Он не договорил и махнул рукой.
Повернув голову, я увидел, что со стороны водительской кабины автобуса
к нам приближается по асфальту чья-то тень.
В тот же миг Адриан, будто превратившись в пантеру, взметнулся
навстречу подходившему громиле, сжимавшему в правой руке длинную стальную
дубинку - не то ломик, не то монтировку. Громила замахнулся на Клура, но
интерполовец блокировал руку с железякой - при этом он выкрикнул громко:
"И-раз" - сместился вправо и ударил нападавшего левой ногой под мышку
захваченной руки, а кулаком нанес быстрый удар в лицо ("И-два!"). Водитель
автобуса, по-детски ойкнув, влип спиной в борт автобуса, стал сползать
вниз, но Клур в прыжке добавил ему другой ногой - теперь уже в висок. Как
на этот отреагировал громила, я не знаю, потому что в этот момент Клур
заорал: "Три-и-и!", и я понял, что это относится ко мне.
Прижимаясь к шершавому горячему асфальту, я уподобился ящерице,
протискиваясь под титановосплавным брюхом автобуса (оно оказалось
почему-то длинным и низким, и я испугался, что вот-вот застряну под ним),
а вылез с другой стороны, то вскочил и бросился бежать за угол перекрестка.
Со стороны центра города, приближаясь, истерично выла сирена
полицейского патруля, и мне очень захотелось поверить в то, что Клур
сумеет продержаться и уцелеть до его прибытия. Но надежды на это не было
никакой, и, свернув в какой-то закоулок, я прислонился к стене и,
задыхаясь, закрыл глаза. С бьющимся подобно паровому молоту сердцем
прислушался. Там, откуда я бежал, раздались автоматные очереди, похожие на
свист реактивных турбин, и это могло означать только одно... Каким-то
внутренним зрением я отчетливо увидел, как Клур медленно-медленно падает
на асфальт, как кровь фонтанчиками хлещет из его изрешеченной груди и изо
рта, и как трое с автоматами неторопливо садятся в "парабелл"...
Теперь я мог рассчитывать только на свои силы.
Глава 10
Свет бьет прямо в глаза ярко-белым, безжалостным потоком. Лампа, не
дающая теней, мне очень знакома, но я не могу припомнить, где видел ее
раньше. Из-за того, что свет буквально заливает мои глаза, не видно больше
ничего.
Ладно, сомкнем пока веки, чтобы, во-первых, окончательно не ослепнуть,
и во-вторых - чтобы выиграть время, а сами сосредоточимся на других
ощущениях.
Слух: где-то поблизости - металлическое звяканье, жужжание каких-то
электроприборов и булькание льющейся воды. Бурчание тихих, неразборчивых
голосов.
Положение тела - горизонтальное. Следовательно, я лежу. И между прочим,
лежу на чем-то жестком, гладком и холодном. Следовательно, я лежу голышом,
раз всей кожей чувствую холод своего ложа. Попытаемся пошевелить пальцами
руки.
Бесполезно. Ногами... То же самое. Другими частями тела... Такое
впечатление, будто меня парализовало. Или от меня осталась только одна
голова, домысливающая всякую чепуху насчет несуществующего тела. Как у
профессора Доуэля...
Обоняние: в комнате витает отчетливый запах лекарств.
Теперь до меня доходит, где я уже видел эти огромные лампы со
множеством граней, дающие такой яркий свет. Они применяются в операционных.
Значит, я - на операционном столе. Возможно, меня накачали какой-нибудь
дрянью, а , может, просто-напросто прикрутили руки и ноги специальными
зажимами, опасаясь, что, очнувшись, я начну буйствовать.
Успокойтесь, граждане врачи, я вовсе не собираюсь бить вас по мордам. Я
- тихий пациент...
Интересно, что за операцию они замышляют? Удаление печени или
трепанацию черепа?
А что, если я вообще не в больнице, а в морге, где меня собирается
вскрывать небритый и пьяный тип в резиновом фартуке, чтобы всласть
покопаться в моих внутренностях? Как гласит чья-то мрачная шутка:
"Вскрытие показало, что труп был еще жив"... Нет, нет, приятель, вместо
того, чтобы паниковать, тебе лучше подать признаки жизни. Например,
застонать...
Приоткрываю глаза, и на фоне яркого света появляется белое пятно. Жду,
пока зрение придет в норму, и убеждаюсь, что пятно является довольно
миловидным женским лицом, обрамленным медицинской шапочкой.
Женщина озабоченно вглядывается в меня, а потом переводит взгляд
куда-то вбок и вверх - видимо, там располагается экран монитора, на
который подаются данные о моем самочувствии. Не стоит смотреть, сестра:
самочувствие у меня - хуже некуда!..
- Он пришел в себя, - говорит она кому-то в сторону, и рядом с ней тут
же возникает другое лицо, тоже в белой шапочке с красным крестиком на лбу,
но на этот раз - мужское.
- Как вы себя чувствуете, господин Клур? - спрашивает мужчина таким
озабоченным тоном, что можно подумать, будто его в самом деле беспокоит
мое здоровье.
- Где я? - пытаюсь спросить я, но из горла вырывается лишь
нечленораздельный хрип.
Медсестра осторожно протирает кожу вокруг моего рта ваткой, смоченной в
какой-то спиртосодержащей жидкости, хотя я предпочел бы сейчас глоток этой
жидкости вовнутрь.
Повторяю свой вопрос, и на этот раз моя дикция становится намного лучше.
- Вам не стоит беспокоиться, - говорит мужчина. - Вы находитесь в
частной хирургической клинике. Я - доктор Сэм Бейтс. К сожалению, вынужден
сообщить вам, что сердечко ваше ни к черту не годится... Болезнь века,
знаете ли, многие страдают от этого. Гиподинамия, ожирение, жаркий климат
всегда только усугубляют сердечный недуг...
Он говорит мягко, но в то же время пристально наблюдая за моей
реакцией. Уж не ждет ли он, что я буду возражать ему, особенно насчет
гиподинамии? Мне-то грех жаловаться на малоподвижный образ жизни, если
буквально перед тем, как попасть сюда, пришлось заняться самыми
энергоемкими физическими упражнениями - сохранением своей драгоценной
шкуры...
- Вы помните, что с вами произошло, господин Клур? - вкрадчиво
осведомляется хирург. - Один мой хороший знакомый обнаружил вас лежащим
без сознания на тротуаре в три часа ночи, позвонил мне, и я сразу же
распорядился доставить вас в клинику - благо, он был на машине...
Конечно, я все помню, доктор, несмотря на то, что вы по уши налили меня
наркотическими препаратами, отшибающими волю и разум.
... Сначала все было не так уж и плохо. Я разделался с шофером
автобуса, чтобы дать возможность Любарскому уйти, но тут сзади подоспели
люди из "парабелла", которые с трех сторон взяли меня на прицел своих
почти игрушечных автоматов. Я предполагал, что они не собираются меня
отправлять на тот свет, но, признаться, адреналина в моей крови от этого
не убавилось: все-таки неуютно чувствуешь себя, когда еще пахнущий порохом
ствол упирается тебе в затылок... Руки одного из этих типов обшарили меня
в поисках чего-то необычного, но, видимо, результаты обыска показались ему
недостаточными, и мне приказали раздеваться... "До пояса?", язвительно
осведомился я. "Догола", мрачно сказали в спину. "Да побыстрее". Они явно
торопились, впрочем, на их месте торопился бы любой: было слышно за
версту, что к нам по ночным улицам мчится полицейский патруль. Мое
внимание тогда было сосредоточено на другом занятии - я как раз
прикидывал, как бы половчее избавиться от этих молодчиков, - а поэтому мой
интеллектуальный коэффициент был равен почти нулю. Иначе чем объяснить мой
ляп? Ведь невооруженным глазом было заметно, что парни с "компактами"
действовали не очень-то логично и разумно:
если бы они боялись полиции, то проще было бы запихнуть меня в
"парабелл" и дать деру, чтобы где-нибудь в более подходящем месте обыскать
меня как следует... с раздвиганием ягодиц и просвечиванием рентгеновскими
лучами. Видимо, задумка Шлемиста как раз и заключалась в том, чтобы
усыпить мою бдительность, и парни играли роль этакого отвлекающего
фактора, не более...
Вообще, я не очень-то любил оружие. Некоторые оперативники не могут
обойтись без увесистого "форда", из которого никто, кроме законного
владельца, выстрелить не сможет: сработает механизм блокировки затвора...
Другим подавай подмышечный компакт-пулемет с пулями, самонаводящимися на
людей. Третьи уверяют, что в решающий момент нет ничего надежнее, чем
какая-нибудь огнестрельная штуковина, замаскированная под зажигалку или
спрятанная в оправе экран-очков. Но лично я всегда придерживался мнения,
что любое оружие абсолютно бесполезно для самообороны. Потому что его еще
нужно успеть вытащить, приготовить к бою и постараться не промахнуться в
противника. Что же касается применения оружия в целях угрозы и запугивания
для добывания каких-либо сведений, то и в этом случае, рассуждая
логически, пистолет бесполезен. Ведь тот, кому угрожают, если он не
окончательный идиот, рано или поздно, придет к выводу, что он гораздо
больше нужен человеку с оружием живым, чем окоченевшим трупом. Другое
дело, когда завязывается перестрелка. Но "контролер", угодивший в
перестрелку с противником, может спокойно подавать рапорт об увольнении по
профнепригодности.
Потому что это означает, что он нарушил главное правило Контроля - убей
противника прежде, чем он воспользуется оружием... В целом, оружие -
скверный заменитель силы и рефлексов. Человек, постоянно таскающий за
поясом или под мышкой кусок стали, оставшись без оружия, чувствует себя
примерно так же, как голый среди бела дня в центре Нью-Йорка. Зато
безоружность дает несомненное психологическое преимущество - особенно,
если об этом знает противник. Твоя безоружность обезоруживает противника,
и он невольно перестает опасаться тебя (и напрасно, потому что в ближнем
бою существует сотня способов убить человека голыми руками)....
Именно этот психологический фактор я и решил использовать, когда
приступил к раздеванию. Никому из троих не могло прийти в голову, что я
решусь на что-либо существенное под прицелом трех стволов сразу. Однако,
прежде чем приступить к выполнению намеченного плана, я, расстегивая
пиджак, незаметно расстегнул цепочку своей "заглушки", а потом столь же
аккуратно вытряхнул ее через рукав в прорези канализационной решетки.
Потом я стянул с себя пиджак.
Неискушенному человеку и в голову не может прийти, что на миг пиджак
способен превратиться если не в оружие, то, по крайней мере, в подручное
средство... Эти, во всяком случае, явно не знали, и я восполнил их пробел
в образовании, с силой швырнув пиджак в лицо молодчику с усиками. Его
замешательство усилилось, когда я нанес ему удар в пах коленом, и он
согнулся пополам, вскрикнув от боли и выронив оружие. Второго я поймал за
ногу и нагнувшись, чтобы увернуться от очереди, пущенной мне в голову
третьим парнем, резким движением не только свалил его с ног, но и сломал
коленный сустав. Третий тип попятился от меня и вновь открыл огонь, но,
по-моему, он больше стремился напугать меня, чем убить или ранить, потому
что его очередь только слегка обожгла мне лопатку и вонзилась в борт
автобуса. Вторую очередь он пустить уже не успел, потому что из-за
автобуса прогремела серия пистолетных выстрелов, и он, постояв еще немного
с таким видом, будто ничего не случилось и он просто задумался, обрушился
на асфальт.
Полицейский офицер, стрелявший в парня, неторопливо спрятал пистолет в
кобуру и подошел ко мне.
- С вами все в порядке? - осведомился он. Его коллеги, подоспевшие
вслед за ним, надевали наручники на парней, которых я отключил, и
бесцеремонно волокли их в машину.
- Да, вполне, - сказал я, надевая пиджак. - Боюсь, правда, что этим
субчикам повезло меньше. Одному из них я сломал ногу, а другого, кажется,
вообще отправил на тот свет. - С этими словами я кивнул на громилу,
распростертого возле автобуса.
Полицейский наклонился и приподнял у лежащего одно веко.
- Так ему, собаке, и надо, - сказал он после паузы. - Я надеюсь, вы
проедете вместе с нами в управление, чтобы заполнить протокол?
- С большой охотой, - сказал я. - Кстати, вы знаете, как будет "собака"
по-арабски?
Контроль использует достаточно примитивный, но надежный пароль для
того, чтобы наши люди могли опознать друг друга. Просто нужно употребить
слово "собака" - неважно, в каком контексте или значении. Однако слово это
может прозвучать в разговоре и случайно. Поэтому, чтобы быть уверенным в
том, что данное слово действительно означает: "Я - свой", слушающий должен
попросить собеседника перевести на какой-нибудь достаточно экзотический
язык. Разумеется, с учетом возможных лингвистических познаний партнера.
Любой оперативник Контроля знает наизусть примерно сотню эквивалентов
перевода этого слова на редкие языки, начиная от амхарского и кончая
японским. В данном случае в деле фигурировал "арабский след", и, видимо, в
голове у меня сработали какие-то подсознательные импульсы, раз я избрал
арабский язык ...
Офицер недоуменно взглянул на меня, но тут же произнес:
- "Кельб"... А что?
Я хотел по-дружески хлопнуть его по плечу и поблагодарить за выручку,
но он выразительно покосился на своих помощников, которые суетились рядом
с нами, и я решил воздержаться от эмоций.
- Наверное, будет лучше, если вы поедете со мной на машине этих
негодяев. - Мой собеседник кивнул на "парабелл", до сих пор стоявший
посреди улицы с открытыми люками.
- Я тоже так думаю, - сказал я.
Меня ввело в заблуждение то, что он правильно отреагировал на пароль.
Хотя стоило бы догадаться, что если геймеры за мной следили постоянно, то
наверняка обратили внимание на мою странную манеру спрашивать у
собеседников, как будет слово "собака" на других языках. Видимо, Шлемист
был умен, раз сделал из этого факта правильный вывод.
Я понял, что меня облапошили, лишь тогда, когда полицейский, которого я
принял за своего, заводя турбину "парабелла", царапнул чем-то острым меня
по руке. Я почувствовал внезапную усталость и одышку, хотел ударить
обманщика, но руки мои уже не поднимались, подбородок сам собой упал на
грудь, и я провалился в темную яму...
Так что ваши сведения неверны, уважаемый доктор, и вы прекрасно об этом
знаете.
Скажите прямо, чего вы от меня хотите, а вернее, чего хочет от меня тот
самый ваш "знакомый"? В принципе, я догадывался, что когда-нибудь буду
удостоен чести отвечать на его вопросы, только не предполагал, что это
произойдет в медицинском учреждении, а не в пыточной камере.
- Поэтому не волнуйтесь, - успокаивающим тоном продолжает доктор Сэм
Бейтс, - все будет хорошо.
- Надеюсь, операция будет проходить под наркозом, доктор? - говорю я,
хотя уже заранее знаю ответ.
- Увы, господин Клур, - с притворным сочувствием вздыхает изверг в
белой шапочке врача, - исследования показали, что у вас отрицательная
реакция на все виды анестезии... Именно поэтому мы и вынуждены были
иммобилизовать вас на операционном столе.
Он опять лукавит, этот частник-хирург: ведь "аллергия", на которую он
ссылается, вовсе не помешала им накачать меня сильнодействующим
снотворным. Но мне уже не стоит обращать внимания на такие детали.
- Сестра, - обращается доктор Бейтс к своей ассистентке, - у вас все
готово к операции? - Женщина по другую сторону стола кивает. - Что ж,
можно начинать.
Это он произносит таким тоном, будто ждет, когда лично я дам добро на
то, чтобы они начинали кромсать мою беззащитную плоть. Поскольку я молчу,
то Бейтс приказывает сестре:
- Скальпель!
Острое стальное лезвие в красноречивом ожидании зависает над моей
обнаженной грудью, которую сестра уже успела протереть вонючим
дезинфекционным раствором, а затем медленно начинает приближаться к коже.
Самое время закрыть глаза и стиснуть зубы, чтобы попытаться молча
перенести эту хирургическую экзекуцию.
Однако, я смотрю Бейтсу в глаза и жду.
Скальпель касается моей груди и опять поднимается вверх.
- Знаете, господин Клур, - говорит хирург. - Я должен предупредить вас,
что операция, которую вам предстоит перенести, носит весьма сложный
характер и может окончиться... э-э... весьма печально для вас. Не хотите
ли вы, на всякий случай, - будем надеяться, что до этого не дойдет, -
сделать какие-либо заявления...
что-нибудь передать вашим родным, близким... знакомым?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг