просто плюнуть, отвернуться и постараться быстрее забыть свой позор, а иначе
будешь корячиться до тех пор, пока пупок не надорвешь. Вон, посмотри, как живут
и работают другие и бери с них пример. Они-то точно знают, что можно, а что
нельзя. Что стоит делать, а чего делать нет смысла ни при каких
обстоятельствах. Если чего-то не знаешь - не беда, можно вполне обойтись и без
этого. От многих знаний - много печали, как сказал кто-то. А если чего-то не
помнишь - еще лучше: чем меньше воспоминаний, тем меньше переживаний, так что
голова не будет болеть. Живи как живется и благодари судьбу за каждый прожитый
день. Утешай себя тем, что все могло бы быть хуже, чем есть. Надейся на то, что
сегодня лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня. Будь проще, как
любит говаривать Двенадцатый, и люди потянутся к тебе".
Он скрипнул зубами от приступа внезапного гнева. "Ну нет, этого от
меня вы не дождетесь, - сказал он каким-то безликим призракам, мелькающим
перед его мысленным взором. - Хотите превратить меня в муравья, амебу,
игрушку? Вот вам, выкусите-ка! Пусть моя голова от напряжения взорвется и
мозги (разлетятся кровавыми ошметками по стенам, но я все равно буду думать о
своем! Никакой другой задачи у меня в этом мире нет".
Взгляд его упал на раскрытую Книгу, и тут вдруг ему пришло в голову, что
он сам мог бы писать. Не переписывать чужие фразы, а излагать свои мысли. И еще
записывать все, что с ним происходит. Описывать весь день до малейших деталей и
фиксировать свои внутренние переживания, чтобы завтра или когда-нибудь еще,
затруднившись вспомнить то, что с ним было раньше, он мог бы прочесть свои
записи и восстановить прошлое, рассеять окутывающий сознание туман, как стирают
толстый слой пыли со старой картины... Может быть, это в будущем поможет ему
сделать какие-то выводы об этом мире, и тогда наверняка прояснится и все
остальное!
Он захлопнул Книгу и сунулся в сейф, чтобы взять стопку чистых листов.
Однако оказалось, что прежние запасы бумаги кончились, а значит, надо начинать
новую пачку. Для этого пришлось разобрать завалы писчих принадлежностей,
нагроможденных на верхних полках, и неожиданно откуда-то слетела и рассыпалась
по полу тощая картонная папка-скоросшиватель, в которой лежали какие-то
исписанные бумаги. Третий стал собирать их и с удивлением обнаружил, что
листочки в папке исписаны его почерком. В этом он никак не мог ошибиться. Но
если это были результаты его труда над Книгой, то почему он оставил их здесь, а
не сдал, как полагается, в конце рабочего дня Десятой?
Он вернулся за стол и принялся читать текст на листках. Для этого ему
пришлось вдумываться в смысл написанного и отчаянным усилием воли пытаться
удержать этот смысл в памяти. Занятие это оказалось таким непривычным для него,
что в голове опять возник знакомый туман, сильно заломило виски и затылок, но
Третий не сдавался. Он прочитал текст несколько раз, прежде чем смог осмыслить
и запомнить его.
Это было описание сегодняшнего дня - как он просыпается, ничего не помня и
не понимая окружающего мира; как одевается, прислушиваясь к спору о погоде
между Седьмым и Восьмым; как разговаривает о Стене с Пятнадцатым во время
завтрака; как Девятый клеит таблички с наименованиями различных предметов, как
Седьмой и Восьмой роют и одновременно закапывают канаву, как он опаздывает в
Рабочий корпус, а дежурный Четвертый упрекает его; как он, Третий, уходит с
головой в переписывание Книги, а потом пытается преодолеть Стену через дверь,
указанную ему Одиннадцатым.
Те же события, те же лица и те же разговоры, что и сегодня, - все
повторялось одно к одному. День, который он когда-то описал, и день сегодняшний
были похожи как две капли воды.
За одним исключением, причем весьма существенным.
День, который был, так сказать, текущим, еще не закончился, а события,
запечатленные почерком Третьего, описывались вплоть до самого вечера. Если в
том мире, где существовал этот странный городок, окруженный Стеной, один и тот
же день повторялся заново, потому что время здесь было замкнуто в кольцо длиной
в сутки, то теперь у Третьего был реальный шанс узнать, что ожидает его
впереди.
Теперь разгадка всех тайн была близка, и оставалось совсем небольшое
усилие, чтобы дотянуться до нее. Он в этом был почему-то уверен. Но прежде
всего следовало дочитать текст до конца. Свой собственный текст.
Глава 3
"После ужина все остались в столовой. Столы были сдвинуты к одной стене,
стулья - расставлены рядами, а перед ними был сооружен импровизированный
президиум: стол с двумя стульями - почетные места для Первого и Двенадцатого.
Когда все расселись, Первый поднялся со своего места и откашлялся. В руках у
него был исписанный лист бумаги. Все было как положено.
Я незаметно оглядел своих соседей.
Справа от меня дремал бездельник и любитель сна Пятнадцатый. Впереди
спорили о погоде на завтра Седьмой и Восьмой. Слева сильно пахло потом и
канифолью - восседавший там на стуле верхом Шестнадцатый меланхолично разминал
кисти рук с помощью каучукового мячика. Сзади, ковыряясь в зубах спичкой, Пятая
безапелляционно заявляла успевшему смениться с дежурства Четвертому, что всё в
мире - дерьмо и что лично она ничему и никому не верит.
Наконец собрание началось.
- Много времени я у вас отнимать не буду, а скажу об итогах сегодняшнего
дня одним мазком, - сразу объявил Первый. Его обычная рассеянность сменилась
зловещей решительностью и нездоровым возбуждением. - Хочу отметить лишь два
момента. В целом день был проведен нами целесообразно. Однако, - тут он сделал
грозную паузу, обводя присутствующих взглядом, не предвещавшим ничего хорошего,
- имелось и много непонимания своих задач! Я не буду носить камень за пазухой
на кого-то и в целом, но когда отдельные пытаются провести меня вокруг пальца,
то пусть они не надеются!
В зале повисла почтительная тишина. Все старались не встречаться взглядом
с оратором. А Первый, все более разъяряясь и уже окончательно забыв о
заготовленном для него Двенадцатым конспекте выступления, продолжал:
- Поэтому проблема дисциплины и добросовестности будет стоять у нас и
звучать в полный голос! Вот возьмем, к примеру, всем нам известного
Пятнадцатого. Кстати, где он?
Пятнадцатый беспробудно спал, склонив голову на плечо Тринадцатому,
который время от времени безуспешно пытался от этой головы отстраниться, дабы
не быть обвиненным в потворстве бездельнику. Услышав вопрос Первого,
Тринадцатый сильно толкнул Пятнадцатого локтем в бок, тот очнулся и рефлекторно
вскочил, ошарашенно хлопая заспанными глазками.
- Вот вы, Пятнадцатый, - сказал Первый, обвиняюще вытянув указательный
палец в направлении объекта своего возмущения, - вы уже настолько распустились,
что вам скоро и во сне захочется спать!
Пятнадцатый что-то еле слышно пробормотал себе под нос. Аудитория
осуждающе молчала.
- Да он нарочно спит! - выкрикнул кто-то из последнего ряда. - Он думает,
что спящего его никто не заметит - как страус, который прячет голову в песок от
опасности!
По рядам пробежал дружный смех. - Тихо! - поднял руку Первый и вновь
обратился обвинительным тоном к Пятнадцатому. - Своими прогулами вы срываете
весь разгар рабочего процесса! Где вы болтались сегодня весь день? Вы опять
спали! Мне уже надоело с вами вести речи на эту тему!
Пятнадцатый что-то пробормотал. Аудитория неодобрительно молчала.
- Что-то вы никак не можете привести себя к общему знаменателю,
Пятнадцатый, - продолжал разошедшийся не на шутку Первый. - В моих глазах вы
наложили на себя неправильный отпечаток в плане бездеятельности!
Пятнадцатый опять что-то пробурчал.
- Ладно, садитесь, - внезапно смягчился Первый. Взгляд его нашел другую
жертву, и у меня невольно что-то сжалось внутри. - А теперь вы. Третий.
Вставайте, вставайте!
Я поднялся.
- Вы опять пытались сегодня дезертировать за Стену, - негодующим тоном
констатировал Первый. - Причем в разгар рабочего дня! Слушайте, вы уже
становитесь мозолью на моих глазах, потому что о вас и вокруг вас давно ходят
всякие разговоры!
Я постарался отключить органы своего слуха. Опыт показывал, что в подобных
ситуациях лучше всего было не возражать и не доказывать свою правоту Первому и
всем остальным, а смиренно внимать, потупив взор.
Тем не менее отдельные обрывки речи разгорячившегося Первого до меня
все-таки доносились.
- Я вас категорически отказываюсь понимать, Третий, - говорил он,
пристукивая кулаком по столу, словно заверяя каждое свое слово незримой
печатью. - Или, простите, я - дурак, или вы чересчур умно себя ставите. Но
отлынивать от работы самовольно я вам не позволю!
Голос Пятой громко произнес:
- Конечно, дурак!
Первый вздрогнул и смешался. Однако реагировать на подобные выкрики он,
видимо, считал ниже своего достоинства. Выразительно покосившись на
Двенадцатого, он сказал:
- Ладно, Третий, садитесь, но учтите, что на общем фоне вы фигурируете не
в очень лестных оттенках. И если вы еще хоть раз сделаете поползновение на
.упомянутый мной вопрос, то вам не поздоровится лично от меня!
Потом он заглянул в свою шпаргалку и провозгласил:
- В отношении задач на завтра. Завтра у нас начинается очередной раунд. В
том смысле, что работать мы с вами будем по обычному ритму.
Среди собравшихся кто-то захихикал.
- В общем и целом, - невозмутимо продолжал Первый, - что касается задач,
то тут у нас имеется еще много темных пятен на пробелах!
- Пятна есть пятна, - во всеуслышание произнес Одиннадцатый. - Пятна и на
солнце бывают. Первый с осуждением нахмурился.
- Реплики на эту тему с места абсолютно неуместны, - сказал он. - У всех
еще будет возможность высказать свое мнение.
По рядам пробежал ропот. Четвертый робко зевнул. Седьмой с Восьмым
зашептались.
- Я требую тишины и внимания! - привстав, сказал Двенадцатый. - Кому не
интересно - тот может выйти!
Все притихли, обескураженные таким заявлением. Первый опять заглянул в
свой листок.
- В общем и целом, - устало сказал он, - уклад нашей жизни должен быть
затянут на все гайки. Вот этот момент я попрошу хотя бы мысленно иметь в виду.
Я закончил.
Он убрал листок в карман комбинезона и опустился на свое место в
"президиуме".
- Какие будут вопросы? - полюбопытствовал, вставая, Двенадцатый.
Вопросов не было. За окном уже было темно.
- Хорошо, - не удержался Двенадцатый. - Кто желает выступить?
Выступать не желал никто.
- Что ж, тогда слово предоставляется Второму, - объявил Двенадцатый.
Второй поднялся, теребя от волнения свою неразлучную рулетку.
- Я не собираюсь много и долго говорить, - заверил он. - Постараюсь быть
краток...
Однако выступал он не меньше получаса. Вначале нудно говорил о дисциплине,
о том, что каждому нужно быть дисциплинированным, что нарушать трудовую
дисциплину нехорошо, потому что нужно работать всем и каждому на всеобщее
благо. Но потом он неожиданно свернул на проблему измерений, и оказалось, что
сегодня он что-то (что именно - Второй предпочел умолчать) измерил, и результат
этого измерения отличался от вчерашнего на целых две десятых миллиметра, а
между тем это "нечто" должно было быть неизменным, а иначе нас всех погубит
новая Катастрофа.
При упоминании о Катастрофе зал почему-то ожил и забурлил. Второго чуть ли
не силой усадили на место, и все стали требовать слова. Разумеется, кроме меня
(я, признаться, был растерян и ничего не понимал) и Пятнадцатого, которому
решительно все было "до лампочки"...
Дискуссия была жаркой и продолжительной. Каждый выступавший отстаивал свою
точку зрения (к сожалению, мне так и не удалось почерпнуть из выступлений
никакой полезной для себя информации), а в его адрес раздавались ехидные
реплики и саркастические выкрики. В конце концов оппоненты перешли на личности,
все переругались, и из-за гвалта вообще ничего уже нельзя было понять.
Двенадцатый стучал по столу карандашом, пока карандаш не сломался. Наконец
Первый вскочил и зычно проревел:
- Пре-кра-тить!
В зале воцарилась тишина.
Первый обвинил всех выступавших в прениях не просто в демагогии, а в
"распустившейся донельзя демагогии", но тут же сам предложил принять все, что
было сказано на сегодняшнем собрании, к сведению, и поспешно закрыл совещание.
Не глядя друг на друга, все стали расходиться из столовой.
Пора было ложиться спать. Завтра предстоял новый рабочий день. Выходных
тут не было в принципе.
Неожиданно меня за рукав кто-то ухватил. Я повернулся и обомлел. Передо
мной смущенно улыбался Четырнадцатый.
- Ты... это самое... в шахматишки или во что еще сыграть не желаешь? -
спросил он меня.
Я обомлел повторно. Как говорят в таких случаях, завтра должен снег пойти,
если уж этот затворник и угрюмый мизантроп сам напрашивается на общение. Ц
- Действительно: почему бы нам не сыграть? - сказал я. - Особенно во
"что-то еще"...
Мы отправились к Четырнадцатому в комнату. По дороге к нам присоединились
Девятый и Одиннадцатый. Загадочная игра под названием "что-то еще" оказалась
тривиальным кингом, которым мы провели пять туров. Заодно выяснилось, чем
занимается Четырнадцатый в своем подвале. Таинственно подмигнув нам, он извлек
на свет из своей тумбочки пузатую бутыль, наполненную какой-то мутной
жидкостью, и граненые стаканы. "Для прояснения разума, - пояснил он, разливая
жидкость по стаканам. - Сорок пять градусов, не сомневайтесь, - продолжал он. -
Чистая, как слезинка ребенка!" Мы выпили и стали играть. По мере игры
Четырнадцатый заботливо подливал новые порции, так что играть действительно
стало интересно и весело.
Первую партию удалось выиграть мне, но это была моя единственная удача в
тот вечер. Потом фортуна повернулась лицом к Девятому и не выпускала его из
своих цепких объятий до конца игры.
Совершенно не помню, о чем мы разговаривали параллельно со шлепаньем карт
по столу. Трех стаканов хватило, чтобы отбить даже ту память, остатки которой
теплились в моем мозгу. Помню только, как Девятый и Одиннадцатый спорили на
какие-то отвлеченно-абстрактные темы, как Четырнадцатый гудел: "Это все
несущественно, ребята. Чья очередь сдавать?" - или что-то в этом роде.
Не то под влиянием самодельной "детской слезинки", не то из-за дурацкого
стремления отыграться, но мне казалось, что время тянется слишком медленно.
Однако засиделись мы далеко за полночь, и игру пришлось прекратить только
тогда, когда, в ответ на вопрос Девятого: "Эй, Одиннадцатый, ты будешь ходить?"
- тот глубокомысленно изрек: "Н-нельзя х-хо-дить, если н-нет... ик... ног!",
после чего рухнул лицом на стол и захрапел. Девятый и Четырнадцатый поволокли
его спать, а я отправился к себе.
Голова шумела так, будто в ней поселилась стая неугомонных птиц, то и дело
хлопающих крыльями и орущих во всю глотку.
Что-то, однако, ворочалось в ней на этом фоне, не давая мне покоя. "Ладно,
завтра вспомню", - решил я.
Я вошел в свою комнату и зажег свет. В комнате все было как обычно и в то
же время что-то было не так, как надо. То ли чего-то не хватало, то ли,
наоборот, что-то было лишним.
Наверное, мне понадобилось бы много времени, чтобы сообразить, что
изменилось в моем жилище, если бы не голос, раздавшийся за моей спиной.
- Ты долго будешь торчать столбом посреди комнаты? - осведомился с ноткой
нетерпения этот голос. - И вообще, где ты шатаешься столько времени? Я тут жду
его, жду, а он все не идет!
Голос был женским и принадлежал кому-то знакомому... то бишь знакомой. Я
оглянулся, и до меня тут же дошло, что было не так в моей комнате.
На кровати, натянув на себя одеяло до самого носа, затаилась Десятая, а на
стуле, который попался мне на глаза, едва я вошел, были небрежно развешаны
предметы ее одежды. Все без исключения.
- Ты что? - тупо спросил я Десятую. - Ты случайно не перепутала мою
комнату с комнатой Первого?
- Что-о? - протянула она. - Ах ты, нахал!.. Твое счастье, что ты далеко от
меня, а то я бы дала тебе пощечину за такие оскорбления!.. Сам назначил мне
свидание, понимаешь, а теперь издеваешься над женщиной, да?
По-моему, на глаза ее даже навернулись слезы.
- Ну-ну, - сказал я, вырубая верхний свет и принимаясь поспешно
раздеваться. - Прости меня, малышка... Черт бы побрал Четырнадцатого с его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг