мужества требовало просто лишь не быть атеистом в этой среде, какие
глумления и заушения здесь приходилось испытывать. Да, с разрушительной,
тлетворной силой этого гонения не идёт ни в какое сравнение поднятое
большевиками".
- Так что в который раз повторяю - не Иосиф ввёл на Руси безбожие. Отпав
от Бога, от культа, культура стала поклоняться идолу - народу.
"Хорош же народ, который допускает совершить над собой подобное растление.
Да и что можно сказать о тысячелетней церковной культуре, которая без
всякого почти сопротивления разлагается от демагогии? Ведь какой ужасный
исторический счёт предъявляется теперь тем, кто ведёт церковное
просвещение русского народа! Уж если искать виноватого, так будет в первую
очередь русская церковь, а не интеллигенция."
- И всё же думается "церковное просвещение русского народа" - дело не
одной церкви, но и культуры, - сказал АХ, - Именно на ней лежит вина за
вольное или невольное искажение, а затем и отвержение понятия о Творце, о
духовном начале бытия. Что это - глупость или гордое беснование?
Атеизм, отрицание Бога - отнюдь не богоборчество. Как можно бороться с
тем, чего для тебя нет? Это нигилизм.
А богоборчество - это не столько борьба с Творцом Вселенной - на это среди
человеков способен лишь безумец. Это борьба на поле данной людям свободы
против Божьего Замысла о едином, спаянном любовью мире, где каждая часть
работает на Целое и Всё - на всех.
"Я сказал: вы - боги", - то есть слившаяся с Океаном капля сама становится
Океаном. А не гордый дьявольский соблазн: "Будете как боги," - безумный
призыв сравняться с Богом. Назвавшаяся океаном капля вне Океана.
- Даже Белинский признался, что готов уничтожить большую часть
человечества, чтобы оставшиеся жили чисто и по справедливости /читай
"по-Божьи"/. Я сейчас говорю о тех, кто искал прежде всего не земных благ,
а Истины, слушая свою совесть. "Мечта прекрасная, ещё неясная..." - ей они
отдавали жизнь, не веря в бессмертие и награду "там", что делало их порыв
ещё более трагичным.
Были ещё демократы и социалисты всех мастей, борцы за более справедливое
перераспределение жизненных благ, за конституции, "права человека",
различные "свободы", о которых Александр Сергеевич сказал:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспаривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать морочит олухов,
Иль чуткая цензура в журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова,
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа - не всё ли нам равно?
Была ещё страшная кроваво-грязная пена революции - лёгкая нажива, грабеж,
насилие, уголовщина, шальная власть... Вырвавшаяся на волю новорождённая
Вампирия - тёмная, разрушительная, безжалостная...
Ну и, конечно, яростное сопротивление низложенных "бывших". И в этом море
крови тонули безвинные жертвы... Хотя есть ли безвинные в истории, где все
повязаны намертво?
Может ли быть здоров организм, когда страдает хоть один член? Итак,
хищники, лихоимцы, бывшие и народившиеся, рвущие на части землю во все
времена великих переделов зон владения.
Просто обыватели, чья хата "всегда с краю". Таких большинство.
Разрозненное покорное стадо, нуждающееся в добром пастыре:
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородной,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать или стричь,
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
/А. Пушкин/
САМА РЕВОЛЮЦИЯ ГРОЗИЛА СТАТЬ ОБОРОТНЕМ!
Ещё так называемые "прожигатели жизни", гуляки, эпикурейцы "без царя в
голове", анархисты, "отвязанные" всех пород, понимающие "свободу" как
вседозволенность.
Достоевский писал: "Если Бога нет, то всё дозволено", забыв, что Бога
нельзя отменить декретом. Равно как вписанный в сердце Закон. Кстати, в
странах официально религиозных царил куда больший нравственный беспредел,
чем в Советском Союзе.
Но это потом, а пока...
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
1919г. Участие в работах пленума ЦК РКПб. Член комиссии по снабжению
Красной Армии. Подписывает извещение "Всем гражданам России" о создании
Центрального бюро жалоб. Усиление военной помощи Южному фронту в связи с
угрозой Деникина Донбассу. В связи с наступлением Юденича направлен на
Петроградский фронт. По поручению ЦК проводит централизацию управления
Западным фронтом. Назначен членом реввоенсовета Западного фронта. Взятие
Красной Армией Пскова. Направлен на Южный фронт на организацию разгрома
Деникина. Назначен членом Реввоенсовета Южного Фронта. Разрабатывает план
наступления на Деникина через Харьков-Донбасс, Взятие Воронежа Красной
Армией. Участие в заседании Реввоенсовета Республики о создании Конной
Армии. Речь на открытии II Всероссийского съезда коммунистических
организации народов Востока. Речь о задачах 1 Конной армии в районе боевых
действий. Избран членом ВЦИК 8 Всероссийским съездом Советов. Занятие
Ростова Конной армией. Назначен Совнаркомом председателем Украинского
Совета трудовой армии. Введён в состав комиссии ВЦИК по разработке
федерального устройства РСФСР. Участие в работе 9 съезда РКПб. На
заседании Совета Труда и Обороны делает сообщение об угольной
промышленности Донецкого бассейна. Разработка тезисов по поводу войны с
Польшей.
"Несокрушимую верность принципам и веру в массы Ленин действительно пронёс
через всю свою жизнь, несмотря на маневренную гибкость своей политики. В
этих обоих отношениях Сталин составляет прямую противоположность Ленину,
его отрицание и, если позволено сказать, его поругание. Принципы никогда
не были для него ничем иным, кроме прикрытия. Никогда в течение своей
жизни он не имел общения с действительными массами, т.е. не с десятками, а
сотнями тысяч миллионов.
Сталину свойственно презрение к теории. Теория берёт действительность
больших масштабов. Здравый смысл берёт действительность в малых масштабах.
Оттого Сталин чрезвычайно чувствителен ко всякой непосредственной
опасности, но не способен предвидеть опасность, коренящуюся в больших
исторических тенденциях". /Свидетель Лев Троцкий/
- Ну, здесь история всё расставила по своим местам, - прокомментировал AX.
- По-нашему, все их так называемые "теории" - по твоей части, сын тьмы...
А Иосиф просто был в послушании у Высших Сил. Не знаю, осознанно или
интуитивно.
"По словам Николаевского, Бухарин называл Сталина "гениальным
дозировщиком". Это выражение, только без "гениальности", я слышал впервые
от Каменева. Оно имеет в виду способность Сталина выполнять свой план по
частям, в рассрочку. Эта возможность предполагает, в свою очередь, наличие
могущественного централизованного аппарата. Задача дозировки состоит в
том, чтобы постепенно вовлекать аппарат и общественное мнение страны в
иные предприятия, которые, будучи представлены сразу в полном объёме,
вызвали бы испуг, негодование и даже отпор." /Лев Троцкий/
- Да уж, я думаю, его цели, "представленные в полном объёме", пришлись бы
соратникам не по вкусу, - хихикнул АГ.
Белые змеи телеграфной ленты снова заполнили все ряды меж кресел. Яну
проносит сквозь коричневый прямоугольник двери с ромбами, сквозь "ничто"
тамбура, вверх по скрипучей лестнице.
Яна несёт себя как чашу с драгоценным ядом. Таким горьким. Таким сладким...
* * *
Дома она будет упиваться драгоценным своим страданием, пока Павлин к ним
не заявится как ни в чем не бывало.
- Котлетами угостишь?
Немыслимое его оперение брошено на стул, снег на воротнике рыжей куртки
быстро темнеет, набухает бисеринками влаги.
- Здорово метет. Ну что, без хвостов? А у нас видала бардак? Этот твой
Маврушин...
Будто не было ни долгих дней молчания, ни метнувшегося прочь взгляда, ни
роковой девицы, ни ее руки на плече. Он улыбается. Денис - солнечный день.
Яна жарит на кухне котлеты. Первые в жизни. Мама и соседка ещё на работе,
проконсультироваться не у кого. Яна - первооткрывательница, заново, в
муках изобретает котлеты. Время остановилось, кухня напоминает лабораторию
алхимика, где Яна экспериментирует с составляющими - куском окаменевшего в
авоське за окном мяса, такой же окаменевшей булкой, которая никак не
желает размокать, и свирепой луковицей, которую Яна додумывается зачем-то
тереть на тёрке. Пропахшая чесноком и луком, перемазанная мукой,
зарёванная и полуослепшая, штук десять превратив в пюре, Яна, наконец,
создаст три румяных, сочных, аппетитно благоухающих шедевра, достойных уст
Дениса Градова.
Шедевры, разумеется, пересолены. Яна бухает на стол сковородку и вытирает
фартуком руки. В зеркале гардероба отражается растерзанная котлетной
битвой Яна и нахальный гость, к ногам которого она приносит добычу. На неё
ноль внимания, развалился в кресле, погружён в чтение.
Он добрался до её джиннов! В руках у Павлина пухлая серая папка. Папка
рассечена пополам, мелкоисписанный листок падает на кипу других уже
прочитанных. Лицом вниз, плашмя, как убитый.
Её джинны!.. Так, наверное, чувствовал себя Кащей, глядя, как хрустит в
пальцах Ивана-царевича яйцо с Кащеевой душой.
Их глаза в зеркале встречаются. Заорать, вырвать папку... Одно его
неосторожное слово, движение...
Павлин улыбается как ни в чём не бывало, потягивается. Будто так и надо -
хватать без спросу чужие рукописи да ещё улыбаться, будто так и надо.
- Зачитался, - Денис захлопывает папку. - Особенно со слепым здорово...
Когда он воздушные шары покупает. И с тёткой в парикмахерской, и вообще...
И вообще я в вас, кажется, влюблён, Иоанна Аркадьевна.
Такие светлые прозрачные глаза - взгляд Яны разбивается об их
прозрачность, как птица о стекло. Ну и шуточки. Она сбита с толку и даже
забывает про папку. Бестактный, чудовищный поступок Павлина и это его
дурацкое признание на фоне поглощения котлет и болтовни про какую-то
французскую певичку, приезжающую в Москву с гастролями, не только не
отталкивает её, но как бы расцвечивает Павлина новыми, ещё более ядовитыми
и притягивающими красками. Чем ядовитей, тем притягательней.
Яна в полном смятении, и сознаёт это, а тут ещё котлеты пересолены, и
Павлин подумает Бог знает что, и сама она, внезапно онемевшая и отупевшая,
никогда не слыхавшая про эту певичку, и в старом халате в муке, не имеет
сил встать, а на кухне давно кипит чайник. Поворачивается ключ в замке -
это пришла мама. Они не виделись две недели. Мама врывается в комнату,
замёрзшая, стремительная, пахнущая снегом, как сама метель, и плевать ей
на Павлина. Холодные губы и руки обжигают раскалённые щёки Яны.
- Ма, да ладно тебе... Ну сдала, сдала, всё хорошо. Потом, ма...
Всё в ней протестует против этого стихийного бедствия - вторжения матери.
Сидеть с Павлином, чтобы он пожирал пересоленные котлеты, пил чай,
трепался ... Лишь бы можно было молча выкладывать на клеёнке узор из
хлебных шариков, и чтоб взгляд взлетал и падал, взлетал и падал,
разбиваясь каждый раз о ласково-прозрачный ледок его глаз. Воробей,
бьющийся в оконное стекло.
Но всё рухнуло. Павлин спешит - у него вечером съёмка. Будут снимать танцы
в клубе. Он приглашает Яну, если есть такое желание.
- Нет, нет, сегодня ей надо отдохнуть, вон Янечка совсем, как она
выражается, "обалдуревшая", с ног валится...
- Неужели Иоанна Аркадьевна так выражается? Шикарный неологизм. У вас
замечательная дочь.
Мама в этом нисколько не сомневается. Павлин целует ей ручку на прощанье.
"Я в вас, кажется влюблён, Иоанна Аркадьевна"...
Яна вся начинена, нашпигована, набита этой фразой. Пронзена ею насквозь,
как позвоночником. Мать на кухне наливает из чайника в таз горячую воду,
взбивает пену из детского мыла. Мыть голову Иоанне Синегиной - её почётное
право, счастье, священный ритуал - целых две недели она была его лишена!
Яна чувствует на висках, темени, затылке блаженно-медленное движение
маминых пальцев, жмурится, погружаясь лицом в душисто-невесомое тепло
взбитой пены.
"Я в вас, кажется, влюблён, Иоанна Аркадьевна".
Может ли это быть хоть чуточку правдой? Они из разных миров. Павлин и...
и... Она не знает, с кем себя сравнить. Она пытается увидеть себя его
глазами. Павлин, с его экзотическим оперением, длинными сигаретами,
фейерверком неведомых ей имён и сведений, ухмылкой уголком рта. С роковой
девицей в дублёнке, с пёстрой киношной своей свитой. При мысли о девице в
груди у Яны будто заворочался ёж. Колючий и, к тому же, ядовитый. Морской
ёж. Его отравленные колючки жгли и кололи, кололи и жгли.
Денис - солнечный день.
- Ты куда с мокрой головой?
- К Линьковым, мне одну книжку надо, я сейчас...
На бегу заматываясь платком, Яна скатывается с лестницы, оглушительно
хлопает коричневая дверь с ромбами, холодный воздух с привкусом снега -
наркоз, облегчение. Яна бежит мимо пустой скамьи под берёзами, мимо
подъезда, где живут Линьковы. По тропинке, дальше, дальше, за поворот, где
уже не виден их дом, где начинается Овражья улица с одноэтажными домишками
и палисадниками, девственно белая, занесённая снегом. Овражья, с тремя
тусклыми фонарями, под которыми кружатся рои снежных хлопьев. Бежит Яна, и
её новенькие валенки печатают на снегу узкие кособокие следы-фасолины.
Бежит в неприятельский стан, к той единственной, которая может ей помочь.
К стиляге и чувихе Люське.
Та же калитка, покосившееся крыльцо, облезлый веник, которым Яна так же
сметает с валенок снег, и пропахшая горьковатым угаром комната /Люськина
мать из экономии всегда слишком рано задвигает вьюшку/, и она, Яна, в
угарной горячке шепчущаяся с Люськой за гардеробом.
Только это уже другая Яна, и Люська другая, восемь лет шли они каждая
своей дорожкой, не понимая, осуждая, посмеиваясь друг над другом, но
сейчас Люська всё прощает - она великодушна, она победительница.
Люська, Яна хочет походить на тебя, на тех, о ком сочиняла фельетоны, на
роковую девицу в дублёнке. Стать для Павлина "своей", пусть даже нацепив
павлиньи перья.
Ничего этого Люська не знает. Яна хочет превратиться из Золушки в
Принцессу, и роль Феи поручает ей, Люське. Вот и всё. Восемь лет назад Яна
чернилами перерисовывала себе на руку Люськину татуировку. Яна к ней
вернулась, вот и всё. Угол за гардеробом - давняя Люськина резиденция. К
задней стенке прибито зеркало в старинной резной раме. Перед зеркалом -
письменный стол, над которым свисает с потолка пыльная лампочка под
бумажным абажуром. Люська учится в каком-то техникуме. Готовясь к
занятиям, она всегда видит себя в зеркале. Среди циркулей и учебников -
карандаш для бровей и коробочки с косметикой.
- Стричь? - Люська взвешивает на ладони ещё влажные пряди Яниных волос.
- Как хочешь, - щёки у Яны горят, руки - холодные. Она сознаёт что её
состояние - ненормальность, болезнь. Две Яны как бы сосуществуют рядом -
прежняя всё понимает, осуждает, удивляется и с любопытством ждёт - что же
в конце концов будет с той, новой Яной?
- Сейчас самый писк - совсем коротко, знаешь, такая тифозная стрижка. Тебе
не пойдёт. Хочешь, как у меня?
Отравленный ёж снова ворочается у неё в горле.
- Может, хвост? - выдавливает она, - Вот так.
- Так - называется "Хоре тэйл". С чёлкой?
- Как хочешь.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг