потому что я не хочу, чтобы руки у тебя были хо-лодными, когда я приду. Мне
очень нужно, чтобы сегодня ночью они были очень теплыми и ласковыми...
Это было очень неожиданно, и я чуть было не спросил у нее, как она
сумеет уйти незамеченной, а также - не отразится ли на состоянии здоровья
маман-с и на впечатлениях приезжей тетки внезапный и немотивированный уход
среди ночи благо-нравной и примерной дочери и племянницы, но вовремя
спохва-тился.
- Спасибо, - проникновенно сказал. - Я даже надеяться не мог...
Она сразу же перебила меня:
- Ты хочешь, чтобы я пришла? - Голос ее вдруг стал нервным и
напряженным. - Скажи.
-Как ты можешь сомневаться? Можешь быть уверена, что ничего в жизни я
так не хотел!
- Я не сомневаюсь.
- Я очень хочу тебя видеть.
- Если ты очень хочешь, если я очень хочу этого, то ничто на свете нам
не помешает, - теперь ее голос звучал так же легко, как в начале разговора.
- Я иду.
- Я сейчас же выйду и пойду к тебе навстречу, - сказал я.
- Не надо. Мы можем разминуться, а это - время, которого у нас уже
очень мало. Жди меня дома.
Те двадцать пять минут, что оставались до Последнего При-хода, я
использовал очень четко и предельно плодотворно, слег-ка прибрав, комнату и
доведя свою внешность при помощи в любом другом случае необязательного и
преждевременного бритья и свежей рубашки до стадии, вполне достойной
увеко-вечения на фотографии, оставляемой на прощание родственни-кам, близким
друзьям и любимой девушке - метеорологом, отбывающим на долгую и опасную
вахту с Антарктиду.
Я тихо прикрыл дверь и, осторожно ступая, так, чтобы спо-койного, но
чуткого сна соседей не коснулись приятные и вместе с тем изнуряющие
воображение и посему в это время суток особенно вредные импульсы, исходящие
от увлекательнейшего, объединяющего в себе множество неразгаданных тайн быта
раз-дела "Удивительное рядом", вышел на улицу.
Было безлюдно и тихо, впрочем, наверное, не более безлюд-но и тихо, чем
бывает всегда в три часа ночи в середине обычной рабочей недели. Некоторое
время постоял неподвижно у ворот, пока не прибежала собака, у которой этой
ночью были какие-то неотложные дела именно в подъезде моего дома. Я
догадался об этом не сразу, хотя она сделала по справедливости все возможное
для того, чтобы довести это обстоятельство до моего сведения. Возможно, если
бы я был повнимательнее или лучше разбирался в собачьей этике, я бы сразу
понял, что означаю! круги, выполняемые неторопливой рысцой посредине улицы,
и взгляды, изредка украдкой бросаемые на меня. Но я не дога-дывался и
прозрел только тогда, когда собачьему терпению пришел конец. Она резко
остановилась и села напротив меня на достаточно близком для общения и в то
же время вполне безо-пасном расстоянии и, облизнувшись, уставилась на меня
взгля-дом, в котором в очень точной пропорции сочетались удивление,, легкое
раздражение и неуловимое высокомерие завсегдатая не' большого закрытого
читального зала для докторов наук и по-четных академиков, обнаружившего на
своем насиженном, уют-ном месте у окна листающего детектив посетителя, вид к
манеры которого убедительно свидетельствуют, что никакого пропуска в этот
зал у него нет и в ближайшие пятьдесят лет ни будет. Я устыдился и,
пробормотав извинения и захлопнув де-тектив, вышел в общий зал, ощущая на
своей спине присталь-ный, но уже подобревший от моей покорности взгляд, а
собака проворно юркнула в подъезд и, судя по явственно донесшемуся оттуда
мелодичному журчанию, незамедлительно и добросовест-но приступила на своем
участке к еженощным работам по дове-дению стойкого, неистребимого аромата,
именуемого в просторе-чии кошачьим, до уровня букета, незабываемая острота и
крепость которого дадут ему бесспорное право претендовать в шкале окрестных
подворотен, как минимум, н'а высокое звание тигриного.
Я увидел ее издали, сразу, как только она вышла из-за угла на нашу
улицу. Но почему-то не пошел ей навстречу, как только что собирался, а
продолжал стоять все то время, что она легко и стремительно шла по
бескрайней плоскости улицы в холодном призрачном свете газосветных ламп. Она
подошла ко мне и мол-ча положила голову мне на грудь.
Может быть, из-за света ночных фонарей, придавших проис-ходящему налет
нереальности, но мне вдруг показалось, что это все как две капли воды похоже
не очень красивую сцену из ста-рой картины, которую я видел не так давно в
кинотеатре пов-торного фильма, и я мельком подумал, что совсем необязательно
чтобы темные окна окружающих зданий видели эту же сцену,... (да она ни была
прекрасна, при моем участии. И еще я никак не мог вспомнить точного названия
фильма, несмотря на то, что оно вертелось у меня на кончике языка, не мог -
и все. Не то "Знак Зорро", не то "Кардинальская мантия"... А потом
неза-метно для себя я перестал ломать над этим голову скорее всего потому,
что ведь до смехотворного ясно, как это неважно- вспоминать точное название
какого-то старого сентиментального и наивного фильма, из тех, что время от
времени крутят для любителей...
Ока не сказала ни одного слова, не сделала ни единого дви-жения, она
просто стояла посреди улицы, прижавшись всем те-лом ко мне, и я ощутил тепло
ее, проникшее ко мне сквозь ткань платья и рубахи, запах ее волос и ласку
ладоней, сжимавших мои плечи.
Мы проговорили всю нашу последнюю ночь, вернее весь остаток ее, до
самого рассвета, это был длинный монолог, про-износимый ею горячо и
сбивчиво, и это так было непохоже на нее, знающую высокую цену сарказма и
иронии, пристойно и разумно раскрывающих занавес ровно настолько, чтобы было
позволено зрителю увидеть и услышать лишь то, что приготовил для них
режиссер, и ничего больше...
Я слушал с изумлением и жалостью к ней, задавая себе вопрос, не
пропустил ли я тот первый момент, когда мне надо было остановиться и
задуматься, увидев во тьме искры и по-чувствовав запах горящего дерева и
раскаленного металла, и не упустил ли я по беспечности или в силу эгоизма
даже второй, уже всерьез грозящий увечьем, но все же еще не гибельный для
хрупкого здания миг, когда надо было немедля сорвать огне-тушитель и
попытаться отогнать от крыльца и стен протянув-шиеся к ним жадные оранжевые
языки...
Я перестал задавать себе эти вопросы, потому что услышал ответ в ее
словах, увидел его в ее глазах. Я видел пламя, с ревом вырывающееся из окон,
услышал жуткий треск обрушив-шихся стропил и перекрытий, почувствовал на
лице своем не-стерпимый жар, погасить который было уже не под силу ни одной
пожарной команде...
И еще она сказала, что в ее памяти останется каждая мину-та наших
встреч, и я знал, что это правда, и что она благодарна мне за все, и что это
чувство останется в ней навсегда...
Она заснула, когда было уже светло, и лучи солнца окрасили кожу ее
прекрасного, совершенного по форме тела в нежный розовый цвет, покрыли
прозрачным, золотистого оттенка лаком бесценную картину, не менее древнюю,
чем история человечест-ва, и это было последнее, что запечатлелось в моем
сознании перед тем, как я закрыл глаза.
Это был сон без видений, душный кошмар, объявший все существо мое
паническим страхом, навалившийся на меня невы-носимой болью, от которой
сразу же свело в судороге кисти руки челюсти. Боль разбегалась по радиальным
кругам из моего левого колена ослепительными пульсирующими вспышками,
сжигающими в золу нервы и мышцы, сдирая с позвоночника и костей
окровавленные лохмотья. Это продолжалось вечность и продолжалось бы еще
столько же, но я неожиданно очнулся и увидел над собой ее встревоженное
лицо:
- Что с тобой? Что с тобой, мой мальчик? Тебе приснилось что-нибудь
страшное? Ты ужасно крикнул во сне!
Я кивнул, еще в полной мере не придя в себя, но уже ощу-щая прилив
животной первозданной радости здорового суще-ства, благополучно добравшегося
до своего жилища и как ни-когда до этого ощутившего всю прелесть полумрака
родной пе-щеры и надежную толщину ее стен. И все же в самой глубине сознания
страх остался, мне казалось, что исчезнувшая с дур-ным сном боль притаилась
и ждет своего часа, пульсируя от не-терпения и жадности. Но вскоре прошло и
это.
Она схватила мою голову и, прижав к груди, говорила какие-то смешные
слова, очень похожие на те, что говорят своим детям матери, когда хотят их
успокоить и приласкать.
Пока она была в ванной, я приготовил завтрак. Похоже было на то, что
самообладание вернулось к ней полностью - мы си-дели за столом и говорили
на самые разные темы - начиная от ожидаемых мод наступающего зимнего сезона
и сегодняшней по-годы и кончая предположениями об истинных причинах визита
Никсона в Китай. Это был легкий, непринужденный завтрак двух людей,
чрезвычайно приятных друг другу, которым пред-стоит провести совместную уйму
свободного времени в местности с ограниченным набором развлечений - пляжем,
ресторанчиком с меню из восточных блюд и таким же трио, изредка, по заказу
интеллигентных посетителей, разнообразившим дикую танце-вальную программу
Второй рапсодией Листа, и летним кино-театром со своей небольшой, но
постоянной фильмотекой.
Она похвалила кофе, допивая вторую чашку, к еде она не притронулась и
сказала, что ей пора идти. Я попросил ее непре-менно написать мне из
Трускавца, дав понять, что мне будет очень приятно получить от нее весточку.
Она улыбнулась, это была довольно-таки грустная улыбка, и сказала, что может
рас-сказать содержание этого письма прямо сейчас, так как никакие
неожиданности в Трускавце ее не ждут, тетя, на которую она очень
рассчитывала, ехать с ними отказалась (она не сказала о причинах отказа, и я
не стал спрашивать, понимая, что у пере-утомленной жизненной дорогой тетки,
пробывшей некоторое время наедине со своей дорогой кузиной, видимо,
появилась острая жажда общения с другими, может быть, менее близ-кими, но
более мобильными и жизнерадостными родствен-никами), сиделка, которая
приходила к ним днем, на месяц уехать не может (я подумал, что скорее всего
дело в ограничен-ных денежных возможностях), и, таким образом, в Трускавце
ей предстоит довольно-таки однообразная жизнь, протекающая по уже давно
известному распорядку. Я сказал, что для меня важ-но не содержание ее
письма, а сам приятный факт его получения. И по-моему, эта фраза
приличествовала моменту и была произ-несена достаточно заинтересованным
тоном, с оттенком сочув-ствия и в то же время без всякого намека на
задевающую чело-века с самолюбием жалость. Я представил, как она катит
кресло с парализованной старухой по аллее парка, по улицам, следуя по
разработанному на месяц постоянному маршруту, с останов-ками у процедурных
кабин, долгие унылые вечера, и мне стало ее искренне жаль.
Она безразлично кивнула:
- Напишу, - а потом, улыбнувшись мне, сказала: - Ни-чего не
поделаешь, вслед за праздниками всегда следуют будни. Пошли. Мне ведь еще
надо зайти в городскую кассу, там оста-вили мне билеты, кое-что купить на
дорогу и уложить вещи.
Мы, не отпуская такси, зашли в городскую кассу и взяли билеты, и я
запомнил номера вагона и их двухместного купе, а потом отвез ее домой.
- Мы попрощаемся здесь, - сказала она, когда мы вышли из машины и
остановились у ее подъезда.
Мы поцеловались. Это был торопливый поцелуй на глазах у водителя и
прохожих.
-Я тебя всегда буду помнить - сказала она.
- Я тоже буду тебя помнить. Я не прощаюсь сейчас с тобой. До встречи
вечером на вокзале,
- Не надо, - сказала она. - Не приходи меня провожать. Я не хочу
этого.
Это меня удивило, но потом мне пришла в голову мысль, что ей будет
неприятно, если я увижу, как будут поднимать и вталкивать в дверь вагона
кресло с ее матерью. Я не стал настаивать.
- Может быть, нужна моя помощь в чем-нибудь?
- Нет. Я бы сказала. Поцелуй меня и уходи.
- Я буду с нетерпением ждать твоего приезда, - сказал я. - Позвони,
как только приедешь.
- Хорошо, - что-то в выражении ее лица показалось мне странным, и это
не давало мне покоя. Странным и непонятным. Я думал над этим в машине всю
дорогу до института, но так ничего определенного и не решил, потому, что
никак не мог согласиться с собой в невозможном, в том, что при моих
послед-них словах она посмотрела на меня с выражением на лице и в глазах
явственного любопытства, и, что было бы невыносимым совсем, если бы все
обстояло так, как мне показалось, с оттенком насмешливого недоверия и
горечи.
Первой, кого я встретил в коридоре, была Седа, секретарша Директора.
Длинноногое, милое и привлекательное создание - она поступила на эту работу
приблизительно в одно время со мной. Внутриинститутская статистика
утверждала, что среди вновь поступивших молодых сотрудников не было ни
одного который не просидел бы в приемной шефа без надобности какое-то более
или менее длительное время, безуспешно пытаясь нала-дить с ней более тесные
контакты. Каждый год она брала месяц отпуска для того, чтобы сдать
вступительные экзамены в инсти-тут, и каждый год возвращалась на "работу
раньше срока из-за проваленного экзамена. А потом, полтора или два года
назад, она взяла отпуск на шесть месяцев, декретный, и это уже после того,
как вышла замуж за особенно настойчивого молодого со-трудника.
- Ой! - сказала она. - Посмотрите, пожалуйста, кто при-шел! Ужасно
рада я! . '
-Имей в виду, - поздоровавшись и разузнав все послед-ние новости,
сказал я, - срок моего бюллетеня кончается толь-ко завтра, а я уже сегодня
хоть и в конце дня, но все-таки при-шел. Доведи это, соответствующим образом
прокомментировав, до сведения шефа, это укрепит его веру в лучшие качества
чело-вечества.
-И зря пришел, - сказала Седа. - Сразу видно, что ты еще не
выздоровел. А с другой стороны, тебе идет такая блед-ность и томность.
-Закон жизни, - философски сказал я. - В одном про-игрываешь, в
другом выигрываешь.
Она шла рядом со мной по направлению к нашей лаборато-рии и без
остановки говорила о событиях последней декады, а я довольно-таки
внимательно слушал, стараясь в этой шумной бессистемной лавине сведений не
пропустить что-нибудь, пред-ставляющее интерес и для делового человека. И
вдруг я увидел седые волосы: их было не очень много, несколько седых
воло-сков. По правде говоря, они были и не очень заметны в ее пышных светлых
локонах.
- Сколько времени мы уже работаем вместе?
-В этом году лет семь будет, - подумав, сказала она. - А почему ты
спросил?
- Просто так. Как дела дома?
- Хорошо, - сказала она. - Все в порядке.
- Дачу свою оборудовали?
-Да. Надоело уже, каждую субботу и воскресенье только там и проводим.
- Как-нибудь приеду в гости.
- Не верю я тебе. Каждую весну обещаешь.
-Приеду, приеду.
- А зря ты на работу раньше времени пришел. .Я на твоем месте пошла бы
домой и полежала. Очень у тебя вид болез-ненный.
-Все понятно, - сказал я. - Ты, кажется, в медицинский поступала?
_ Свинюшка ты, - беззлобно сказала она. - А я его еще жалею. Вот твоя
противная лаборатория, куда я отныне ногой
не ступлю.
- Завтра же придешь, - пообещал я. - После того как весь ее
коллектив явится к тебе и объяснит тот факт, установ-ленный в результате
многолетних исследований, что ты самая красивая среди всех женщин страны, не
имеющих высшего обра-зования. Так сказать - "мисс необразованная женщина",
прости, точнее - "мисс- среднее образование". Теперь ты по-нимаешь, как бы
ты погорела, если бы окончила институт и стала бы рядовым врачом? Потеряла
бы сразу все!
-Очень интересный факт, - поразмыслив, сказала она и улыбнулась. -
Приходите все вместе и еще раз подробно объяс-ните мне это. Может быть, я
вас всех за это чаем угощу.'
Все было в порядке. Показания приборов и стабильность прохождения
реакции точно соответствовали графику, не было ни одной неприятной
неожиданности.
Медленно, но неуклонно наливались соком зрелости прекрас-ные плоды -
Результат, Успех и Признание, первый сбор кото-рых, по моим расчетам, должен
был состояться месяцев через семь-восемь. И ребята были все на месте, и все
были искренне рады моему приходу, что доставило мне такое же удовольствие,
пожалуй, не меньшее, как чтение последних страниц лаборатор-ного журнала.
И все-таки в атмосфере этой комнаты ощущалось наличие чего-то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг