читая:
- Я протестую. Я буду силой защищать свое право! - он засунул руку в
карман.
Молодой человек невозмутимо поднял брошенную бумагу.
- Должен заявить вам, что мы действуем с полным сознанием
ответственности, и я имею весьма широкие полномочия.
Мистер Бэрбон отступил на несколько шагов и посмотрел кругом. Фонари
ярко освещали аэродром. Самолет был окружен. Прибывшие с мистером Бэрбоном
люди и летчики не выражали решимости оказать сопротивление. Последний
опечатанный сундук лежал на земле v лестницы, приставленной к самолету, а
около него стоял один из сотрудников органов госбезопасности.
Мистер Бэрбон посмотрел на него, и ему, бывшему инженеру Андрею
Ивановичу Степаненко, стало все ясно. Теперь уже не нужно было усилия
памяти. Он сразу узнал его - ворчливого гражданина у дверей телефонной
будки метро и сегодняшнего прохожего на тротуаре перед входом в здание с
квадратными окнами.
К мистеру Бэрбону приблизился еще один из числа прибывших с молодым
человеком в светлосерой шинели.
- Позвольте мне представиться. Я советник...
Новое лицо вежливо приподняло шляпу, раскланялось, назвало одно из
представительств западных стран и продолжало:
- Я присутствую здесь для защиты вашей и международного права. Я готов
свидетельствовать, что вы подчиняетесь насилию. Я...
Но мистер Бэрбон плюнул почти в лицо советнику и стал яростно ругаться
на всех известных ему языках...
Первым из сундука был извлечен Анатолий Николаевич Заклинкин...
Через час самолету, готовому для ночного полета, был дан старт. Сундуки
и извлеченный из них "дипломатический багаж" остались. Мистера Бэрбона
попросили остаться тоже.
Защитник международного права и мистера Бэрбона, советник
представительства одной из западных стран, разводил руками:
- Какой скандал, какой скандал, это неописуемо!.. Назвать это
дипломатическим багажом Немыслимо!
Что думал мистер Смайльби, нас не интересует. Но мировая пресса нашла,
что данный случай подлежит тщательному описанию.
ИХ ЛИЦО
1.
ЕСТЬ драгоценности, которых у человека не отнять. Любые испытания
выдерживает тот, кто служит идее, кто сознает себя частью народа. Это
богатство истинное, никто не в силах его похитить, а муки и страдания
только увеличивают его. Все знают такие примеры, их много и в давних днях
и в близком прошлом нашего народа. Это - наш свет, это - жизнь. А в тени?
Каждому из шестерых оказалось достаточно только одной ночи, проведенной
наедине с собой. Каждый из них обнаружил изумительную словохотливость и
память. Для следователей это были весьма легкие допросы. Стенографистки
ломали остро отточенные карандаши и спешили сменить одна другую, покрывая
длинные, узкие ленты бумаги стремительными крючками.
Мистер Бэрбон, профессиональный вор чужих имен, отказался дать
показания. Он заявил о своей неприкосновенности и экстерриториальности.
А шестеро говорили и говорили, длинно, бесконечно. Говорили все - и
нужное следователям и ненужное никому. Хотя им это и запрещалось, но они
пытались ползать и осквернять честную кожу чужих сапог постыдным гноем
своих глаз.
Ведь они нежно любят себя. У них очень тонкая, чувствительная кожа, у
них самих, не у других! И что бы с ними ни было, они вопят до последней
минуты:
простите!
По долгу службы следователи были обязаны выслушивать шестерых, смотреть
им в лицо, задавать вопросы. И приходилось копаться в грязи, так как у
каждого из предателей и убийц нашлось, что солгать и что отрицать. Каждый
из них хотел что-то смягчить.
Заклинкин упорно твердил:
- Нет, нет, что вы! Откуда вы взяли? Нет. Я его не бил. Я не мог
подумать его ударить. Я только стоял у двери. Разве я мог бы ударить
академика?
Никогда!
И Заклинкин выл от ужаса, рыдал и клялся "всем святым"!
Уличенный на очных ставках, прижатый к стене, он становился на колени и
бормотал:
- Я не помню, я не знаю, я не сознавал, что я делаю...
И в смертном страхе Заклинкин старался вывернуть все, все до последней,
незначащей мелочи. Он судорожно цеплялся за допросы. Ему казалось, что
пока он говорит и пока его слушают, есть еще время для него!
Весьма скоро заговорил и мистер Бэрбон - бывший Андрей Иванович
Степаненко.
От профессионального вора чужих имен, под тяжестью неопровержимых улик,
отказалось его правительство. Бэрбон, говоря на языке международного
права, был выдан. Став человеком без родины, он начал "уточнять, дополнять
и сообщать".
Уже на четвертый день полученные показания дали возможность мертвым
узлом связать весьма многое, в том числе и события на степном озере, и
покушение на Институт Энергии.
Чтобы покончить с предателями, скажем о них словами документа,
гласящего:
..."Ввиду поступивших заявлений от национальных республик, от
профсоюзов, крестьянских организаций, а также от деятелей культуры о
необходимости внести изменения в Указ об отмене смертной казни с тем,
чтобы этот Указ не распространялся на изменников родины, шпионов и
подрывников-диверсантов, Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
1. В виде изъятия из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая
1947 года об отмене смертной казни, допустить применение к изменникам
родины, шпионам, подрывникам-диверсантам смертной казни как высшей меры
наказания"...
2.
ВНАЧАЛЕ сентября дивно-прекрасны дни в долине Рейна. Солнце щедро греет
землю. А почва на территории бассейна старой реки отличная. Ведь здесь, с
древнейших времен, происходили бесчисленные схватки, стычки, битвы,
сражения. Это - обширное кладбище, войны оставили обильное удобрение.
Старинное название этих мест - Блоодфельд, что в переводе значит - поле
крови. У местных виноделов ecть жуткое поверье: лучшее вино дает лоза,
корни которой питает в земле труп человека...
И прекрасные соки собирает сентябрь в спеющих гроздьях; отменно
изысканной, жирной пищей питаются виноградные лозы! Здесь родина
знаменитых вин Западной Европы - рейнских вин, нежно-пьянящих, прелестных
рейнвейнов!
Одна из красивейших местностей Западной Европы наполнена несчастными,
лишенными и настоящего и будущего, голодными, отчаявшимися людьми. Если не
у всех погасла надежда, если смотрят люди с надеждой туда, где восходит
солнце - то все же сегодня бледная смерть с яркими пятнами на щеках косит,
не разбирая, и правых и виновных, и грешных отцов и неповинных детей!
Но здесь сегодня и другое! Это место встречи иноземных захватчиков с
предателями своих народов. И гордо стоит замок на Рейне. Прочное гнездо
переходило по наследству от одного хищника к другому. Нет дела замку до
человеческого горя. Он жил и живет человеческой кровью.
3.
- ДА, господа, для меня совершенно очевидно, что единственный деловой
способ разрешить затруднения... Так сказать, кардинально разрешить... Да,
и своевременно... Я не скрою, что последние события я считаю... как бы
сказать.... неудачными. Да...
Маленький человек с длинным носом тянет слова. Это не значит, что он не
уверен в себе. Он отлично знает, что он хочет сказать. И он знает, что
сколько бы он ни тянул его будут слушать. Недаром же он председатель
концерна, владеющего замком на Рейне! Недаром у него то, что называют
"контрольный пакет" акций этого предприятия. Он, потомок дельцов и сам
делец, может тянуть слова - когда нужно, он умеет решать сразу.
Он тянет слова и не смотрит ни на кого, но видит всех. Он хозяин!
Трудно перечислить все его владения - они называются интересами! Он имеет
"интересы" во всех частях мира. Плантации и рудники, нефтяные вышки и
мачты радиостанций, пшеница и железные дороги, каменный уголь и газетные
издательства, производство пуговиц и заводы оружия - он везде! Он -
воплощенная монополия, он хозяин, этот всесильный гражданин Западного
континента. Он повелитель и этого Рейнского замка.
Каждого из присутствующих он может стереть с лица земли, холодно и
разумно, если этого потребуют его интересы. Все слушают его здесь - что он
скажет?
- Да, неудачны... - скрипит хозяин.
Но он деловой человек. Он знает, что бессмысленно ссылаться на
обстоятельства, даже если они складываются не так, как хотелось. Причины
неудач - только в людях.
Хаггер кажется маленьким в присутствии хозяина. Что тот решит? Что
скажет хозяин?
Вести из столицы страны Советов вызвали у всех этих людей злобу и
тревогу.
Пусть не было кипящей воронки распадающейся материи на месте Института
Энергии, пусть осужденный на смерть ученый остался жив - это не так уж
важно. Хуже то, что нависший, казалось, призрак международных осложнений
только призраком и остался. Конфликт не состоялся! Были принесены
извинения, и весь персонал дома с почти квадратными окнами в столице был
сменен.
Смайльби "не сумел", плохой делец, неудачник.
- Поведение нашего премьера... - начинает один из прибывших в замок на
Рейне вместе с председателем концерна.
- Неудачно... - перебивает тягучий голос босса. - У него не хватает
мужества... - продолжает босс. - Обезьяна... ничего своего... подражает...
коротконогий трус!
Все молчат. Хозяин сердится. Лучше помолчать, когда тот, кто умеет
извлекать пользу для себя даже в визге свиньи, убиваемой на бойне,
недоволен... Есть чем быть недовольным.
Начавшаяся кампания "против национального позора", поднятая было за
океаном газетами концерна против извинений Советскому правительству и за
конфликт, была прекращена на третий день. Но, по мнению некоторых из числа
присутствующих, босс не совсем прав. Позиция оказалась слабой. А названный
коротконогим трусом руководитель правительства Западного континента,
ставленник монополистического капитала, не мог поступить иначе. Времена
меняются! И трудно тому, кого босс назвал обезьяной, подражать известному
сильному политику его страны начала века, который умел "говорить мягко, но
держать наготове толстую дубину".
4.
ПУСТЬ говорит мистер Хаггер! - так сказал длинноносый, похожий
одновременно на ворона и на лису, хозяин концерна. Теперь он не тянет
слова. Это сказано резко, босс здесь для дела. Хаггер - подчиненный, пусть
говорит первым.
Хаггер встает. Он смотрит прямо перед собой маленькими, неморгающими
глазами в красных веках, лишенных ресниц. Висят тяжелые руки с поросшими
рыжей шерстью пальцами. Голова, похожая на мумию, вставшую из древнего
гроба, говорит:
- Мы можем дать поле площадью больше ста километров. Мы обработаем его
в срок от двух до трех минут. У нас готовы данные для ряда решающих
городов Востока, начиная с завтрашней ночи. Я не допускаю, что те
неопределимые нами космические силы, которые мешали нашим опытам в малых
масштабах, помешают нам при увеличенной плотности нашего "М". Но если это
будет в отношении одного пункта, мы перейдем на другой. У нас очень
большой выбор. Я гарантирую полный технический успех. Это первое. Прошу
выслушать второе. Мы будем оперировать без помощи нашего Люкса. И нас не
разгадают. Когда они поймут, они будут уже разбиты. Да. Брошены на землю.
Уничтожены. Прошу выслушать третье. Нет смысла откладывать. Они могут уже
догадываться о нашем существовании. О характере нашей силы - тоже. Что им
нужно готовиться - тоже. Где мы находимся, они могут еще не знать, но
могут и узнать. Прошу - начать нашу войну!
Так говорил профессор, в прошлом тайный советник третьего райха,
господин Отто Юлиус Хаггер, счастливо уцелевший во время гибели райха.
Ныне - мистер Отто Ю. Хаггер.
Вновь "великий" поход на Восток. Горы трупов. Стертые с лица нации.
Торжество меча и науки. А не благословлял ли из могилы своего
достойного ученика граф фон Мольтке? Ведь господин фельдмаршал так и
говорил: "Война должна вестись не только против армии противника, не
только против его военных объектов, но и против его морали, против его
чести, против самых основ его существования". Тотальная война!
Но если предположить, что существуют духи, то тень покойного
фельдмаршала должна была витать с удовлетворением и благословлять не
Хаггера, а его хозяев. Что такое сейчас "мистер" Хаггер? Наемник! Не
больше! Если и союзник, то второго, нет, третьего сорта! И граф Мольтке
благословляет своих достойных последователей - граждан великого
Заокеанского континента.
А вот и вторая зловещая тень поднимается из гроба. В ней исчезает и
растворяется призрак щуплого фельдмаршала. Тянется обгорелая рука
величайшего убийцы и самого гнусного врага, которого имело человечество с
первого дня своего сознательного существования. Сам Шикльгрубер-Гитлер
сипит из-под опаленных усиков:
- Убивайте! Убивайте! Это я освободил вас от совести! Убивайте во имя
мое или свое, мне все равно, только убивайте!..
- Пора начать! - поддержал Хаггера один из членов совета концерна.
- Я неоднократно обсуждал все технические вопросы с мистером Хаггером,
- начал Томас Макнилл, - мы вполне согласны в отношении технических
вопросов.
Хаггер повернулся в сторону Макнилла и пристально посмотрел на него.
- И в отношении другого тоже, - продолжал Макнилл. - Я обращаю ваше
внимание на некоторые оговорки. Если мы не сразу получим нужный эффект...
Я хочу сказать, что в последние два месяца не все наши заводы дают нам
нужное.
Причина известна всем. Поэтому же задерживается и строительство... -
Макнилл назвал новый, вернее, реконструируемый концерном завод первичной
переработки редких руд.
- Поэтому нужно начинать! - ответил член совета концерна.
Никому из них не хотелось говорить об учащающихся забастовках и о
неотвратимо разворачивающемся, в обстановке общего недовольства, кризисе.
- Именно поэтому, - продолжал член совета концерна, - нужно начать.
Конфликт займет силы, даст больше власти, больше уверенности, больше
решимости нашим, как это сказать, органам власти...
- Наше атомное оружие! Как говорил этот замечательный человек? А? Все
будет цело? Города, дороги, мосты, заводы, уголь, нефть и так далее? Нужны
будут только могильщики! - сказал председатель концерна и он опять начал
тянуть слова:
- Мы пошлем туда... могильщиками... этих наших... безработных. Легкая
работа и безопасно... не нужно будет давать им в руки... оружие.
5.
С НАСТУПЛЕНИЕМ ночи Рейнский замок медленно высунул свое длинное,
толстое жало. Оно безмерно встало над стенами и над высокой цитадельной
башней.
Ствол чудовища стал опускаться, показывая на восток. Мишень - там!
В колоссальное жерло заглянула Луна. Без удивления - она знала все это
и раньше - смотрела своими горами, кратерами и каменными пустынями.
Там, на Луне, нет ничего, нужного человеку. Люди никогда и ничем не
пользовались оттуда.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг