КАЙЛ ИТОРР
ЦЕНА КРОВИ
(из цикла "Хроники Арканмирра")
Природа сумеет защитить
себя и сама. Надо просто
позволить ей сделать это.
(Фрейя)
День первый,
который запоминается не только выгодной покупкой, но и
образцами древнего стихосложения.
Старый, известный только изучающим древние сказания ритм "ру-
бай" образовывал довольно странный контраст с прозаической обста-
новкой рыночной площади Тайра, крупнейшего города восточного по-
бережья.
Ни золотом, ни камнем-самоцветом
Не оценить и не измерить это;
Отдай, что ценишь сам, чтоб обрести
Утеху от заката до рассвета.
Еще более странным было то, что говорила, вернее, декламировала
- женщина, ведь сказители в Турракане всегда были мужчинами.
Прогуливавшийся по рынку высокий человек в свободных одеяниях
черного цвета повернулся к помосту, где обычно выставляли на про-
дажу невольников. То, что рядом с распорядителем стояла среднего
роста женщина, не удивило его. Интереснее оказался тот факт, что
одежды ее были из простого белого хлопка, и не походили на почти
прозрачную кисею, в какую обычно облачали продаваемых наложниц.
Человек в черном сделал несколько шагов в направлении помоста.
Покупателей в тот день было не особенно много, и распорядитель с
радостной улыбкой повернулся в сторону потенциального клиента.
- Тебе повезло, о черный тигр знойных песков, - затараторил он
со скоростью всаживаемых в мишень стрел мастера-лучника, - выбор
твой не зря пал на ясноголосую пери, чьи стихи способны заставить
мужчину забыть о родном доме, чьи глаза очаровывают, подобно взо-
ру дракона, чьи...
- Чьи прелести, подобные редкому жемчугу, не нуждаются в подма-
левывании кистью болтливого языка, - сухо произнес человек в чер-
ном, и в голосе его был слышен сильный акцент жителей пустыни. -
Что ты просишь за нее?
- Цену назначаю я, - мягко сказала женщина.
Распорядитель скривился, но не возразил.
- Верно. Она сама продает себя. И лишь...
- И лишь тому, кого сочту достойным, - кивнула она.
Человек в черном отстегнул край каффии и откинул его, открывая
сухощавое лицо неопределенного возраста и короткую, густую бороду
рыжевато-каштанового цвета с несколькими седыми прядями. Холод-
ный, изучающий блеск желтовато-карих глаз был нацелен на странную
"невольницу". Ответный взгляд оказался не менее пристальным.
- Да, ты достоин, - молвила женщина. - Ты готов отдать то, что
ценишь выше золота и камней?
- За тебя - не жалко. Ты возьмешь эту цену у меня в доме.
Слегка наклонив голову в знак согласия, она сошла с помоста.
- Эй, а как же моя доля? - возопил торговец, чувствуя, что этот
день может для него завершиться крупной неудачей.
Человек в черном пожал плечами.
- Могу предложить только это.
К ногам торговца с тихим звоном упали два "орла"; эти старинные
монеты из червонного золота, равные по весу десяти золотым новой
чеканки, ценились повыше. Протестовать распорядитель не решился,
хотя плата эта была меньше того, что можно заработать на продаже
рабыни. А не решился потому, что знал: многие швыряются золотом и
самоцветами, но во всем Турракане лишь один человек способен так
вот, походя, расплачиваться "орлами"...
Цитадель из черного камня и темно-синего металла возвышалась за
северной окраиной города. Врата ее были закрыты, и подле них не
было заметно караула из опытных гвардейцев; в подобном карауле не
было нужды.
Человек в черном, пропустив женщину вперед, подошел к едва за-
метной боковой дверке. Он не сказал ни слова - та открылась сама,
и внутри не было ни привратника, ни хитроумного механического за-
пора, какие не так давно начали ставить прибывшие с Темной Сторо-
ны гномы (не всем желающим, понятное дело, а лишь самым богатым).
Узкая винтовая лестница начиналась почти сразу за дверью, и через
несколько минут подъема отъехавшая в сторону деревянная панель
выпустила их из потайного хода в небольшой, уютный зал. Лишенный
окон, он был освещен мерцающими желтыми кристаллами колдовских
светильников, расставленных по углам.
- Располагайся где хочешь, - кивнул человек в черном, - и я даю
тебе позволение открыть лицо.
- Слушаю и повинуюсь, - насмешливо произнесла невольница, пре-
увеличенно низко кланяясь.
Чадра упала, открыв ее лицо с тонкими чертами жительницы север-
ного Турракана, однако черные как смоль волосы скорее были харак-
терны для южан; серые же глаза вообще почти не встречались среди
истерлингов. Опытный взор хозяина цитадели не мог, однако, опре-
делить даже возраста женщины точнее, чем "от двадцати до сорока".
- Должна ли я открыть еще что-нибудь, о мой Властитель? - преж-
ним насмешливым тоном осведомилась она.
- Пока в том нет нужды, - проговорил он, пропуская насмешку ми-
мо ушей. - Поведай лучше, каковы же те "утехи от заката до рас-
света", что ты... предлагаешь.
- На севере и дальнем западе таких, как я, называют менестреля-
ми, - молвила женщина. - В Турракане этот вид искусства почему-то
развит очень слабо. Да, здесь встречаются сочинители баек и ска-
заний, но они, во-первых, исключительно мужчины, а во-вторых, го-
ворят лишь о битвах и деяниях, ведомых божественным провидением.
Я ничуть не сомневаюсь в полезности таких легенд, но не вижу и
причин, по которым сказители должны сдерживать колесницу своей
фантазии, чтобы не свернуть на непроторенную дорогу.
- Итак, - подвел итог этой короткой речи человек в черном, - ты
считаешь своей обязанностью доказать, что легенды способна рас-
сказывать и женщина.
- Именно так. И рассказывать эти легенды следует именно ночью,
когда солнечный свет не опаляет голов, дабы мысли слушателей мог-
ли устремиться в нужное русло.
- Скажи-ка, а у тебя таких сказаний, случайно, не на тысячу и
одну ночь?
- О нет, лорд Джафар, - улыбнулась она. - И зовут меня не Шах-
разадой. Я слышала эту легенду...
Властитель Турракана хмыкнул.
- Ну что ж, закат уже близится. Чувствуй себя здесь гостьей; я
прикажу доставить все необходимое. Испытай свое искусство на мне
- и если оно заслуживает того, ты получишь награду.
Через несколько часов он вновь появился в зале, теперь облачен-
ный в мягкий халат. Цвет халата, однако, был прежним; по ведомым
ему одному причинам, Джафар-Алхимик всегда носил черное.
Невольница, также сменившая дорожное платье на легкие одежды из
полупрозрачного серебристо-серого шелка, поклонилась Властителю,
подвела его к приготовленным подушкам, уложила, придвинула кальян
и укрыла тонким черным покрывалом из сидонской шерсти. Сама она
устроилась подле него на пушистом сидонском же ковре, свернувшись
клубочком и прикрыв плечи и спину пестрым серо-голубым покрыва-
лом, вытканным в Утике.
- Начинай, - молвил Джафар. - Как это там полагается - "дошло
до меня, о великий владыка"...
- С твоего позволения, Властитель, я буду рассказывать так, как
умею, - возразила невольница. - И прошу, не перебивай моих речей,
а с наступлением рассвета не заставляй продолжать.
- Слушаю и повинуюсь, - усмехнулся Алхимик.
Тихий, вкрадчивый женский голос начал:
Неровных слов рифмованная вязь
И яд спокойных, выверенных фраз -
Ничто. Их все равно никто не слышит,
Покуда не придет искомый час...
Джафар закрыл глаза и втянул в себя ароматный дым кальяна.
Он не слышал слов.
Но он видел то, о чем рассказывала невольница, и видел это так,
как если бы сам был там...
Ночь первая,
которая открывает лица главных участников истории,
хотя они об этом не знают,
поскольку не способны видеть скрытое.
Глядя на свое разоренное жилище, она знала, что сделавший это
убил ее. Убил столь же верно, как если бы самолично всадил клинок
в сердце.
Но даже мертвые могут отомстить.
Точнее говоря, взять долг, который не был оплачен при жизни. И
взять его - сполна.
Она не старалась ничего запоминать. В том не было нужды - про-
живи она еще сотню лет (что маловероятно), и тогда мельчайшие де-
тали сегодняшнего ужаса будут являться ей и в ночных кошмарах, и
наяву. ТАКОЕ - не забывается.
В кровавом тумане, на грани безумия, она шла на север, по следу
свершившего злодеяние; и в глазах ее была смерть...
Торговцы подобрали ее на тракте между Дамаском и Тарсусом. Она
едва тащилась, измученная голодом и жаждой, но гнавшая ее вперед
внутренняя боль была куда сильнее.
Старшина каравана, аз-Замин, повидал за свои пять с лишним дю-
жин лет много всякого. Ему самому не раз доводилось хлебать из
чаши горестей и зла; но все же вырывавшиеся из пересохшего рта
странницы слова заставили пожилого истерлинга содрогнуться.
Убийство называлось смертным грехом и в Солнцеликом Завете, и в
более древних заповедях. Впоследствии толкователи высших законов
многократно уточняли, чем же убийство отличается от отнятия жиз-
ни, и при каких обстоятельствах последний поступок НЕ считается
смертным грехом (или не является грехом вовсе); однако рассказан-
ное женщиной было столь жутко, что никакого толкователя здесь не
требовалось...
Она ни о чем не просила. Достаточно было посмотреть в ее глаза,
чтобы понять, ЧТО нужно женщине, даже если сама она этого не ве-
дала. И аз-Замин рассказал все, что знал.
И сделал он это вовсе не потому, что не желал весь остаток сво-
их дней жить с камнем на сердце и шрамами на совести. Просто тор-
говец был человеком довольно набожным и соблюдал главные принципы
своей веры. В которые входила и всяческая помощь ищущим справед-
ливого отмщения.
Не всем Богам угодна месть, однако на право именоваться "Спра-
ведливыми" претендуют все Высшие. И справедливость эта (о чем хо-
ром говорят и создатели легенд, и служители Богов) вершится рука-
ми смертных. И не иначе. "Высший Суд" же - выдумка тех, кто счи-
тает смертных не последователями Богов, но Их рабами, не имеющими
собственной воли и разума...
Тарсус не был большим городом, однако с непривычки ей далеко не
сразу удалось отыскать нужное место. Прохожие не уделяли особен-
ного внимания женщине в традиционных темных одеждах, оставлявших
открытыми лишь кисти рук и глаза, но все же она старалась держа-
ться в тени и ни с кем не разговаривать. Впрочем, такое поведение
считалось вполне типичным для женщин (по крайней мере, в просве-
щенном Турракане), и ее опасения не подтвердились.
Наконец, путница с облегчением вздохнула. Небольшой, окрашенный
белой известью домик из самана был именно тем местом, которое ей
описали. Во дворе перед домом шумно возилась детвора, ввиду мало-
летства лишенная даже набедренных повязок; сидящие на скамье две
молодые женщины с улыбками наблюдали за малышами, как то всегда и
везде делают матери. Подавив острый приступ боли, путница открыла
сплетенную из лозы калитку и вошла.
- Ступила ли моя недостойная нога во двор дома, где проживает
знаменитый охотник, истребитель чудовищ ар-Рахим? - прозвучал ее
вопрос в традиционно-изысканной манере.
- Ты не ошиблась, странница, - ответила одна из женщин в том же
тоне, - здесь действительно живет мастер ар-Рахим. Однако я долж-
на огорчить тебя: его сейчас нет здесь, он прибудет лишь на исхо-
де луны.
Женщина в темном одеянии, будто обессилевшая или охваченная го-
рем, опустилась на землю.
- Да озарит Свет его дорогу, но как же быть теперь?! Мне сказа-
ли, что лишь он может помочь...
- Проходи сюда и дай отдых стопам своим, - предложила вторая
женщина, указав на скамейку, - а если желаешь, сними тяжесть и с
сердца. Я - Мариам, а это сестра моя, Фариза; нам выпало счастье
стать хранительницами уюта в доме ар-Рахима, и коль ты поведаешь
о том, что гнетет тебя, может быть, мы сможем дать добрый совет.
Воспользовавшись любезным приглашением, путница присела на ска-
мью и откинула покрывало с лица, благо мужчин поблизости не было.
Смуглое лицо ее избороздили морщины, а в черных волосах отчетливо
проглядывала седина, однако это не могло многого поведать о воз-
расте женщины - так выглядят почти все жительницы пустынь, пере-
шагнувшие за вторую дюжину лет...
- Меня зовут Аджан, - молвила она, - я много лет жила в пред-
горьях Хребта Полумесяца, между Иссимой и Черными Песками. Мой
муж давно пропал без вести, и единственной отрадой моей жизни
оставались двое детей...
Ее голос задрожал. Женщине несложно солгать мужчине, но не дру-
гой женщине; Мариам и Фариза чувствовали, что каждое слово гостьи
было правдой. И чувствовали также страшную, кровоточащую рану в
ее сердце.
Они уже понимали, что воспоследует дальше, когда Аджан справи-
лась с отказывающимся повиноваться языком и продолжила:
- И вот однажды, когда я отлучилась из дому, пришло чудовище. Я
не ведаю, что именно это было - но лишь чудовище могло убить двух
беззащитных, никому не причинивших вреда малюток...
Аджан вновь замолчала. Слезы всегда облегчают боль, но ЕЕ боль
была слишком велика для слез. Мариам никогда не испытывала тако-
го, но сама будучи матерью, понимала чувства южанки. Обняв Аджан,
она что-то успокаивающе зашептала на ухо женщине, потерявшей сво-
их детей.
- Чудовище ушло на север, - вновь заговорила Аджан. - Вся в ту-
мане, я шла за ним, но потеряла след... Караван подобрал меня на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг