между Европой и Азией, в частности между Россией и Турцией, и наличием
важнейших экономических и стратегических дорог /Батум-Баку, Батум-Тавриз,
Батум-Тавриз-Эрзерум/. Всё это учитывается Антантой, которая, владея ныне
Константинополем, этим ключом Чёрного моря, хотела бы сохранить прямую
дорогу на Восток через Закавказье. Кто утвердится в конце концов на
Кавказе, кто будет пользоваться нефтью и наиважнейшими дорогами, ведущими
в глубь Азии, революция или Антанта - в этом весь вопрос " /Из интервью
"Правде"/
"Грузия, запутавшаяся в тенетах Антанты и ввиду этого лишившаяся как
бакинской нефти, так и кубанского хлеба, Грузия, превратившаяся в основную
базу империалистических операций Англии и Франции и потому вступившая во
враждебные отношения с Советской Россией, - эта Грузия доживает ныне
последние дни своей жизни." /Из интервью "Правде"/
"Оратор приводит целый ряд примеров того, как наскоро сколоченные
буржуазно-националистические правительства окраин, составленные из
представителей верхушечных слоев имущих классов, старались, под видом
разрешения своих национальных вопросов, вести определённую борьбу с
советскими и иными революционными организациями. Корень всех конфликтов,
возникших между окраинами и центральной Советской властью, лежит в вопросе
о власти. И если буржуазные круги тех или иных областей старались придать
национальную окраску этим конфликтам, то только потому, что им это было
выгодно, что удобно было за национальным костюмом скрыть борьбу с властью
трудовых масс в пределах своей области.
Оратор подробно останавливается на примере с Радой и убедительно
доказывает, каким образом принцип самоопределения был использован
буржуазно-шовинистическими кругами Украины в своих классовых
империалистических целях" /из выступления на III Всероссийском съезде
Советов/
- Наверное, Иоанне это кое-что напоминает, - хихикнул АГ, - Да, в
революции 17-го переплелись знамена Неба и тьмы. Атеизм, человекобожие,
национализм и прочее идолопоклонство, схватка вампиров за передел зон
влияния... Тогда вы потерпели поражение. Нам удалось пробудить в народе
зверя, но Иосиф посадил его на цепь, он нарушил данную Богом свободу.
Революция пожрала своих прекраснодушных наивных детей, но когда вместо них
пришли мы, бесы, он начал игру без всяких правил. Он стравливал нас друг с
другом, зло со злом, вампира с вампиром, грех со грехом... Он украл наше
оружие - лукавство, вероломство, двойную, тройную игру... Он наш, ибо
использовал наши методы!
- То есть он украл ваше оружие за неимением своего, взорвал вашим порохом
ваши укрепления, увёл у вас из-под носа своё стадо, а ты его не под
трибунал, а готов объявить "своим"? Неувязочка получается...
"Такие свойства интеллекта, как хитрость, вероломство, способность играть
на низших свойствах человеческой натуры, развиты у Сталина необычайно и,
при сильном характере, представляют могущественные орудия в борьбе.
Конечно, не во всякой освободительной борьбе масс нужны такие качества. Но
где дело идет об отборе привилегированных, об их сплочении духом касты, об
обессиленье и дисциплинированье масс, там качества Сталина поистине
неоценимы, и они по праву сделали его вождём бюрократической реакции и
термидора" ./Свидетель Лев Троцкий/
"Уже в молодые годы Сталин - человек аппарата, кадр, и он поднимается
вверх на рычагах аппарата. Его не избирают массы, а кооптируют чиновники.
- Иосиф, собственно, этого и не отрицал. Я уже отметил, что михалковские
строчки гимна: "Нас вырастил Сталин, избранник народа" он решительно
вычёркивает.
"Поразительно, что наиболее острые конфликты Сталина с Лениным в последний
период жизни Ильича возникли именно по национальному вопросу. В качестве
народного комиссара национальностей Сталин рассматривал национальные
проблемы не с точки зрения законов истории, а с точки зрения удобства
административного управления. Этим он, естественно, пришёл в противоречие
с потребностями наиболее отсталых и угнетённых наций и обеспечил перевес
за великорусским бюрократическим империализмом". /Свидетель Л. Троцкий/
- Зато теперь никаких противоречий, - снова хихикнул АГ.
"Грузин Джугашвили стал носителем великорусского бюрократического гнёта по
тем же законам истории, по которым австриец Гитлер дал крайнее завершение
духу прусской милитаристской касты".
- Иосиф Краснокоричневый! - совсем развеселился АГ.
- Жаль, не дожил Лев Давидович до времён СНГ - от души бы порадовался...
За "наиболее отсталых и угнетённых наций"...
"Едва ли можно представить себе более резкие противоположности, чем
красноречивый Троцкий с быстрыми внезапными идеями, с одной стороны, и
простой, всегда скрытный, серьёзный Сталин, медленно и упорно работающий
над своими идеями - с другой. У Льва Троцкого, писателя, - молниеносные,
часто неверные внезапные идеи; у Иосифа Сталина - медленные, тщательно
продуманные, до основания верные мысли. Троцкий - ослепительное единичное
явление. Сталин - поднявшийся до гениальности тип русского крестьянина и
рабочего, которому победа обеспечена, так как в нём сочетается сила обоих
классов. Троцкий - быстро гаснущая ракета. Сталин - огонь, долго пылающий
и согревающий".
"Да, Сталин должен ненавидеть Троцкого,.. потому что Троцкий всеми своими
речами, писаниями, действиями, даже просто своим существованием подвергает
опасности его - Сталина - дело". /Свидетель Леон Фейхтвангер/
В коммуну душа потому влюблена,
Что коммуна, по-моему, огромная высота,
Что коммуна, по-моему, глубочайшая глубина.
Храни республику от людей до иголок,
Без устали стой и без лени,
Пока не исчезнут богатство и голод,
Поставщики преступлений.
И вы в Европе, где каждый из граждан
Смердит покоем, жратвой, валютой!
Не чище ль наш воздух, разреженный дважды
Грозою двух революций?
Дать бы революции такие же названия,
Как любимым в первый день дают!"
/Свидетель Маяковский/
* * *
Денис - солнечный день...
После этой их прогулки, о которой, разумеется, прослышала вся редакция, ей
стало неприятно там появляться. Её осуждали. Хуже всего было сознание, что
они правы, она сама себя осуждала, и, наверное, так же негодовала бы,
влюбись кто-то из их коллектива идеологических работников, призванных
учить людей высоким нравственным принципам, - в "такого".
Она не смогла бы толком сформулировать, чем так уж плох Денис Градов. Он
не был тунеядцем, скорее, рабоголиком, ему доверили постановку фильма, он
не пил, не хулиганил, и то, что ему инкриминировали - грубость и
высокомерие, "Роковую", манеру одеваться - так ведь попробуй деликатничать
с такими, как Лёнечка, а "Роковая" сама Денису на шею вешается. Шмотки и
иностранные сигареты - это ему родители из-за бугра присылают, отец
Павлина какой-то там торговый представитель, работает всё время за
границей и что там продаётся, то сыну и посылает. А с заграницы чего
взять, там все стиляги. Там даже пролетариат в джинсах ходит и жвачку
жуёт. Она сама видала в журнале фото каких-то лохматых психов с подписью:
"Французский пролетариат протестует против войны в Алжире".
Денис - чужак, вот и всё.
Но в то время, как Яна Благоразумная рассуждала и осуждала себя, другая
Яна, всё более неуправляемая и незнакомая, продолжала рядиться в Павлиньи
перья. Так они и сосуществовали. Одна действовала, другая - осуждала.
Пассивно, как бы со стороны, вместе с коллективом. Будто это и не она
вовсе уже в который раз фланирует мимо дома Севы Маврушина, где идёт
съёмка. Будто не ей давно пора быть у дружинника с хлебозавода,
перевоспитавшего трёх хулиганов, вместо того, чтоб караулить Дениса. В
полчетвёртого в кафе перерыв. Может, они решили не обедать? Нет, выходят.
Небрежно помахивая портфельчиком, Яна идёт по другой стороне улицы, давая
Денису возможность первому её заметить.
- Жанна!
"Роковая" что-то ему бросает с кривой ухмылкой - видимо, насчёт
"совершенно случайного" появления Яны в районе съёмки, и в Яне закипает
дремучая первобытная ярость. Вцепиться бы сейчас в её жидкий "хвост",
тряхнуть, чтоб штукатурка со щёк посыпалась, и высказать... Но слова ей
подворачивались какие-то уж совсем ненормативные, да и злость прошла.
Денис бежал к ней через улицу, а Роковая так смотрела ему вслед, что Яне
даже стало её чуточку жаль.
Она любила по-настоящему. Она будет любить его всегда. Сходиться и
расходиться с мужьями, заводить любовников, но любить только его, Дениса.
Она будет потрясающе шить - снежная баба в её платье выглядела бы
снегурочкой. Она могла бы прекрасно зарабатывать, но не захочет уходить из
кино. Так и останется бессменной ассистенткой Дениса Градова на всех
картинах.
Денис говорит, что вечером должен ехать в Москву - будут ночью звонить
родители, а бабушка плохо слышит. И останется до понедельника - в
воскресенье здесь всё равно везде выходной. А Яна говорит, что скорее
всего, уедет в понедельник в командировку, вернётся через несколько дней,
а там и съёмки кончатся, так что "простимся на всякий случай"...
Только бы выдержать. Роковая, будь она проклята, ждёт на той стороне.
Его глаза - эдакая прозрачно-светлая, невозмутимая гладь... Но что-то всё
же в них замутилось, потревожилось, он не стал пожимать протянутую, как
для наручников, руку Яны.
- Между прочим, мы можем вечером поехать вместе.
- Куда?
- В Москву. Электричкой в 18-10.
- Интересно, ты домой, а я?
- А ты ко мне...
Он опять говорит это так, что от неё самой зависит, принять его слова
всерьёз или обратить всё в шутку. И опять медлит Яна. Тогда он берёт её
руку, и у неё внутри всё обрывается, будто прыгнула в пустоту и летит,
летит одна и на этот раз без парашюта, со всё увеличивающейся скоростью,
формулу которой они недавно проходили в школе.
- В 18-10, - повторяет он. Она чувствует, что он тоже немного "ле-тит", и
ей становится легче.
- Не успею, мне надо срочно на задание, уже давно ждут.
- Ну, как знаешь, - он отпускает её руку.
- Я действительно не успею.
- Можешь приехать позже - я встречу.
Они договариваются встретиться в десять, в метро. Денис идёт с Роковой
обедать. Яна бежит на хлебозавод. И пока она разыскивает уже закончившего
смену дружинника, пока ловит его с вениками и приятелями, теми самыми
хулиганами, буквально в дверях бани и здесь же в раздевалке у буфета, не
обращая внимание на грохот пивных кружек, берёт интервью, - пока в мозгу у
неё уже чётко выстраивается план будущего материала, её не покидает
ощущение, что та, другая Яна, которая должна находиться поздно вечером в
московском метро у первого вагона поезда, следующего от центра, что та Яна
не имеет к ней никакого отношения. И даже когда она врёт матери, что едет
на день рождения к подруге по факультету - (Понимаешь, я совсем забыла, а
тут она звонит в редакцию, мол, ждём тебя и всё такое, ладно, съезжу,
заодно пальто поищу к весне...), когда торопливо собирается и, чмокнув в
щёку мать, (Только смотри, чтоб рукава не короткие, чтоб до косточек...)
спешит к станции, а там, поджидая запаздывающую электричку, выслушивает
жалобы пенсионера Фетисова на соседку, складывающую навоз у самого
фетисовского забора - ("И заметьте, свиной, свиной, товарищ корреспондент,
а у меня невестка - переводчица, чехов возит. Приедут к нам, неровен час,
а у меня - навоз. И свиной, товарищ корреспондент, свиной!). Даже когда
Яна пытается понять, с чего это вдруг чехи нагрянут к пенсионеру Фетисову,
и почему им следует опасаться именно свиного навоза, и даже когда
смыкаются двери электрички, когда грузная фигура Фетисова, ещё
продолжающего ей что-то кричать, смешно пятится, быстрей, быстрей, вместе
с платформой, билетной кассой, рощицей, где водились маслята, будкой
стрелочника, когда Яна видит в оконном стекле вагона лишь своё отражение,
летящее в ночь, она всё ещё не верит в реальность этой рехнувшейся Яны,
которая встретится через полтора часа у первого вагона поезда метро с
Денисом Градовым.
И такая же нереальность почудится ей в душноватом тепле вагона, в молча
сидящих напротив друг друга незнакомых людях, произвольно объединённых
вдруг желанием попасть в Москву этой вечерней электричкой. Вот они
занимаются кто чем - четверо мужчин играют в дурака, на руках у женщины
спит девчонка в розовом капоре. Парень с фиолетовым синяком, листающий
"Огонёк", его подруга с остановившийся взглядом щёлкает семечки, шелуха
непрерывно сползает с её губ в газетный кулечек, старуха, оберегающая, как
наседка, свои многочисленные узлы... Яне кажется, все они незаметно следят
за ней, все знают, куда и зачем она едет. Ей здесь тесно и душно, она
проходит по грохочущим мотающимся вагонам в конец поезда, на неё смотрят
испуганно - куда это она? Контролёры? Вот, наконец, почти пустой вагон,
она садится, снимает ушанку. Подвыпивший мужичонка с деревянной лошадкой и
незажжённой сигаретой во рту просит посмотреть за лошадкой, пока он
покурит в тамбуре. Ускачет она, что ли? Яна видит во тьме за окном своё
отражение, чуть вьющиеся волосы, перехваченные на затылке Люськиным
пластмассовым колечком, осунувшееся одеревеневшее лицо, огромные
испуганные глаза... Если бы можно было исчезнуть, раствориться во тьме за
окном, самой стать отражением, миновать этот вечер, когда невозможно ехать
в Москву и ещё невозможнее - не ехать, потому что Роковая тоже проведёт
выходной в Москве. И тогда...
Она берёт себя в руки и начиняет сочинять историю о пассажирах, едущих в
одном вагоне из пункта А в пункт Б - глядящих в окно, листающих журнал,
щёлкающих семечки, но у некоторых, как и у неё - своё, сокровенное, тайная
цель, ради которой они едут в пункт Б. Истории придумываются неожиданно
легко, и про мужчину с синяком, и про этого, с деревянной лошадкой, и уже
чувствует она знакомо-нетерпеливое электрическое дыхание джиннов, и
увлекается, а вагон постепенно наполняется на остановках всё новыми
людьми, электричка вовремя прибывает в пункт Б, и рушится устоявшийся
душновато-тёплый мирок вагона, всё вдруг, казалось бы, прочно занявшее
свои места, срывается, летит, бежит к выходу - люди, чемоданы, сумки,
мешки, мгновенно пустеющий вагон какое-то мгновение напоминает тонущий
корабль, в довершение всего гаснет свет. Яна успевает выскочить, и тут же
сплетенный клубок уже других мешков, сумок и людей, едущих в обратном
направлении, вкатывается в темный вагон.
Наверное, такой должна стать концовка ее истории, но Яна уже не размышляет
над философской сущностью поездки в общественном транспорте. Судящая и
судимая Иоанны превращаются в одну, которой надо пройти по платформе с
толпой и спуститься в метро. Вот когда ей становится по-настоящему
страшно. Стиснув зубы, она думает, что, наверное, ещё ни одна девушка не
тащилась к любимому, как на казнь - все летели на крыльях любви, страсти,
блаженства и все такое, а для неё сейчас самое страшное - увидеть Дениса у
первого вагона поезда, следующего от центра. Значит, она не любит его? Так
что же это? Ведь ещё страшнее - не увидеть.
Павлина нет. Поезда подъезжают и уезжают, пассажиры высаживаются и
садятся. Десять, пятнадцать, восемнадцать минут одиннадцатого - Павлина
нет. У Яны подкашиваются колени, холодный мрамор леденит спину. Почему она
не уходит? Давно надо было уйти, тогда б она успела на обратную электричку
и додумала бы по пути свою новеллу, а Павлину сказала бы, что вовсе не
была в Москве... Но нет сил уйти.
ПРЕДДВЕРИЕ
"В истории Советской власти сегодняшний день является переломным. Он
кладёт вехи между старым, уже пройденным периодом, когда советские
республики хотя и действовали вместе, но шли врозь, занятые прежде всего
вопросом своего существования, и новым, уже открывшимся периодом, когда
отдельному существованию советских республик кладётся конец, когда
республики объединяются в единое союзное государство для успешной борьбы с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг