"Да, есть такой проживающий в четыреста пятом, но чем он занимался вчера и
где находится сейчас, сказать не могу. Ключа на доске у меня нет, значит, еще
спит ваш Лугин... Не натворил ли он чего, раз им милиция интересуется? Нет? Ну,
пожалуйста, пожалуйста..."
Мы подходим к двери четыреста пятого, и Нагорнов достает уже знакомый мне
пистолет.
На стук в дверь никто не отзывается. Стучу сильнее, и внезапно дверь
распахивается. С первого же взгляда видно, что в номере никого нет.
Держа пистолет наготове, Нагорнов ужом проскальзывает мимо меня в номер и
растерянно прячет пистолет за пояс. Та постель, что справа, разобрана и измята,
словно в ней совсем недавно кто-то нежился, другая постель девственно не
нарушена. Беспорядка в номере нет, и ничего странного нет, но гнетущее чувство
тревоги не оставляет меня.
Что-то здесь не так, только пока не пойму - что именно...
Нагорнов заглядывает в совмещенный санузел, потом - в стенные шкафы.
- А вещей-то нет, - сообщает мне он. - Похоже, рванул когти твой Лугин.
Так-так. Если капитан прав, то бегство персонажей этой истории принимает
масштабы всеобщего явления. Крысы бегут с корабля. Или тараканы, которые,
говорят, очень чувствуют повышение уровня радиации...
Только мне почему-то не верится, что Лугин сбежал из города. Не мог же он
оставить машину и прочие принадлежности своей нелегальной деятельности в
гараже, в качестве своеобразного завещания владельцу оного?
А машиной он так до сих пор и не воспользовался. Я уверен в этом, потому
что во время своего посещения гаража прилепил один из оставшихся у меня
датчиков-шпионов на задний мост "Форда", и теперь, если кто-то хотя бы на
сантиметр сдвинет машину с места, в моем "мобиле" сработает система
оповещения...
Мы уже собираемся уходить, как вдруг Нагорнов приседает на корточки,
внимательно вглядываясь в крашеный дощатый пол возле разобранной кровати.
- Видишь, Лен? - спрашивает он, показывая на небольшие темные пятнышки на
полу.
Я нагибаюсь. Сомнений нет: именно так выглядят мельчайшие капельки крови,
если их разбрызгать с большой высоты на пол. Например, при профессиональном
ударе по лицу, когда нос не расплющивается в лепешку, а лишь больно, вплоть до
потери сознания, задевается костяшкой пальца.
- Интересно, - задумчиво продолжает Евгений, - здесь принято делать
влажную уборку каждый день или только раз в неделю?
Все еще наклонившись над полом, я поворачиваю голову и вижу, что под
кроватью белеет какая-то бумажка.
Извлекаю ее на свет божий и тупо созерцаю то, что на ней написано.
- Номер какой-то, - говорит недоуменно Нагорнов, бросив взгляд на бумажку
из-за моего плеча. - Может, телефон междугородной связи?
- Насколько я знаю, в телефонных системах не принято употреблять буквы, -
мрачно откликаюсь я.
На душе у меня скребут кошки. Потому что номер, который записан на
бумажке, является кодом моего личного доступа в сеть Инвестигации. Но и об этом
я не имею права сообщить моему спутнику.
- Дай-ка мне ее, на всякий случай, - просит Нагорнов и бережно прячет
бумажку в карман пиджака. - Отдам нашим экспертам, может быть, расшифруют...
Ну-ну.
- Ну, все, я пошел, - решительно направляется к выходу Евгений. - А то
точно выговор от начальства схлопочу!..
- А что будем делать с этим? - Я киваю головой на капельки крови на полу.
Нагорнов закусывает губу:
- Ты думаешь, здесь имело место рукоприкладство?
- А ты думаешь, что Лугин порезался, когда брился?
- А почему ты решил, что кровь принадлежит Лугину?
- По запаху, - мрачно шучу я.
- Слушай, Лен, - словно что-то вспомнив, говорит Нагорнов. - Давай впредь
договоримся так... Ты не будешь вызывать меня в ночь-полночь тогда, когда тебе
что-то померещится, хорошо? И тем более не будешь требовать проводить по
каждому пустяку расследование с экспертизами. Договорились?
- Нет, - качаю головой я. - Не договорились. Если ты думаешь, что все это
- пустяки, то и я могу подумать, что сон твоей родной дочери не представляет
собой ничего особенного.
Он опускает голову. Потом глухо говорит:
- Нет, Спящие - это, конечно, не пустяк. Но и ты ошибаешься, полагая, что
вокруг тебя - сплошь переодетые сотрудники секретных ведомств. Все гораздо
проще, Лен. Как любое реальное преступление... Мы, кстати, вчера обговаривали с
Ножиным одну версию, и пока что все, что случилось вплоть до настоящего
момента, укладывается в рамки наших предположений...
Я не успеваю ничего сказать, как Нагорнов продолжает:
- Мы склонны полагать, что в городе завелся маньяк, обладающий
экстрасенсорными способностями... Гипноз, внушение и прочее в том же духе...
Каким-то образом ему удается вводить в транс свои жертвы. Естественно, остается
загадкой, по какому принципу он осуществляет отбор и с какой целью все это
затеял, но пока мы его не поймаем, это так и останется загадкой. Чужая душа -
вообще потемки, а у маньяка и подавно... если у него есть, конечно, то, что мы
называем душой...
- Подожди, подожди, Женя, - бормочу растерянно я. - Ты сказал - в городе
завелся... Как это понять? Завестись могут в доме тараканы! Откуда он мог у вас
взяться?
- Ну, откуда-откуда?.. Оттуда! - отмахивается Евгений. - Откуда вы все
приезжаете в Мапряльск? Вот и этот... гипнотизер хренов, он тоже может
оказаться заезжим гастролером... Побудет у нас какое-то время, натворит дел - и
дальше, осваивать просторы нашей родины... от Москвы - до самых до окраин...
Я обессиленно опускаюсь на смятую постель, где еще недавно лежал тот, кто
выдавал себя за журналиста Лугина.
Это называется: ты ему - про Фому, а он тебе - про Ерему.
До чего ж зациклились наши борцы с преступностью на самых простых и
доступных объяснениях! Даже когда им на голову будет садиться летающая тарелка
с вооруженными зелеными человечками на борту, они до самого конца будут упрямо
твердить: "Не верьте глазам своим, граждане! Это - галлюцинация, которую вам
внушают гипнотизеры-преступники!"...
* * *
Как и следовало ожидать, Александр Мищенко исчез из больницы еще до того,
как его соседи по палате проснулись. Я побеседовал с ними, но ничего плохого о
спортсмене они сказать не смогли. Если не считать того, что оказался он
человеком абсолютно некомпанейским и неразговорчивым, даже от традиционного
рассказа о себе уходил очень старательно, разочаровав мужиков, для которых
появление очередного новичка было одним из немногих развлечений.
В прикроватной тумбочке никаких вещей от Мищенко не осталось. Соседи
пояснили, что прибыл он в палату с небольшой черной сумкой, которую, видно,
захватил с собой, когда уходил.
Никто спортсмена не навещал, но сам он несколько раз за день куда-то
надолго отлучался. Говорил, что ходил звонить к телефону-автомату,
установленному на лестнице. Хотя кому мог звонить человек, пробывший в городе
всего два дня?..
Попытки что-либо узнать у лечащего врача результатов не дают. Мои вопросы
насчет возможной симуляции со стороны Мищенко воспринимаются врачом как
провокационный намек на его, врача, профессиональную несостоятельность.
Поняв, что ничего существенного в этом направлении мне узнать не удастся,
я направляюсь в палату Спящих и встречаю в коридоре очень сердитого Круглова,
который незадолго до моего появления имел лобовое столкновение с Шагивалеевым и
Завьяловым.
Выясняется, что бывший майор решил воспользоваться ночным инцидентом, дабы
забрать сына из больницы. Однако врачи встали горой против этого, и никакие
просьбы и ссылки на Конституцию и отцовские права успеха Константину не
принесли. Главным аргументом противников Круглова стал довод, что, дескать,
пока не выяснена природа столь странного заболевания, есть все основания
полагать, что оно является инфекционным, а там, где существует возможность
заражения других людей, заканчиваются все права и свободы граждан.
Разъяренный Круглов ругался и плевался, но сделать ничего не мог.
Увидев меня, он решает привлечь меня на свою сторону, и мне приходится
приложить немало усилий к тому, чтобы отговорить его от скоропалительных,
экстремистских решений.
В итоге, мы сходимся с ним на том, что надо выждать еще несколько дней, а
там, глядишь, обстановка прояснится. Правда, в душе я сомневаюсь, что в
ближайшее время будут сделаны какие-либо открытия в отношении Спящих, но,
разумеется, делиться своими сомнениями с майором не спешу.
В разгар нашей беседы в невропатологии появляется Завьялов собственной
персоной во главе целой свиты людей в белых халатах. Откуда ни возьмись,
набегает множество санитаров, и начинается экстренная эвакуация Спящих куда-то
в недра больницы.
- Что происходит, Алексей Федорович? - спрашиваю я, сумев прорваться
сквозь заслоны свиты к заведующему.
"Неужели все-таки принято решение вывезти Спящих из Мапряльска?" - эта
мысль обдает меня неприятным холодком.
Завьялов неохотно посвящает меня в суть происходящего. Ночное происшествие
в больнице было тем самым детонатором, который привел в действие неповоротливую
систему городской администрации. Милиция приступила к расследованию по факту
скоропостижной смерти медсестры, а это, в свою очередь, побудило горздрав
провести свое собственное служебное расследование. Поскольку налицо покушение
на жизнь и безопасность Спящих, то решением мэра города создана специальная
комиссия, которую впопыхах окрестили "чрезвычайной". Вдобавок ко всему делом
"летаргиков" заинтересовалась местная пресса, и в утреннем номере "Мапряльского
рабочего" появилась подборка соответствующих материалов на целый разворот.
В этих условиях содержать особых пациентов в общем отделении было бы
равносильно халатности, и заведующий принял решение перевести Спящих в
специально выделенный для этого инфекционный изолятор, расположенный в соседнем
корпусе. Кроме того, он сумел договориться с руководством ГОВД о командировании
нескольких вооруженных милиционеров для круглосуточной охраны Спящих.
Что ж, это не так страшно. Пользуясь случаем, надо вот еще о чем его
спросить...
- Вы не знаете, Алексей Федорович, тот журналист, с которым вы меня
сводили накануне... Лугин, кажется, его фамилия... Он больше не появлялся в
больнице?
- Думаю, что нет, - быстро отвечает Завьялов. - Во всяком случае, я его не
видел, и никто из персонала больницы мне о нем не докладывал. А что такое?
- Да нет, ничего особенного, - спешу заверить своего собеседника. - Просто
он обещал мне показать кое-какие материалы - судя по его словам, весьма
любопытные и имеющие отношение к нашим "коматозникам", но вот уже второй день,
как ни странно, я нигде не могу поймать господина журналиста...
Заведующий заговорщически подмигивает мне:
- Может быть, как в том старом анекдоте, он просто попал под машину?
- Но ведь тогда он наверняка угодил бы к вам в реанимацию... или сразу в
морг... Не так ли, Алексей Федорович? - делаю вид, что не разделяю
юмористического настроя собеседника по поводу столь серьезных вещей.
- Да-да, разумеется... А каковы ваши успехи, Владлен Алексеевич, в
изучении наших непонятных больных? - вдруг осведомляется Завьялов, глядя на
меня в упор.
Я медлю с ответом. Вряд ли стоит сообщать ему о том, что Спящие обладают
кое-какими экстраординарными способностями в плане выживания без пищи и
воздуха. Хотя об этом наверняка проболтается, если уже не проболтался, Ножин...
- Отойдем в сторонку, Владлен Алексеевич, - предлагает Завьялов, видя мое
замешательство.
Когда мы оказываемся наедине, он по-приятельски берет меня за пуговицу
рубашки:
- Честно говоря, Владлен Алексеевич, ваши методы работы вызывают у моих
коллег некоторое... недоумение, - говорит он. - Судите сами: вместо того чтобы
исследовать причины возникновения и специфику данного заболевания, вы почему-то
уделяете этим пациентам довольно мало внимания... Целыми днями где-то
отсутствуете... Я, конечно, не хотел бы давать вам указания и вообще как-то
вмешиваться в ваши действия, но... сами понимаете, это вызывает определенные
кривотолки...
Ну вот. Этого и следовало ожидать. Нашелся еще один последователь моего
шефа, который полагает, что я должен дневать и ночевать у изголовья своих
объектов исследования.
- Кстати, - странным тоном продолжает Завьялов, отпуская мою пуговицу,
чтобы тут же цепко взять меня под локоть, - вам следует быть готовым, Владлен
Алексеевич, к тому, чтобы... ээ... оповестить местную общественность о
предварительных результатах проделанной вами работы... Видите ли, сегодня в
четырнадцать часов в моем кабинете состоится заседание городской чрезвычайной
комиссии, на котором я вас приглашаю не только поприсутствовать, но и активно
поучаствовать. То есть выступить с кратким сообщением о том, что может
представлять собой данное заболевание...
- Но мне нечего пока сказать, Алексей Федорович! - протестую я. - Прошло
совсем мало времени, и я...
- И все-таки я настоятельно рекомендую вам сказать хотя бы несколько слов.
Как представитель научных кругов, так сказать... Договорились? Ну, прошу
извинить, но мне пора вернуться к текущим делам.
С этими словами Завьялов отпускает мой локоть и скрывается из виду.
Я смотрю ему вслед и мысленно ругаюсь самыми отборными ругательствами.
Эх, а как все гладко начиналось, и кто бы мог предвидеть, что этот
толстячок с замашками коммерсанта окажется не так прост, как кажется?..
А теперь я нахожусь на грани провала, и даже если сумею запудрить мозги
членам комиссии, то когда-нибудь меня все равно разоблачат как проходимца,
пользующегося фальшивыми полномочиями.
Остается один-единственный выход, но санкцию на него должен дать мой шеф.
* * *
Перемещение Спящих на новое место занимает не очень много времени.
Изолятор представляет собой двухэтажный корпус, стоящий на отшибе на
территории больницы. Весь второй этаж отведен для "коматозников", как их по
привычке называют врачи и санитары. В вестибюле изолятора устанавливают пост
охраны в составе двух дюжих молодцев в милицейской форме, с дубинками и
пистолетами в кобурах. Еще один милиционер обосновывается у лестницы, возле
входной двери на второй этаж.
Отныне доступ к Спящим закрыт для посторонних, коими считаются не только
журналисты, но и родственники. Окна палат оборудованы сварными решетками, а
чердака в здании не имеется.
Тех больных, которые раньше пребывали в изоляторе, теперь сосредоточили на
первом этаже -- тем более что пока их не очень много.
Хорошо, что еще ночью, оставшись один в палате Спящих, я снял свои
"сторожевые" датчики, иначе их наверняка обнаружили бы при транспортировке.
Курировать Спящих теперь будет Ольга Дмитриевна Алехина, заведующая
изолятором. Разумеется, кураторство это носит весьма условный характер,
поскольку лечить загадочных больных никто не собирается. По крайней мере,
пока...
В суматохе я не сразу обращаю внимание на то, что почему-то нигде не видно
Ножина. Звоню в невропатологическое отделение, и мне сообщают, что Михаил
Юрьевич еще не появлялся на рабочем месте. Отсыпается, наверное, старик после
бессонной ночи, решаю я...
Потом я долго сижу в палате, дожидаясь, когда беготня вокруг меня
прекратится и можно будет заново установить датчики системы оповещения. За это
время я несколько раз пытаюсь связаться с Центром, но канал связи с шефом
почему-то постоянно занят.
Вдруг из "мобила" раздается звонок сотового. Поспешно надеваю на голову
гарнитуру в виде наушников и микрофона на дужке, становясь похожим на военного
радиста.
Это звонит Ножин. Голос у него сегодня какой-то странный, он то и дело
прерывается продолжительными паузами.
- Я ухожу... Лен, - говорит он мне без всяких предисловий.
- Уходите? - удивляюсь я. - Куда? И где вы сейчас находитесь?
- Я дома, - помолчав, сообщает он. - Пока...
Я ухожу... туда ... куда суждено... уйти всем нам... Неизбежно...
- О чем вы, Михаил Юрьевич? - по-прежнему не понимаю я психотерапевта.
- Не надо, - достаточно твердым голосом произносит Ножин, но тут же
умолкает, и после этого голос его становится все слабее и глуше: - Спящих... не
трогайте... берегись... много... вокруг... Они хотели и меня... но... сказал:
"Нет!"... Прощай, Лен... Прости... старика...
Я оторопело слушаю эту галиматью, пытаясь ухватить смысл, который может
быть скрыт в ней. Потом меня озаряет..
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг