флагштоке, Аризонский, согласно шутливому ритуалу, придуманному супругой,
взглянул, приставив козырьком ладонь ко лбу, на полотнище, и,
усмехнувшись, заказал себе новый сюртук: темно-зеленый, точно такой, в
каком был одет в тот день, даже того же покроя. А первым правителем
назначил, короновав, своего лучшего друга Джона. Сам он предпочел политике
занятия наукой... Начало причудливому нашему государству положил союз
географа и феи. Так гласит легенда... Или сплетня!
Последнюю фразу Лана, говорившая до того вполголоса, произнесла шепотом.
Годар вздрогнул и очнулся от очарования рассказа. Глаза Ланы смеялись.
Витязь с алой лентой, тот самый сосед по столу, с которым они держались во
время пения за руки, выстроил, сдвинув в линию, три бокала.
- Господа, предлагаю трехсторонний брудершафт. Ну-ка, рыцарь, передвинься.
Годар и Ник - так звали Алого витязя - поменялись местами. Ник наполнил
бокалы, зажал средний двумя соседними и ловко приподнял все три, держа
побелевшими пальцами только ножки боковых.
- Возьмите меня под руки, - прошипел он, не шелохнувшись.
Лана и Годар поспешно, но осторожно продели свои руки под локти витязя.
Пригнув голову, Ник поочередно отпил из всех трех бокалов ровно столько,
сколко можно было отпить, не накреняя их. Опустив конструкцию на стол, он
удовлетворенно сказал:
- Так как фокуса вам, господа, не повторить, предлагаю все это перемешать
и допить традиционным способом.
Бокалы накрыли офицерским кивером и несколько раз переместили в три руки,
после чего Ник, Годар и Лана, чокнувшись, выпили за дружбу.
=Закрутилась грампластинка с танцевальной мелодией. Ник пригласил на танец
их обоих, молча вытянув из-за стола за руки. Положив друг другу руки на
плечи, все трое пошли делать круги в ритме музыки, но потом,
развеселившись, убыстрили темп и сломали прежний ритм. Музыка отстала.
Поодаль выделывал в одиночестве свои па Давлас. Две девушки приплясывали,
похохатывая, и подмигивали Нику, который, двигая пританцовывающей бровью,
зазывал их в свой танцевальный круг. Ник был худощавым брюнетом с густым
чубом, сероглазый, с неповторимо-зажигательным, шальным взглядом, который
плохо увязывался с уравновешенным внешне темпераментом... Проплыла, нырнув
в их круг и тут же покинув его, еще одна девушка. Давлас взял ее за талию
и завальсировал.
Несколько раз танцы прерывались, хотя пластинка продолжала крутиться -
вновь и вновь, все одна и та же. На пятачке, где танцевали, чуть ли не на
ходу произносили тосты, и все пили. Бокалы для удобства сгрудили на краю
стола, за которым начинался пятачок. Годар, не понимая себя, шел, поводя
плечами, на Лану, и, казалось, проскальзывал сквозь нее. Лана была как
прозрачная податливая стена, о которую не хочется опереться. Хочется
окунуться в нее и войти, задержавшись ровно настолько, сколько длится один
шаг в легкой цепочке других шагов. Из одной прозрачной, будто светящиеся
лунным светом стены, он сразу попадал в другую: другой человек шел на
него, поводя плечами, а если таковой подворачивался не сразу, Годар делал
шаг-другой в сторону и нырял в кого попало. Он уже не интересовался, в
кого. Край освещенной одними свечами комнаты, где вершились танцы, не
поскупился впустить в себя лабиринт из прозрачных человеческих душ, будто
специально скинувших перед Годаром тела. Все называли его славным,
доблестным рыцарем Годаром. И отдавались в танце. И вели за собой.
Блаженно улыбаясь, он благодарил всех краткими сумбурными тостами,
неясными движениями. Он кивал налево и направо. И бежал легкими, звонкими
шагами по коридорам лабиринта, и хотел только одного - все новых
коридоров. Таких, из которых можно было вновь попасть в прежние. Но так,
чтобы прежний коридор ждал его как новый, как очередной.
Но и коридоры шли сквозь него, как токи. И это было самым сладостным. Он
словно сжимал до хруста плод граната, и сок, брызнувший сквозь треснувшую
в разных местах кожуру, пьянил не только его, но и плавно бегущий
навстречу коридор. Неожиданные перекрестные коридоры проскакивали сквозь
него сбоку, резко поворачивали к себе и озорно струились сквозь замирающее
сердце. Души бежали друг в друга и не мешали друг другу - потерявшие
имена, тела, нераздельные, неотделимые от него, как родная кожа. То
вальсируя, то исполняя свободный танец, Годар мог двигаться в любом
направлении, не слушая музыку, бросаться навстречу непройденному еще
коридору и менять своим темпом его темп - сбивать с ритма, чтобы слегка
насладиться хмелью замедленного шага. Всего лишь одного шага в бесконечной
цепочке, которую можно рассыпать и соединять вновь. Иногда он кидался на
коридор сбоку первым, и уже он, Годар, менял направление коридора, а не
наоборот.
Порой две души отделялись и проскакивали друг сквозь друга, словно две
крошечные комнатушки. В миг проскока образовывался срез коридора - будто
отрезанный ломтик рулета. Его сладостно притягивал сокращенный в то самое
мгновение коридор и ломтика как ниы- бывало. Лабиринту хотелось длиться и
быть непонятным =тем, кто оставался в тени, где-нибудь за столом,
предпочитая быть освещенным одними свечами. Однако все присутствующие были
внутри, и тем, кто мог бы, пожав плечами, вызвать к себе высокомерную
жалость, взяться в этот час было неоткуда.
...Когда подустали и присели, как на иголки, за стол, взволнованные,
трогательно-любезные, готовые перекувыркнуться друг к другу через скатерть
с пролитым вином, во главе общего порыва встал Давлас.
- Господа, я люблю вас! - он держал бокал в вытянутой на всю длину руке,
не глядя ни на кого конкретно, но каждый знал, что отражается в его слегка
помутневших, исступленно-синих глазах. - Да простят меня дамы, что и их я
называю величальным словом "господа". Вслушайтесь в него, братцы... Я
люблю тебя, Малиновый витязь, за то, что ты наконец добрался до моего
дома, который был еще вчера в Суэнском переулке. А тебя, Сиреневый мой
звездочет, я люблю за то, что ты предпочел найти меня и Малинового витязя
лишь сегодня. Я люблю тебя, рыцарь Годар, за то, что ты пробудил во мне
любознательность. А тебя и твоих подруг, милая моя Ланочка, я люблю просто
так... Просто так. Просто так! Да!.. Я, кажется, люблю просто так даже
ЕГО...
Пауза за осечкой затянулась, словно у Давласа образовался провал в памяти.
Годар не понял, почему все опустили глаза в тарелки, хотя никто не
отставил своего бокала.
Давлас, покачнувшись, кашлянул и последующие слова произнес ровным,
твердым голосом:
- И, конечно же, я люблю короля Кевина и дочь его Адриану - это так ясно,
что не нуждается в повторениях. Мы закрепили свое чувство к королю в двух
простеньких, цепляющих за душу словцах: "Слава Кевину!". Это полезно
произносить по буквам, чтобы ощутить на языке вкус.
Он опять помолчал. Все в нем дышало искренностью, подкупало
мужественностью. Лана, сцепив руки на коленях, не смотрела в его сторону,
но видела каждое движение губ, каждую каплю пота, увлажняющую выступившую
за еще не оконченную ночь щетину. Годар понимал это, не глядя на Лану. Ему
хотелось подмигнуть кому-нибудь, и в этом не было примеси грусти, потому,
что подмигнуть всем сразу не представлялось возможным. Годар касался сам
себе причесанным, побритым и - одновременно - сладко-небрежным, способным
на хамскую выходку. Он мог бы, например, дернуть Лану за косичку, если бы
таковая у нее имелась. Или стащить с тарелки Ника кусок бифштекса.
И тут, словно подслушав его желание, Давлас выкинул грандиозную шалость.
- А слабо переставить буковки местами? - вкрадчиво спросил он и поочередно
обвел все лица почти безумным взглядом. Разве перемещение ыв буковках
имени изменит объект поклонения? Слабо испытать свои чувства, господа? Мне
не слабо. Унивек авалс!
Годар услышал, как заиграл минорно вдали, за наглухо зашторенными окнами,
трубач и тут же смолк, запнувшись на полуноте. Годара словно отнесло на
несколько метров вглубь моря мощной соленой волной, и торжествующий голос
Давласа он услышал издалека.
- Что изменилось, господа, кроме направления? Была бы сила, а... Гм.
- Унивек авалс! Я люблю тебя, Бежевый витязь!" - выкрикнула Лана.
- Я знал это, моя девочка, - донеслось от Давласа.
Несколько секунд спустя он уже держал под сидение одной только ладонью
стул с чинно восседающей на нем улыбчивой Ланой и молил, протягивая
свободную руку:
- Даму! Еще одну даму!..
Но сцена эта мало кого занимала. Места за столом вновь опустели. Витязи и
дамы, разбившись по двое - по трое, разбрелись по всей комнате и шумно
беседовали.
Годар тоже поднялся. Он видел, как Давлас отнес стул с Ланой к окну, сел
на пол и накрыл ладонью обе ее кисти, попрежнему сцепленные на коленях.
Ник, бухнувшись в одно из кресел, счищал ножичком кожуру с апельсина.
Не зная к кому присоединиться, Годар отошел пока к стене, где смутно
виднелась какая-то картина в массивной позолоченной рамке. Картина
оказалась портретом мужчины, стоявшего в полный рост среди распаханной
степи. Из-за спины его высовывался флагшток с прозрачным полотнищем.
Фигура мужчины, казалось, находилась в десяти шагах от смотрящего. Годар
сначало решил, что это - король Кевин, но, когда осветил портрет свечой,
краски ожили и выдали одутловатое лицо пожилого человека в зеленом
сюртуке. Художник наложил на дряблые щеки загар, придал усталым глазам
маслянистый солнечный блеск, но герой портрета все равно вышел из образа
счастливой, благообразной старости. Степь на картине сморщилась, стала
жалкой. Захотелось отодвинуть, словно потайную дверь, одну из стен, но это
желание не являлось необычным - в комнате не было предусмотрено места для
танцев - танцевать приходилось на узком пятачке за левым концом стола.
Годар взглянул украдкой в сторону Ланы. На месте, где был только что стул,
колыхался прикрытый шторой бугор. Его потянуло туда же, как на свежий
воздух. В этот миг Лана выпорхнула и побежала, путаясь в оборванном шнуре
со шторы, поправляя растрепавшиеся волосы. На пути ее вырос Ник, галантно
поцеловал в щеку. Она погладила его по плечу и встретилась взглядом с
Годаром.
Годар кинулся навстречу. Обнявшись, они присели и нырнули под стол. Он
откинулся на спину, а Лана, примостившись рядом, облегла его, словно
сбившееся одеяло. Все время хотелось поцеловать ее в лоб, откинув челку.
Лана была единственной на вечере девушке без прически, и это ужасно
нравилось.
Вокруг мелькали ноги. Только в одном месте край скатерти был вздернут на
спинку стула, и в открывшийся обзор попали настенные часы с выскочившей
кукушкой. Стрелок он не видел, а кукушку слушал машинально. Но когда она
заскочила обратно, снаружи прилетела еще одна кукушка и уселась на место
прежней. Все это Годар фиксировал бездумно. Однако вторая кукушка
разрушила логику реальности и сконцентрировала на себе внимание.
Оказалось, что это - волнистый попугайчик: смирный, нахохлившийся,
противно-живой. Снова потянуло на шалости. Можно было бы пульнуть в
попугайчика из рогатки. Возник порыв немедленно смастерить рогатку. Он
поделился намерением с Ланой.
- А знаешь, Давлас приоткрыл створку и мы увидели день, - ответила Лана,
глядя на него осоловевшими глазами.
- Давлас - наш командир? - спросил Годар сухо.
- Над сотенными нет командиров. Ими верховодит только король, - голос ее
струился тихо, мечтательно и тоже обволакивал. - Давлас - отличный парень.
Такой же вчерашний студент, как и остальные. Только бойкий.
- Ага, выронил удовлетворенно Годар.
- А мы, девушки, состоим в качестве военнослужащих медбытчасти. Она
формируется еще медленнее, чем сотни.
Годар промолчал, удовлетворенный и ответом на немой вопрос о "качестве". В
порыве благодарной откровенности он выпалил вопрос, обращаемый обычно к
близким друзьям:
- Как ты думаешь, люди собираются для того, чтобы делать дело или делают
дело для того, чтобы собираться?
- Сходи утром на площадь, присмотрись к Флагу и выбери себе цвет, - выдала
Лана идею, притянутую к привеску в форме легенды. Засмеявшись, она обвила
все его наглухо застегнутое туловище. - А знаешь, язык фей сохранился в
текстах старинных песен. Только мы позабыли значения слов. И поем эти
песни не понимая.
Звон бокалов, звуки голосов и шагов напоминали шум перебиваемого ветром
дождя. Он окружал их, не касаясь. И вдруг некто встал на четвереньки и
посмотрел на их убежище оттуда - из дождя.
- Иди к нам, Ник, - поманила Лана.
Ник, выгнув спину, грациозно переместил все четыре конечности и повис над
ними в позе отжимающегося атлета.
- Годарчик, посмотри, пожалуйста, что у меня в рукаве, - попросил он
ласково.
Годар похлопал его по рукаву мундира, нащупал плоский круглый предмет и
попробовал извлеь его, нырнув в рукав ладонью. Не получилось. Годар нырнул
еще раз, уже под рукав сорочки и извлек карманные серебряные часы с
цепочкой.
- На память. В знак дружбы, - скромно сказал Ник. Другой рукав он
предложил Лане, и та извлекла золотой медальон с изображением Мадонны.
Ник, протяжно вздохнув, плавно опустил туловище, принакрыв их обоих
грудью. Теперь они с Ланой касались друг друга плечами Ника. По запястью
Годара разливалось тепло - этой частью руки он коснулся горячей кожи
товарища. Нырнув в рукав Алого витязя за медальоном, Лана тоже запечатлела
на запястье его прикосновение, и Годар теперь чувствовал близость Ланы,
как никогда.
Шум дождя ушел еще дальше. Потом ушел и Ник. Но сразу же вслед за тем, как
Ник, выбравшись из-за стола, поднялся с четверенек, шум дождя распался на
звон бокалов, звуки голосов и шагов. Шумы и звуки проникали отовсюду,
подобно плотным каплям, которые можно было не только слышать, но и смутно
видеть. Самой большой каплей был невнятный, взбудораженный голос Давласа.
Обращаясь к Нику, Бежевый витязь вытягивал признание в краже из кафе в
Суэнском переулке ящика шампанского. Ник охотно сознался, и воспоминание о
совместной проделке стало для присутствующих признанием в давнем
знакомстве. Выяснилось, что Ник и Давлас сдвигали бокалы еще до назначения
в войско. В ход пошли подробности других поделок, во время чего обоим
изменила память. Вернувшись медленно к первой проделке, каждый вспомнил,
что выпил большую часть содержимого ящика, с кражи которого завязалось
знакомство, и теперь, чтобы решить, кому досталась меньшая часть, приятели
потребовали такой же ящик. Кто-то побежал в подвал. Ноги замельтешили...
На стол водрузили что-то тяжело-звонкое. Раздались смешки, и началось
азартное состязание. Лана несколко раз порывалась присоединиться к
болельщикам, но Годар удерживал ее за талию. Он не запомнил, сколько это
длилось.
Давлас произносил длинные велеречивые тосты. Ник встречал их остроумными
афоризмами, а в тостах был краток.
Давлас затягивал застольные песни. Ник принимался затягивать арии из
оперетт.
Потом внимание присутствующих рассеялось, и диалог Давласа и Ника
заволокло шумом других голосов, обращенных к разным собеседникам. Теперь
ряды звуков распались на какофонию из обрывка фразы, вскрика упавшей
вилки, бархатного шуршания скомканной салфетки... Руки Годара ныли от
напряжения. Но Лана напряглась сильней и все-таки вырвалась. Она словно
подстерегла момент, когда Давлас, свесившись со стула, стал медленно
сползать на пол. Тело его соскользнуло ей на руки. Сул упал тоже. Прежде,
чем забыться сном, Бежевый витязь оттолкнул его ногой. Ник стоял спиной к
этой картине, напряженно удерживая подчеркнуто правильную осанку. Из-за
плеча его выглядывали сердитые девичьи глаза.
Выбравшись из-за стола на свой стул, Годар долго потягивал стакан
газировки. Потом наложил салату в тарелку. Украдкой он посматривал на
хлопочущую над Давласом Лану. Бежевый витязь морщился, вздрагивал во сне,
ронял капли пота ей на ладони. Лана нежно поглаживала его по щеке, и Годар
ощущал мокрую щетину на ладони у себя. Раздражение шло от руки и
подступало к сердцу, делая его бег громким, тяжеловесным. Он нервно сцепил
и разжал пальцы. Один раз, другой... Снова заиграла музыка. Чтобы
отмахнуться от досады, он влился в группу танцующих, сунулся вслепую,
ведомый нежной мелодией, туда, где проходил прежде коридор из прозрачных
тел-душ, нащупал его равнодушное тепло и, проскочив некий свободный
отрезок, свернул за угол, в другой коридор, не почувствовав, однако,
никакой разницы. Годар и коридоры брели ===ыдруг сквозь друга, словно
задумавшиеся, отрешенные странники-одиночки. Стены проскакивали сквозь
него так легко, будто он внутренне расступался. Он уже не хотел этой
легкости, но стены не хотели иметь его в качестве преграды. "Упереться во
что-нибудь грудью! Упереться во что-нибудь грудью!" - застучало в висках.
Ладонь, оскорбленная щетиной Давласа, несколько раз свернулась и
распрямилась. Сжимая кулаки, он терзал ногтями собственную кожу. Он горел
желанием садануть кулаком в стену, но стены нигде не было: все пути и
закоулки открылись, словно безразличные жены.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг