
И когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор, - пусть попробуют
догонять нас почтенные капиталисты, кичащиеся своей "цивилизацией". Мы ещё
посмотрим, какие из стран можно будет тогда "определить" в отсталые и
какие в передовые." /И. Сталин/.
"Вы говорите, что кулаки не хотят сдавать хлеба, что они ждут повышения
цен и предпочитают вести разнузданную спекуляцию. Это верно. Но кулаки
ждут не просто повышения цен, а требуют повышения цен втрое в сравнении с
государственными ценами... Можно ли допустить, чтобы государство платило
втрое дороже за хлеб кулакам, чем бедноте и середнякам?
Если кулаки ведут разнузданную спекуляцию на хлебных ценах, почему вы не
привлекаете их за спекуляцию? Неужели вы боитесь нарушить спокойствие
господ кулаков?.. Я видел несколько десятков представителей вашей
прокурорской и судебной власти. Почти все они живут у кулаков, состоят у
кулаков в нахлебниках и, конечно, стараются жить в мире с кулаками.
Понятно, что от таких представителей прокурорский и судебной власти нельзя
ждать чего-либо путного и полезного для Советского государства.
Предлагаю:
а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по
государственным ценам;
б) в случае отказа кулаков подчиниться закону, - конфисковать у них
хлебные излишки в пользу государства с тем, чтобы 25 процентов
конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных
середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного
кредита.
Что касается представителей ваших прокурорских и судебных властей, то всех
негодных снять с постов и заменить честными, добросовестными советскими
людьми.
Вы увидите скоро, что эти меры дадут великолепные результаты и вам удастся
не только выполнить, но и перевыполнить план хлебозаготовок". /И. Сталин/
СТАРЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ:
Всё дело - в шкале ценностей. Она у нас разная, мы говорим на разных
языках. Закон наш, которому изумлялся Кант, вписан в сердце. Их закон -
рукотворен, наш - дан свыше. Их записанный на бумаге закон отражает
лукавство князей века сего, он "что дышло". Не может человек, который
верит в бессмертие души, в высший смысл и сверхзадачу своего пребывания на
земле, относиться к жизненному процессу так же, как исповедники лозунга:
"Бери от жизни все, другой не будет!",
Что такое жизнь - камера предварительного заключения, где надо добиться
оправдательного приговора, или увеселительное заведение? Ответ именно на
этот вопрос поделил мир на две цивилизации, начиная с распятия Христа, а
точнее, с самых первых шагов "Хомо Сапиенс".
Временное и вечное. Наше кредо - реализоваться и отдать, их -
реализоваться и забрать. Наше - освобождайся и лети, их - отягщайся и
ползи, пока хватит сил. Служить Небу и получать дары духовные и, служа
Мамоне, получать дары земные. И обольщаются те, кто утверждает, что можно
служить одновременно двум господам - Богу и Мамоне. Мы просто по разные
стороны баррикад, хотя тоже грешны, а, порой и грешнее их.
Мы знаем, что наш грех - путы, болезнь, ведущие к смерти, и стремимся от
них избавиться. Они - возводят своё греховное состояние в культ и всячески
усугубляют.
"Наши" - не национальность, не религия, не партия, не местожительство.
Это: "только то, что отдал - твоё", а не "лишь то, что съел или потребил -
твоё". У них - священное право собственности, у нас - "хлеба горбушку и ту
пополам". У них - права сексуальных меньшинств, у нас - "лучше вырви
глаз...", "Умри, но не давай поцелуя без любви". У них право сильного -
отнять, у нас - отдать. "Возьми" и "Дай"...
* * *
"Зачем волам вытаскивать из грязи повозку, которая везёт их на бойню?"
* * *
Мы не желаем играть в их игру, которую нам навязывают. Мы свалим доску и
сбросим фигуры. Мы всё равно смотрим в Небо, а не в корыто, не на
собственный пуп и не в карман. Мы сходим с ума и сваливаем доску, если не
видим Неба. Мы всё равно вглядываемся в него, и если видим там отражение
пустоты нашей души, в ярости швыряем туда камни и ракеты. Мы с тоской
пытаемся разглядеть в синей пустоте образ нашего Небесного Отечества и
время от времени отчаянно стряхиваем с ног путы земные - собственность,
родню, суету... Мы считаем ворон, но не опускаем очи долу. Мы крестимся,
когда грянет гром, и швыряем в небо камни и бомбы, которые падают нам на
голову.
Свобода слова - свобода вранья. Подлинная свобода - знать истинные мысли и
намерения друг друга сделала бы совместную жизнь общества невозможной.
Адом, а точнее - Судом Божиим.
* * *
"Колхозы и совхозы являются, как вам известно, крупными хозяйствами,
способными применять тракторы и машины. Они являются более товарными
хозяйствами, чем помещичьи и кулацкие хозяйства. Нужно иметь в виду, что
наши города и наша промышленность растут и будут расти с каждым годом. Это
необходимо для индустриализации страны. Следовательно, будет расти с
каждым годом спрос на хлеб, а значит будут расти и планы хлебозаготовок.
Поставить нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем.
Поэтому нужно добиться того, чтобы в течение ближайших трёх-четырёх лет
колхозы и совхозы, как сдатчики хлеба, могли дать государству хотя бы
третью часть потребного хлеба. Это оттеснило бы кулаков на задний план и
дало бы основу для более или менее правильного снабжения хлебом рабочих и
Красной Армии. Но для того, чтобы добиться этого, нужно развернуть вовсю,
не жалея сил и средств, строительство колхозов и совхозов. Это можно
сделать, и это мы должны сделать".
"Ленин говорит, что пока в стране преобладает индивидуальное крестьянское
хозяйство, рождающее капиталистов и капитализм, будет существовать
опасность реставрации капитализма. Понятно, что пока существует такая
опасность, нельзя говорить серьёзно о победе социалистического
строительства в нашей стране... необходимо перейти от социализации
промышленности к социализации всего сельского хозяйства.
Это значит,.. что нужно покрыть все районы нашей страны, без исключения,
колхозами /и совхозами/, способными заменить, как сдатчика хлеба
государству, не только кулаков, но и индивидуальных крестьян.
Это значит... ликвидировать все источники, рождающие капиталистов и
капитализм, и уничтожить возможность реставрации капитализма.
Такова задача победоносного строительства социализма в нашей стране.
Задача непростая и трудная, но вполне осуществимая, ибо трудности
существуют для того, чтобы преодолевать их и побеждать". /И. Сталин, из
выступления в Сибири/
* * *
Лист ждал. Покойный и чистый в первозданной своей белизне.
Так и останутся на листе эти два слова, а Иоанна уже через полчаса будет
ехать в электричке, но не в Москву, а в Первомайскую, где ей сразу и
охотно, уже как местную достопримечательность, покажут и лыжню через поле
в лощину, и дерево, под которым сидел Лёнечка, и торчащую из-под снега
макушку валуна. Следы многочисленных любопытных, набухшие талой влагой.
Мальчишки, весело проносящиеся на санках мимо злополучного валуна в ореоле
тяжёлых снежных брызг - "посторонись, тёть!" Показавшаяся бесконечно
долгой дорога до Коржей, запах распаренной листвы, будто в парной, поле с
просвечивающими кое-где щетинами соломы, хлюпающий осевший снег,
обступившие Иоанну в Коржах словоохотливые бабы: - Э, милая-а, их по
пьянке знашь сколько колеет! Вон у нас летось, помнишь, Петровна...
Федька-то Нюркин на Сретенье... Хорошо почтарка увидела, а то б... этот
молодой ищо совсем... Бабе-то его каково! Говорят, пацан у них? Три
годика? Небось, и старики живы? А ты ему кто?
- Я же сказала - из газеты. Вот удостоверение.
- Ага, понятно.
Они смотрели на неё с любопытством и подозрительностью, не понимая цели её
приезда, да и сама она не могла бы тогда толком объяснить, зачем приехала
в Коржи, какой информации ждала от этих баб, от истоптанной лыжни, от
катающихся мимо валуна мальчишек и почему, наконец, оказалась у Нальки,
знакомой Жоры Пушко.
Наля подтвердит сказанное следователю - заявившийся к ней днём где-то в
начале третьего Пушко / Ну выпили, посидели, потом, сама понимаешь.../ -
заночевал и уехал на следующий день утром.
Бывшей фронтовичке Нале за тридцать. Курящая, употребляющая крепкие слова
и напитки. Узнав, что Яна из газеты, она тут же метнёт на стол бутылку с
мутной жидкостью, пару стопок, миску квашеной капусты: - За знакомство,
товарищ корреспондент! В застиранной гимнастёрке с нашивками, уже слишком
тесной в груди и плечах, с фронтовыми ожоговыми рубцами на щеке и
подбородке, придающими её в общем-то простенькому личику нечто
мистическое. Наля, с её невероятными фронтовыми историями, вроде как была
она снайперкой и ходила в психическую атаку /ребята идут, а мы с Галей по
бокам, немцы видят - девчата, пока очки протрут - мы им р-раз по очкам!/ -
Наля буквально парализует восемнадцатилетнюю Яну славной своей биографией.
И хотя с точки зрения морального кодекса Наля не очень - не Яне теперь
судить о морали! И если у Нали этот минус оправдывался жизненными
испытаниями, то для Яны оправданий не было.
Потом заговорят о погибшем Лёнечке, Наля вспомнит о том втором
"киношнике", и Яна расскажет про Дениса, потому что ей хотелось говорить о
нем, попытается быть объективной, взглянуть на случившееся как бы со
стороны, холодными посторонними глазами - родители вечно отсутствуют,
мальчик предоставлен самому себе, отсюда эгоцентризм, себялюбие. Пустая
квартира, богемное окружение, девицы, тоники, шкуры... Так, наверное,
писали бы о нём Самохин и Татьяна... Но чем дольше она говорила, тем
явственней представлялось ей его белеющее лицо на сгибе её руки, его
голос, вкус губ, отозвавшихся на её прикосновение, и Яна вдруг с ужасом
понимает, что сейчас разревётся. Так и выходит, она рыдает на груди у
Нальки, повторяя, что надо жить, как она, Наля, не жалея себя и защищая
грудью товарищей, что она, Яна, беспринципная дрянь, что она презирает
себя, потому что думает только о личном счастье и ничего не может с собой
поделать. А Наля, конечно, ничего не поймёт, скажет: "Пить ты слаба,
девка" и проводит её на шестичасовой автобус. А Яна, пообещав написать про
Налины подвиги, пропахшая её Беломором, навозом от телогрейки, всю
автобусную дорогу до Первомайской и потом в электричке будет представлять,
что только забежит домой, переоденется, предупредит мать, и в Москву, на
Люсиновку. К одиннадцати она обернётся, пусть к двенадцати, она приедет к
своему мужу, и никаких разговоров о Лёнечке. Не было Никакого Лёнечки. Не
было! Пусть он талантливый оператор, но тряпка, рано или поздно спился бы,
жена бы от него ушла, сын отвернулся. А если бы Денис погиб, спасая
Лёнечку? Журналистский долг, служение правде - это для героев. А она будет
просто женой. Же-ной!..
По пути домой она вспомнит - надо всё-таки зайти в редакцию. Там уже,
наверное, никого нет, девятый час, но надо же честно объяснить Хану свой
отказ, пусть в письменном виде, так даже будет лучше, убедительнее, а
заодно предупредит, что завтра она, возможно, задержится.
В редакции Людочка, барабанящая на своей "Оптиме" какую-то левую работу в
пяти экземплярах, сообщит Яне, что всё тихо. Хан так и не приходил, а в
промтоварный, по достоверным источникам, завезли шерсть.
На столе у Хана по-прежнему лежал её лист. Иоанна села в кресло, зажгла
настольную лампу.
"Андрей Романович!"
Лист ждал. Покойный и чистый в первозданной своей белизне...
И тогда увидит Иоанна заснеженный лес, убегающую в глубь просеки лыжню.
Услышит, как скрипит снег, как пыхтит и ноет сзади Лёнечка, ощутит на
щеках жгучее ледяное дыхание надвигающейся метели.
И знакомый мучительно-сладкий озноб - предвестник начала. Заглянет
Людочка, положит на стол ключи, что-то спросит и уйдёт домой. Позвонит
мать.
- Ничего не случилось, работаю. Надолго. Ты ложись, не жди.
Иоанна отвечала матери, Людочке. Но была уже не здесь, не за столом Хана.
Она писала. Она была Денисом. Она видела зимний лес его глазами -
режиссёра и горожанина, упиваясь непривычной колдовской тишиной, которую
хрустко и звонко, как крыльями, рассекали его лыжи. Наслаждаясь самим этим
полётом, ловкими стремительными движениями разгоряченного молодого тела,
летящей навстречу пуховой вязью заиндевелых ветвей во мгновенных вспышках
то золотисто-голубого, то розовато-палевого закатного неба.
Денис вспомнил об отставшем Лёнечке и с досадой повернул назад - что он, в
самом деле, тащится! Так они никуда не успеют до темноты.
Потом она стала Лёнечкой, который не замечал ни кружева посеребрённых
берёз, ни золотисто-розовой голубизны закатного неба, ни прочих красот,
которому было просто тяжело и нудно передвигаться на этих деревяшках, он
чувствовал себя громоздким, неповоротливым и рыхлым, как куль с ватой,
идти ему было жарко, а стоять холодно, он проклинал Дениса, которому
далось это Власово, и мечтал о привычно-уютном тепле квартиры, когда можно
будет скинуть с себя эти кандалы, залезть в ванну, а потом жена Рита
нальёт горячего чаю или чего покрепче, совсем немного, потому что они идут
в гости. Он ей обещал быть в шесть, а сейчас уже почти четыре...
Потом она была попеременно то Денисом, то Лёнечкой, так же злилась, мёрзла
и орала, остановившись на лыжне где-то между Коржами, Власово и
железнодорожной станцией. А тем временем стало быстро смеркаться, краски
исчезли. Небо затянула белесая муть, ледяной пронизывающий ветер погнал по
лыжне клубы снежной пыли.
Ничего не оставалось делать, как поворачивать к станции. Ехали молча,
по-прежнему испытывая друг к другу неприязнь, которая усиливалась вместе с
метелью. Денис думал, что если б не этот тюфяк, они б давно были во
Власово, где могли бы, кстати, и заночевать. А Лёнечка... Он уже, конечно,
подъезжал бы к Москве, наблюдая эту треклятую метель из окна тёплого
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг