- Доставлю. Будет сделано! - Ты, Петр Кондратьевич, там нашего Николая
Сергеевича увидишь мать и жену. Ты о болезни скажи - так, чуть поболел и
здоров. А то напугаешь! - закончил напутствие Кизеров.
Ястребиный взор смягчился. Петр Тагилов понимающе кивнул, положил в
карман письма братьев домой, крепко пожал руки, еще раз, на прощанье ткнул
лица взглядом и, ловко помогая себе костылем, пошел за Павлом Ивановичем,
который нес на плече солидный мешок с деревенским угощением дому академика
Федора Александровича, - так уж полагается по старому сибирскому обычаю.
Алексей Федорович смотрел им вслед и, сбившись с привычки, не ставил им
отметок в зачетные книжки, а думал просто: какие у нас везде люди! Потом,
чему-то обрадовавшись, подхватил на руки Шуру-Сашуру и крепко поцеловал ее
в смуглую щеку. "Змейка" взвизгнула, засмеялась, выскользнула из
осторожно-неумелых рук, отскочила для безопасности на порог, потерла щеку
и спросила:
- А ты всегда такой колючий?
Николай, не узнавая брата, смеялся над его непривычной резвостью:
- Он, как еж, колючий, ты его берегись! А ты, Алеша, становишься
экспансивным. Я тебе советую, на всякий случай, бриться здесь каждый день.
Знаешь, ты становишься любезным с дамами! Это - ново!
Маленькая дама, не решаясь покинуть порог, сообщила:
-Папаня бреется через день и тоже бывает колючий!
Не смущаясь, Алексей Федорович широко улыбался и потирал подбородок:
правда, нужно побриться.
5.
ПАВЕЛ Иванович встретил друга из районной милиции и усадил в самолет
своего гонца в Москву. Поглядев вслед самолету, друзья не спеша пошли,
мирно беседуя по дороге.
Что мог сказать "командир полка" о Заклинкине? Ничего, если серьезно
подумать. Совсем ничего! Но друг слушал его внимательно.
Евгений Геннадьевич (так звали начальника милиции) направился в кузницу.
Федор Григорьевич вместо приветствия радостно гаркнул:
- На заре нынче птица валом валила на Гагарье! Если не взял ружья -
бери мое! Мне сегодня некогда!
- А у тебя гость?
- Уехал, да ну его к лешему!
- Что так?
- А так!
Время сказать, что председатель колхоза не сразу узнал об отъезде
Заклинкина. Скажем правду, - узнав, крепко сжал зубы Павел Иванович!
Правильно предчувствовал Толя своим собачьим чутьем. Решительный,
верящий себе "командир полка" хотел задержать незванного гостя. Пусть без
закона, пусть превышение власти, пусть выговор, пусть за самоуправство
накажут - там посмотрим!
А кузнец Федор о Заклинкине спокойно говорить не мог. И даже после того
как начальник милиции покинул кузницу, Федор догнал его.
- Геннадьич! Слышь! Евгений Геннадьич! Постой! Там у меня этот...
оставил мешок и ружье. Охотник, ружье забыл! Ты у меня их прими!
"Действительно странно", - подумал Евгений Геннадьевич. А кузнец Федор
(ведь вот обозлился мужик) все добавлял:
- Какой он московский! Я знаю московских! Он - прощелыга!
- Раз вещи оставил, значит вернется или напишет.
- А ну его к лешему. .. Возиться с ним! - и Федор начал сильно ругаться
и даже показал Евгению Геннадьевичу кулак.
- Принимай! Не примешь? Так я бабе велю выкинуть в озеро!
В доме кузнеца, под лавкой, начальник милиции обнаружил новенькую
двухстволку с начинавшими ржаветь стволами (нечищены после стрельбы) и
резиновый плавательный костюм. Зная решительный характер кузнеца, Евгений
Геннадьевич взял вещи, спасая их от неминуемого потопления.
Приласкав свою старую знакомую Шуру-Сашуру, "дядя Женя" навел разговор
на Заклинкина. Оказалось, что проявление Толиной "любознательности" имело
свидетеля. Шустрая "змейка" сообщила папиному и своему другу:
- А этот длинный дядька с усиками, что у дяди Федора жил, сюда приходил
и чемодан-то Николая открывал!
- А как же ты это видела, хозяйка? Ты здесь была? - удивился Евгений
Геннадьевич.
- Нет, я с улипы смотрела.
- А он чего-нибудь взял?
- Брал в руки бумажку, посмотрел и назад положил.
- А ты никому не говорила?
- Нет, я забыла.
- Ну и ладно, умница. Дядька просто ошибся.
Человек больших практических знаний и опыта, раздумывая над скудными
данными и наблюдениями, относящимися к Заклинкину, Евгений Геннадьевич
разводил руками: - все, вроде, пустое.. Ниточек не то что на веревочку, на
тонкий шнурочек не набирается. Хоть бы стащил что из чемодана! Нет, пустое
дело!
Взял бумажку, назад положил... Уехать сильно торопился - вещи забыл...
Чорт же его знает! Мало ли какие чудаки по свету шатаются. Жаль, что не
видал я его...
В результате размышлений родилось в скором времени очень, подробное
письмо Евгения Геннадьевича в Москву, к одному из его друзей, письмо, по
совести сказать, весьма бедное фактами. Одно лишь в письме было заметно:
имя молодого инженера Анатолия Николаевича Заклинкина связалось с именем
одного из крупнейших ученых нашей страны.
А Заклинкин, еще сидя на колхозной пшенице и с облегчением ощущая
стремительное увеличение расстояния между собой и "проклятым"
председателем Лебяженского колхоза (а ведь как хорошо все шло!), клял так
же свою забывчивость. Не раз вспоминал он и в поезде об оставленных в
Лебяжьем ружье и плавательном костюме.
Здесь школа Андрея Ивановича Степаненко оказалась недостаточной. Почему
же?
Потому, что одно дело, это рассуждать об опасности далекой, незримой,
ощущаемой только разумом. Послушен разум и гонит неприятную мысль. Так
легко быть храбрым!
Но очень и очень большим, глубоким и черным кажется глазок пистолетного
дула, гуляющий в крепкой чужой руке перед носом! Это - целая бездна! И
чтобы остаться спокойным, глядя смерти в лицо, нужно иметь и душу и
свойства души, которых ни за какие деньги не купишь, ни за какую валюту!
НА ЗЕМЛЕ
1.
КОГДА в азиатских пустынях, за десять минут до захода, солнце собирало
неизвестно откуда над собой облака и играло на них всеми красками мира,
каких еще нет на палитре художника, а от снеговых гор на пустыню полз
мрак, явно принимая власть - в эти минуты мы понимали Манеса, ученика
Зороастра.
Мы понимали древнего перса с его философской легендой о двух равных
силах, с его богом Света Ормуздом и богом Тьмы Ариманом, по-братски
делящими власть над миром.
Мы бывали в пустынях. Ормузд лил нам на головы расплавленный свинец,
жег и сдирал с нас кожу, останавливал голос в иссохшей гортани. Он
обманывал нас дрожащим виденьем воды и деревьев, но мы шли, не веря
миражам. На нас нападал Ариман с головой крокодила, с раздутою шеей кобры,
с телом слона на ногах сколопендры. Он бил хвостом скорпиона, обливал
трупным ядом фаланги и желто-зеленым ядом малярии, метал миллионы острых
стрел песка, а мы - побеждали пустыни!
Но в наших широтах есть другие часы и минуты. Темное небо слегка
бледнеет.
Вот смутные пятна строений, деревьев, кустов уже начинают получать
очертанья. Звезды тускнеют. Глаз вновь обретает возможность ощущать
перспективу. На озере легкий туман приподнимается и вновь падает. Пискнет
пташка. Минута - ответит другая. И не успеешь, вдыхая свежий воздух,
заметить - а станет светло. Восток розовеет, желтеет и вспыхнет - сверкают
лучи и выходит наше родное красное солнышко!
А дышится, как на рассвете, а бодрость какая! Ну как тут не жить, не
любить, не творить?!
Для своего второго урока Алексею Федоровичу председатель колхоза выбрал
подобное раннее утро.
- Нравится вам у нас, Алексей Федорович?
- Очень нравится!
- А вы у нас подольше поживите. Через неделю кончим с уборкой зерновых.
Дела пойдут помельче, будем посвободнее и начнем гулять. Всем районом.У
нас для начала тут три свадьбы сыграют - потом у соседей...
Павел Иванович ехал в полевой стан и вез с собой Алексея Федоровича
после его дежурства на озере Большие Мочищи.
- Вы подумайте, есть у нас поговорка одна, груба, да верна! Вы вот не
курите? Не обязательно, даже хорошо. Не пьете? Хорошо! Пить, так в меру! А
вот не женаты? Это дело другое...
Павел Иванович смеялся:
- Да вы посмотрите кругом, какие у нас девушки. В столице себе не нашли
- мы вам найдем!
И сейчас в словах председателя колхоза звучала уже не шутка.
- Да, мы вас женим - вот выбирайте по всему району любую. Любую
сосватаем.
Прожил прошлой зимой Павел Иванович гостем недели две в доме академика,
оставил по себе хорошую память и сам ко многому пригляделся. Да и не так
уж сложны были для его острых сибирских глаз сын и отец. И не так важно,
что он не имел никакой подготовки, чтобы их оценить как ученых - это было
сделано без него. Заметил же он то, что другие едва ли видели - какой-то
особый оттенок в отношении старшего брата к жене младшего. Вероятно, без
долгих рассуждении понял он, что Алексей Федорович до сих пор не нашел
жены по себе. Сам Павел Иванович женился не рано. Чего мы не знаем -
говорил ли о чем-нибудь Павел Иванович с главным врачем районной больницы?
Может быть, не одна Лидия Николаевна заметила к кому, как казалось, часто
обращал свой доклад московский профессор?
- Смотрите, Павел Иванович, чтобы я вас не поймал на слове!
За этими словами, возможно, последовало бы что-нибудь и более
определенное, но они уже подъехали к стану.
2.
ВЕРА Георгиевна была потрясена до глубины души лекцией в районном
клубе. Идя домой вместе с Лидией Николаевной, она без всякой причины стала
плакать, сначала тихо, потом все громче и громче. Ее старшая подруга
обняла ее, вытирала платком горячие слезы на нежном лице, приговаривала:
- Ну же, девочка моя.. успокойтесь, не надо. Ну что? Довольно, моя
хорошая...
Молодая женщина старалась улыбнуться, оправдывалась сквозь слезы:
- Правда, как глупо, я сама не знаю, что со мной, я больше не буду... -
но слезы все текли и текли.
Лидия Николаевна привела к себе свою Верочку, послала сказать, чтобы
дома ее не ждали. Напоила своего друга валерианкой, постелила постель на
широком диване в своей спальне, и очень строго сказала:
- Спите!
Дождалась мерного, ровного дыханья, постояла не двигаясь, чуть-чуть
прикоснулась к чистому лбу под волной мягких волос и тихонечко вышла.
Села Лидия Николаевна в своей столовой, где с большого портрета на
стене смотрел вдаль до сих пор любимый покойный в погонах подполковника
медицинской службы и сердито стала ему говорить:
- Ведь он чуть не всю свою лекцию свалил на бедную девочку! И ведь
какую лекцию, если бы ты его слышал! Что же это? Ведь я мою девочку такой
никогда не видела. А он понимал, что нельзя же так? Он же на нее смотрел
почти все время...
Обе женщины в последующие дни об Алексее Федоровиче не сказали ни слова.
Вера Георгиевна кончала обработку истории болезни Николая. Станишевский
просил прислать ему копию как можно скорее.
3.
ШЛИ ясные дни начала второй декады августа. Не за горами и первый,
ранний в других местах, а здесь обычный во второй половине месяца осенний
заморозок.
Товарищ Шумских прислал с оказией объемистый пакет с бумагами и
схемами, сопровождаемый запиской. В ней секретарь райкома со свойственной
ему лаконичностью и ясностью просил Алексея Федоровича с содержанием дела
ознакомиться, не теряя времени, так как завтра будет за ним прислана
машина - ехать в райцентр на ответственное совещание по вопросу о развитии
электрификации района.
Когда районные работники обсудили свое нужное дело и приняли решение,
Алексей Федорович отправился в дом главного врача. Радушно встретив гостя,
Лидия Николаевна послала за "своей" Верочкой, не предупредив ее о
посетителе, а потом ушла под предлогом вечернего обхода больницы.
...А Алексей Федорович смотрел на милое лицо, слушал ее и сам говорил,
вновь и все больше увлекаясь замечательным чувством возможности полной
прекрасной искренности с человеком, делавшимся все ближе и ближе с каждой
минутой. И он сказал вдруг, без предупреждения и без паузы:
- Я не знаю, как это полагается говорить... Прошу быть моей женой.
4.
ЛИДИЯ Николаевна волновалась, но заставила себя не торопиться с
возвращением. Войдя в комнату, она сразу поняла, что нужные слова были уже
сказаны. Может быть немного грубовато, чего они не заметили, старшая
заставила "молодежь" поцеловаться.
Их поздравляли, кто как умел, и они не смущались. Товарищ Шумских
потребовал, чтобы нужные записи были сделаны здесь, в райцентре, и без
промедлений, и произнес новобрачным очень краткую, но очень теплую речь.
Председатель колхоза, Павел Иванович Кизеров, знал, что его любимая
Сибирь забыта не будет и особенно в гости не звал - сами приедут!
Темучин-Чингиз, очень любивший свадьбы, в отличие от своего
кровожадного предка и тезки, сказал Алексею Федоровичу:
- Самый хороший женщина достался тебе. Я старый! А то бы тебе ее не
видать!
И мужу было приятно услышать это от старого степного орла. Пусть
Алексей Федорович сам разбирается, почему все были так им довольны.
А Агаша про себя жалела, что Николай Сергеевич женат. Вот если бы он
был не женат... Но умная и строгая девушка крепко держит свое сердце. Ни
жизнь чужую ломать, ни делиться она не собирается. Свет не клином сошелся!
А дышится как на рассвете, а воздух какой! День пришел. Ну как тут не
жить, не любить, думал Алексей Федорович, глядя на жену. И она чувствовала
то же.
Жить - любить - творить!
В ГОРОДЕ
1.
НЕТ, не о конечности человеческого существования задумался Федор
Александрович, прочтя известие о смерти Артура Д. Форрингтона, большого
ученого, своего ровесника, истинной причине смерти которого было суждено
остаться тайной. И не о себе он подумал, не о том, что и он, наверное, не
так уж далек от естественно-неизбежного завершения жизни.
Вскоре после двадцатого года, по случайно задевшему его поводу, как-то
сказал Федор Александрович сыну и нескольким близким друзьям:
- Я хочу одного - умереть на работе!
Подчеркнув привычно поднятым пальцем вполне очевидную истину, Федор
Александрович с мыслью о смерти покончил навсегда. Жизнь была до предела
полной! И задумался он сейчас совсем о другом.
Раз в полугодие, по порядку, установившемуся уже более шести лет тому
назад, Федор Александрович должен был делать краткий доклад о работах
института энергии. Дважды в год он отчитывался перед небольшим собранием,
вернее, совещанием. Место указывалось в одном из зданий, расположенных за
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг