поединке. Грэй, конечно, слишком умен, чтобы доводить дело до подобной
развязки, но со свойственными ему нетерпимостью и ехидством вполне
способен превратить поиски рыцарем Андольфом истины и смысла того, что
происходит с его дочерью, в фарс, и вот тогда-то отец будет вдвойне и
небезосновательно оскорблен. А еще он может догадаться, что Лее нравится
совсем не тот мужчина, которому следовало бы.
Однако новые нотки звучали теперь в ее прежде благоговейном чувстве к
нему. Наблюдения и размышления заставили признать, что южная приправа в
виде Романо Кадуцци, добавленная к вареву, которое до его приезда неспешно
готовилось в Винтерфилде, придала ему иной - и престранный! - вкус. А
смысл этих перемен заключался в том, что лорд Грэй стал ей нравиться
меньше.
И не в том, собственно, дело, что ей больше стал нравиться Романо. Просто
именно в отношении него ей не нравилось, как себя ведет лорд Грэй. При
ней, разумеется, он по-прежнему был само совершенство, однако стоило
Романо раскрыть рот или как-то иначе сделать заявку на свое присутствие,
как его срезали язвительно, уничижительно и совершенно беспощадно. А если
тот пытался отвечать на равных, на фоне скорпионьего жала лорда Грэя его
потуги выглядели беззубым щенячьим тявканьем. Стоило же Лее каким-либо
образом выключиться из общения, как на месте обаятельного лорда возникало
чудовище, и в лицо Романо говорились такие вещи, какие едва ли снесет и
подросток, а не то что взрослый мужчина. Лея видела, как напрягается у
него спина и как сжимаются кулаки: вот-вот, и Романо действительно
бросился бы с ними на обидчика. Если бы не знал совершенно точно, какая за
этим последует молниеносная и болезненная расправа. Когда Романо услышал
подобное в первый раз, он только глаза распахнул в недоумении: он
представить себе не мог, чтобы один благородный лорд сказал такое другому
такому же. И держался он, по мнению Леи, неожиданно достойно: вот только с
каждым днем вокруг его глаз прибавлялось синевы, и все губы были искусаны.
Однако стоило лорду Грэю как бы невзначай заговорить с ним нормально, и
Романо снова оживал, едва не виляя хвостом, как ни в чем не бывало. Скрепя
сердце Лея призналась себе, что это или отсутствие характера... или,
наоборот, редкостные его резервы. Сама она подобным терпением не
отличалась.
Насколько она поняла, Романо угодил в Винтерфилд в наказание за какую-то
шалость вроде той, что пытался устроить тогда на речке. Однако, как ей
казалось, и в каре должна соблюдаться мера. В отношении лорда Грэя к
несчастному мальчишке меры не было и в помине. Зачем-то это было ему нужно.
Причина как будто лежала на поверхности. Лорд Грэй сознательно разыгрывал
из себя исчадие ада, чтобы заставить этого лентяя и лодыря от души
возненавидеть себя и с жаром взяться за дело: чтобы хоть в какой-то
степени овладеть искусством убивать, Романо следовало бы сперва испытать
непереносимое желание сжать руки на чьем-то горле. На него это
действовало, однако не слишком, и Лея только удивлялась, почему лорд Грэй
так упорствует в вообще-то чуждом ему хамстве. Потом она хлопнула себя по
лбу, коротко рассмеялась и обозвала себя дурой. Она ведь в принципе
согласилась подумать о Романо как о возможном женихе, однако не оставила
лорду Грэю никаких сомнений относительно чувств, какие испытывала к
выдвинутой кандидатуре. В ее согласии не хватало любви, ее это удручало, и
такая умная скотина, как Грэй, это поняла. И он заставил Романо зримо
страдать, чтобы вызвать в ней женскую жалость - чувство, от которого до
любви ближе всего. Дерьмо. Она не желала любить Романо из сострадания. Ей
не хотелось, чтобы за нее платили такую мрачную цену.
14. ДЕНЬ ОТКРЫТИЙ
- Доброе утро, мисс Андольф, - сказала Глави, водружая на туалетный столик
кувшин с водой.
- Еще какое доброе, - согласилась Лея, разлепляя глаза. - Сегодня день
моего рождения.
Медный тазик загремел по полу.
- Как?!
- Ну, как бывают дни рождения. Сегодня мне стукнуло двадцать. Подумать
страшно - так и жизнь пройдет.
- Съер Грэй знает? - озабоченно спросила Глави.
Лея помотала головой.
- Зачем? - искренне удивилась она. - Мне и надеть-то к праздничному столу
нечего...
Однако Глави в комнате уже не было: она исчезла, оставив за собой лишь
взвихренный воздух. Лея, недоуменно пожав плечами, выбралась из-под
одеяла, умылась, надела утреннее платье и не торопясь спустилась в
обеденный холл. Это был первый день рождения, настигший ее вне дома, и она
совершенно не представляла себе, как это событие обставляется в кругу
посторонних. Именно поэтому, чтобы не чувствовать себя неловко и не
ставить в неудобное положение других, она и не хотела никому ничего
говорить. С Глави она попросту не удержалась: слишком уж погано сидеть в
одиночку и размышлять, что сегодня, в принципе, праздник твоего
существования.
Спускаясь вниз с галереи, она обнаружила в холле странную картинку: лорд
Грэй и Романо Кадуцци голова к голове что-то торопливо и довольно мирно
обсуждали. Отнюдь не в духе изувера и его жертвы. Лея безотчетно напрягла
свой уникальный слух.
- Позвольте, я это сделаю, - горячился Романо. - При всем уважении к вам,
Грэй, я думаю, в этой области у меня и знаний, и практики побольше.
- Не подведешь? В смысле, удержишься от какой-нибудь глупой выходки?
- Обижаете.
- Ладно. Я тоже что-нибудь придумаю.
Оба согласно замолкли, обнаружив на лестнице Лею.
- Сегодня тренировки отменяются, - объявил лорд Грэй.
- Какая жалость, - искренне сказал Романо, - что мисс Андольф не отмечает
день рождения триста шестьдесят пять раз в году. Я хотел бы выпить за день
мира и согласия.
- Вечером, - пообещал лорд Грэй.
С завтраком они покончили неожиданно быстро, Лея обратила внимание на то,
что оба куда-то бешено спешат, едва соблюдая этикет. Пожелав ей приятного
аппетита, мужчины выскочили за дверь. Неизвестно, о чем они тут без нее
сговорились, однако начало было многозначительным и многообещающим.
Она начала прикидывать, чем заполнить неожиданно свалившийся на нее
выходной. Пожалуй, для начала можно искупаться... Вы, может быть, думаете,
что после достопамятного происшествия на ручье она стала отказывать себе в
удовольствии? Нетушки, пусть Романо остерегается. Потом... ну, потом можно
съездить в городок, пройтись по лавкам, присмотреть себе какую-нибудь
безделушку в подарок.
- Мисс Андольф! - это Глави. - Съер Грэй просит вас подняться в библиотеку.
Лея задвинула за щеку последний кусок десерта и, дожевывая на ходу,
отправилась по указанному адресу. Погожий день заглядывал в окно кабинета,
пахло травой, однако на обычном месте за письменным столом было пусто. Лея
недоуменно поискала его за стеллажом... и услышала, как за ее спиною с
тяжким вздохом затворилась дубовая дверь и повернулся ключ в замке.
- О... ч-черт!
Она бросилась на дверь всем телом. Тщетно, разумеется.
- Простите, мисс Андольф, - донесся снизу виноватый голос Глави. - Таков
приказ съера. Нам, видите ли, нужно, чтобы вы не слонялись по дому и
ничего не видели, а библиотека - единственное место, где вы не будете
скучать.
- Буду! - рявкнула Лея. - Ни единой книжки в руки не возьму. Сейчас сяду
под дверь и завою с тоски. Весьма милая манера поздравлять! А когда меня
отсюда выпустят, ты будешь первая, с кем я рассчитаюсь!
- Извините, мисс Андольф, - по голосу Лея догадалась, что Глави хихикает,
- но та палка ближе.
Лея отперла крохотное окошко в двери, прорезанное на случай штурма: даже
если бы Винтерфилд оказался захвачен врагом, засевший здесь лучник мог бы
держаться, пока хватит стрел. Отверстие - только руку просунуть.
- Ты - подлая тварь, Глави, - сообщила она тюремщице. - А как же женская
солидарность?
- Все к лучшему, мисс Андольф, - уверила ее та. - Хотите, я поставлю с той
стороны табурет, сяду и буду рассказывать вам разные истории?
- Валяй, - согласилась Лея, измышляя планы освобождения. Самым исполнимым
ей показалось как-нибудь подманить Глави к окошку, ухватить ее за длинный
нос и крутить, покуда та не отопрет.
За дверью послышалось пыхтение, характерный звук, сопровождающий
перестановку тяжелой мебели, Глави отдышалась и села.
- Хотите, я расскажу вам, как съер Грэй выгнал из Винтерфилда маркграфиню
фон Скерд?
- Дерьмо, - жалобно сказала Лея. - Хочу!
Ей показалось, что Глави торжествующе улыбнулась.
- Однажды ночью нас всех перебудил невообразимый шум и грохот. Мы
сбежались в холл, потом те, кто посмелее, а за ними - и мы, поднялись
наверх. Что происходило до того, никто точно не знал, но, думаю,
догадаться было нетрудно. Ни до, ни после, - мечтательно добавила она, - я
не слышала из уст господина нецензурной брани, и что-то там было еще
насчет того, будто не хватало ему в своем доме ночью дверь собственной
спальни держать на запоре, и велел ей выметаться немедленно со всеми
вещичками. А она заперлась у себя, двери засовом заложила и кричала сквозь
дверь, что он сперва убьет ее, а только потом труп ее вытащит.
- Страсти какие! - причмокнула Лея.
- В клочья! - охотно подтвердила Глави. - Ну, вы знаете, съер Грэй в
некоторых вещах - сущий мальчишка, последний удар и последнее слово всегда
за ним. Тут она его, видно, крепко допекла: разошелся не хуже нее и велел,
представьте, двери ломать. Народ, по-моему, никогда такого удовольствия не
получал. Двери в Винтерфилде хорошие, крепкие, на случай войны ставились,
так что Оттису с ребятами без тарана нипочем было не обойтись. Снесли они
ее, наконец, с петель, ввалились в комнату и тут же обратно посыпались,
красные и давятся со смеху. Она там, с той стороны, с мечом в руках
поджидала. И, клянусь богом, на этой богине войны и нитки не было!
Смех - смехом, - продолжала она, - но только к этой бабе, пока у нее меч в
руках, никто и близко бы не осмелился подступиться, так что пришлось съеру
Грэю самому ее с мечом штурмовать, и ей-богу, там звенела сталь! И ругань
стояла такая, что любо-дорого. А потом он ее выволок, завернутую с головой
в скатерть, так что ни драться, ни кусаться... только пятки наружу
торчали. Оттис ее шмотки сгреб, этаким манером по лестнице спустились,
через двор прошли: съер впереди, через плечо у него лягающийся узел, а
сзади дружок мой с охапкой тряпья и такой постной рожей, что от одного его
виду можно со смеху помереть. Выкинули они ее на дорогу... и мост подняли!
Так ей ничего здесь, кроме скатерти, не досталось.
- А потом что?
- А что? Оделась в кустах и убралась восвояси. А мы праздник устроили.
Съер не возражал.
И разумеется, она возненавидела унизившего ее мужчину до конца дней.
Логично. Однако дураков не жалко.
Они еще покалякали о том, о сем. Солнце медленно поднялось в зенит, затем
стало клониться к западу.
- Я есть хочу! - взмолилась Лея.
- Ох! - Глави всплеснула руками. - Сегодня же не будет обеда, только
праздничный ужин! Это Брего так велел: на кухне с утра беготня и запарка,
а какой они там торт замышляют - это восьмое чудо света! Если вы поедите,
у вас в животе места не останется, чтобы все попробовать.
- А если ты мне немедленно не принесешь поесть, - мстительно сказала Лея,
- я, когда сяду за праздничный стол, придвину к себе ближайший салат,
возьму большую ложку, сожру его весь, и ни на что другое места не оставлю.
- Я, наверное, могла бы что-нибудь украсть в молочной, - нерешительно
предположила Глави. - Сыру, скажем...
- И хлеба с молоком, - заискивающе попросила Лея. - Я, правда, очень
голодна. Я бы за завтраком впрок наелась, кабы знала...
Глави умчалась и вскоре вернулась и, оглядываясь, переправила в окошко
плоды своих преступлений, при виде которых желудочный сок у Леи начал
выделяться настолько обильно, что она и думать забыла о выкручивании носов.
После утоления голода она отпустила Глави и пошла вдоль полок, выискивая
себе книжечку для дальнейшего времяпровождения. Ее внимание привлекла
старинная "География" in folio, раскрашенная вручную. В книжках про
дальние страны попадались замечательные картинки, они волновали
воображение, она потянула книгу с полки... и обратила внимание, что та
стоит как-то странно. Чуть-чуть наискосок, словно одна ее сторона неплотно
прижата к стене. Делать все равно было нечего, Лея стала снимать книги,
потому что сдвинуть с места отягощенную ими полку явно было бы не в ее
силах. Однако уже после трех она поняла, что полочка эта не простая. В
задней ее стене виднелось небольшое отверстие, которое не могло быть ни
чем иным, как только скважиной, а скважины предполагаются в дверях. Лея
хмыкнула и решила, что раз уж ее здесь заперли, то пусть пеняют на себя и
не жалуются, что она воспользовалась случаем утолить свое любопытство,
которое, как известно, погубило и воскресило кошку. Уразумев, что если
дверь-полка стоит наперекосяк, то, стало быть, она не может быть закрыта -
кто-то поторопился, провернув ключ в замке, но не захлопнув дверь! - Лея
поддела выступающий край кончиками пальцев и потянула на себя. Какую-то
секунду она вполне серьезно ожидала увидеть там ни больше, ни меньше, а
потайную комнатку Синей Бороды, где печально прославленный сказочный герой
хранил свою пикантную коллекцию. Однако, когда полка мягко отошла на
смазанных петлях, и Лея оказалась на пороге, она не обнаружила там ничего
пикантного.
Это было маленькое помещение, устроенное в толще контрфорса. Две узкие
вертикальные щели в противоположной, слегка наклонной стене давали немного
рассеянного света, а меж ними висела картина в резной черной раме:
выписанный со старомодной тщательностью женский портрет в полный рост и
натуральную величину. Рассмотрев лицо дамы, словно шагнувшей ей навстречу
из матовой черной глубины, Лея содрогнулась. На нее в упор смотрела Эрна
фон Скерд.
Ее пышные короткие волосы, ее безупречно прекрасные черные брови, лицо в
форме сердца. Совпадало все до самой мельчайшей подробности. Вот только
платье на ней было такое, каких фон Скерд по молодости никак не могла
носить: эти тяжелые многослойные юбки коробом, жесткие корсажи, стоячие
воротники и парча, похожая на жесть, вышли из моды лет пятнадцать тому
назад. И еще - выражение лица. Эта фон Скерд скорее бы умерла, чем
произнесла бы вслух дурное слово. Она была юной и нежной, трепетной и
беспомощной. При взгляде на это лицо Лее вспомнилось, как она стояла перед
самой мордой коня лорда Грэя, и как лорд Грэй при том едва не хватался за
сердце.
Разгадку она обнаружила на металлической табличке, вделанной в уголок
рамы. Там стояло хвастливое имя модного художника, и вместе с ним - имя
изображенной женщины: Карен Грэй, урожденная Миддлвуд, в свадебном платье.
- Дела! - вздохнула Лея.
Она мимоходом глянула на три цветочных глиняных горшка, стоящих у самых
ног портрета. В одном среди зелени цвели алые розы, в другом острыми
шипами - не тронь меня! - щетинился карликовый барбарис, усыпанный
гроздьями незрелых еще продолговатых ягод. В третьем пробивалась густая
поросль, похожая по виду на какой-то злак, скорее всего рожь. Лея не стала
даже и пытаться разгадывать эту символику. Она жалела, что вообще
оказалась здесь.
Разумеется, лорд Грэй не мог любить Эрну фон Скерд: роман с нею был бы
равносилен признанию, что он сошел с ума. Однако Лея ни за что бы не
поверила, что, обучая ее всему, что он знал сам, он не искупал свою
невольную вину перед Карен. Как легко было бы поддаться искушению и
поверить, что это Карен стоит перед ним с мечом в руках, что страшный сон,
в котором она погибла - всего лишь сон, и в его силах не дать ему сбыться.
Здесь, оказывается, было куда больше, чем забавная и полуприличная
историйка о том, как выставили за дверь назойливую претендентку. Она
поняла также, почему Эрна так нарочито отвратительна. Не могла она
причинить ему большей боли, чем сочетая эту неизвестно каким дьяволом в
насмешку данную внешность с вульгарностью и грубостью манер, с беспорядком
любовных связей и грязных скандалов. Все равно, что изо дня в день
выставлять непотребной девкой святой образ его возлюбленной. "Гадина, -
вспомнила она слова Оттиса, - надвое бы ее развалил".
Она выбралась из потайной комнатки, тщательно притворила дверь, забралась
с ногами на свой любимый диванчик, обтянутый вытертым бархатом, положила
под голову "Географию". Она бы хотела по-прежнему ничего этого не знать.
Подтянула колени к подбородку и лежала, расстраиваясь, пока не задремала.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг