многие вопросы?
- А живого дракона они видели?
- Не думаю.
- Я - видел.
Годар пришел к выводу, что суэнцы пренебрегают историей как наукой. Они не
запомнили своего прошлого потому, что не захотели запомнить. Придавая
значение лишь символическому смыслу преданий, образованные скиряне
гордятся своей Родиной в противопоставлении ее неизвестного, но, без
сомнения, созидательного прошлого скудости настоящего.
- Какое нам дело до того, кем была супруга графа Ника Аризонского - феей
или степной кочевницей, - продолжил Мартин, словно отвечая на его
размышления, - то, что мы сейчас с тобой делаем - говорит о прошлом само
за себя. Давлас, сбежавший предводитель скирских недорослей - народилось
среди нашей молодежи такое пузырящееся облачко - искал помощи на стороне.
И стал предателем.
- Ты рассуждаешь, как состарившийся король.- воскликнул Годар. - А я-то
думал, что это Стивен и Ко - предатели. Раз не нарушили закона открыто,
раз прикрыли зубы деляг масками радетелей за Отечество - значит,
воцарились в общественном мнении как добропорядочные граждане?!
- Я тебе скажу больше - они мерзавцы. Дельцы, помимо всего прочего, ищут
доступ к контрабанде, а она водится на дороге из страны. Но попутно они
способны сделать для Суэнии кое-что полезное. Например, сдвинуть с мертвой
точки строительство, накопить, работая на себя, знания, необходимые
государственным деятелям.
- Чтобы свинячить стране уже с высоких государственных постов?
- Из их дел можно выудить хоть какую-то пользу, тогда как митрофанушки
икслючительно мечтают.
- Им, и только им суждено вывести государство из кризиса! И тебе, конечно,
вместе с ними.
- Пока что они додумались до бегства. А я не с ними.
- С кем же ты, неужели со Стивеном?
- В том то и дело, Годар, что я ни с кем.
Очередная откровенность вырвалась из уст Зеленого витязя, как вздох. И
один и тот же вопрос кольнул обоих: "Почему?.." Невысказанный, он
прожужжал, как шмель, оставив в воздухе колючий, сухой след. Склонившись
над высохшим кустом, Мартин машинально перебирал скрюченные ветки. Годар
попробовал восстановить внутренним взором истоки ускользнувшего вопроса и
укололся об обрывок следа. От этого след в воздухе стал алым, отягощенным.
Мучаясь от духоты, Годар медленно наливался кровью. Вскипела мутной
накипью обида за Ника, Давласа, ночного Дон Жуана и тут же угасла, самое
себя озадачившая встречной обидой за Мартина. За словами Зеленого витязя
стояла какая-то большая, недоступная ему правда и такая же большая
неправда.
- Твои товарищи по прежнему составу войска - чистосердечные, добрые
мальчики, - нарушил молчание Мартин. Он медлил, силясь подобрать слова
помягче: - Я понимаю: ты болеешь за них душой. Но... прости, мне с ними
скучно.
Он твердо, спокойно посмотрел Годару в глаза, но в глубине его взгляда
затаилось нечто ломкое.
- Почему ты называешь их мальчиками? - спросил Годар с похожим
спокойствием.
_ Они поступают с Родиной по-детски жестоко и вряд ли понимают это.
- Это - способ сберечь души.
- Может быть. Но "сохранившие душу, потеряют ее".
Каждую фразу Мартин произносил через долгую паузу, в течение которой Годар
имел возможность подумать.
- Поехали, что ли? - заключил Аризонский диалог с натянутой бодростью, а
когда они сели на коней и пошли рядом рысью, с легкой укоризной напомнил
то, о чем говорил не раз:
- Понимаешь, Годар, я бросил вызов дракону и никогда не отменю его. Я
всегда буду верен Адриане.
- В этом ты, безусловно, прав, - заметил Годар серьезно, - тебе незачем
оправдывться.
Слово "оправдываться", видимо, уязвило Мартина. И, прежде, чем Годар
услышал новость, к которой Зеленый витязь исподволь подводил его, прошло
несколько минут томительного молчания.
Новость озадачила и втайне обрадовала его ощущением надежной преграды за
спиной.
- Из Суэнии убежать невозможно. Дорога в Страны Неестественной Ночи
засекречена со времен основания государства. Никто, даже король, не может
покинуть страну без решения Общины Посвященных. Уезжают только больные,
которым противопоказан здешний климат - по личной просьбе и с приложением
медицинского ходатайства. Их снабжают поддельными документами и провозят в
ваш мир в зашторенных каретах. Их и случайных, залетных иностранцев. От
последних требуется только желание. Но обратная дорога и тем, и другим
заказана. Забрести сюда случайно дважды практически невозможно.
Королевство подстраховывается от незваных гостей, которых могли бы
привести на хвосте вернувшиеся эмигранты. Вылазки за плодами цивилизации
осуществляют спецслужбы, сотрудников которых тоже провозят в закрытых
каретах. Что не мешает многим из них приторговывать контрабандой. Но путь
известен только проводникам из Общины Посвященных. Поэтому беглецы бегут в
никуда.
- Выходит, Давлас знал...
- Если Давласа и его спутницу не приютили сердобольные крестьяне, тела их
достались степным волкам. Или стервятникам, если смерть наступила от
голода.
- Ах, вот почему в Суэнии не требуется больших тюрем...
- Сам король, избрав судьбу беглеца, оказался бы в положении Давласа.
- Но зачем королевство так ограничило себя? Что гласят предания?
- Предания не гласят ничего, я тебе уже говорил об этом. Крупицы истины
воссоздают притчи. Недалеко отсюда - Холмогорье Общины Посвященных. Если
не возражаешь, мы можем навестить Верховного Посвященного. Почтенный
старец Сильвестр любит говорить притчами. Он сильно сдал после обострения
грудной жабы. Весть о витязях, спешащих на битву с драконом, поддержит
его.Думаю, мы не нарушим приказа, если посвятим в курс дела Верховного
Посвященного. Не подумай, пожалуйста, будто Община подменяет или
контролирует королевскую власть. Просто в ней живут Хранители Дороги. Это
тоже государственная структура, только посторонившаяся, что ли... ввиду
деликатности миссии. Не назовешь же ее по-казенному - департаментом.
Натянуто обменявшись остротами в духе черного юмора, они взяли курс на
самую широкую часть неровной ленты кряжа. Первый отрезок пути проходил по
каменистой долине вдоль речушки, и кони, обходя насыпи щебня,
заготовленного жителями ближнего села, порой неуклюже соскальзывали
копытами в заросшие бурьяном ямки. Годар видел Мартина со спины. Ему уже
необязательно было ехать с Зеленым витязем бок о бок, чтобы почувствовать
в груди кристально чистое свежее озерцо, окрашенное податливым
новорожденным солнцем. Каждый остался при своем мнении. Но тень, вызванная
их спором, пройдя косой линией по сожалению, стала еще солнечней - в ней
Годар спасался от зноя и грелся, пропитываясь токами степи. Токи шли в
виде стрекота кузнечиков, журчания речушки, голосов незнакомых птиц.
Крепкие облака оседали на кряж, словно желая подтянуть к себе землю.
Выскочила из осоки еще одна речушка и понеслась, извилистая, впереди,
сопровождая сестру вдоль тропы, которую прокладывали всадники. Ничего не
стоило перейти обе речушки вброд. Скользя взглядом по плоским бурым
камням, что лежали, подобно черепахам, на участках с порослью молодой
травы, Годар подумал о том, о чем парадоксальным образом забыл, не
переставая помнить - о гибели Давласа и Ланы. Это известие было как бы
крупицей металла в пущенной из лука стреле. Конца же полета стрелы Годар
не видел: была только угасающая точка впереди, к которой нужно было гнать
коня вскачь, и тогда точка расплывалась вновь. Нельзя было позволить
исчезнуть ничему из того, что он видел впереди - ни единому пригорку,
штриху в виде одинокого дерева или темно-лиловому контуру вершины на
кряжистом облаке.
Некоторые слова из задушевных разговоров с Мартином, которые вспоминались
Годару с улыбкой, раздвигали степь и делали его быстрым неутомимым
преследователем. "Знаю", "верю", "буду", "очень", "всегда", "никогда"
походили на звездный галоп. Слова типа "всегда" и "никогда", сталкивалясь
в этом славном движении, становились неразрывны.
Когда Холмогорье Общины Посвященных перестало покачиваться в мареве и
полыхавшие до того контуры вершин обрели четкость графического рисунка,
конь Годара произвольно сбавил темп, повинуясь настроению всадника,
который и сам не знал, отчего затуманился.
Собственно, холм, застывший всего в трехстах метрах, подобно коренастому,
осанистому храму, только без ворот и окон, был один. Остальные
возвышенности, сутулясь, карабкались по нему друг за дружкой. На их спинах
и лепились глинобитные жилища - по одному на каждой. Местами холмогорье
покрывала растительность, но большая часть земли была голой. Чем ближе
становились эти обширные участки, тем явственней виделось, что многие из
них перепаханы, но комья земли сползают по склонам в неуклюжие насыпи, и
пашни остаются пустынными.
Заметив неуверенность коня, Годар пришпорил его с некоторой горячностью,
и, поравнявшись с Мартином, спросил, сам не зная, почему:
- Ты, случайно, не подшучиваешь надо мной, как другие суэнцы? Мне было бы
тяжело, если бы ты выдумал какую-либо историю и пересказал мне ее, как
подлинную - в шутку или руководствуясь добрыми намерениями. Я бы не смог
больше верить тебе.
- Ну, что ты, с тобой я беседую, как с собственной душой. Я не хочу такое
потерять, - в преддверии встречи с Верховным Посвященным Мартин был
по-сыновнему мягок, умиротворен. Расслабленное его лицо разгладилось, как
у ребенка, словно он убрал с него паутинку взрослых морщин и складок -
отблески пылавших до того в мареве вершин - языков Холмогорья горели на
его щеках нежным румянцем: кровь робко торопилась навстречу цели. Таким он
был не в состоянии заметить перемены в настроении Годара.
Проступили тропинки между пашнями, и вынырнула, как всегда неожиданно,
извилистая речушка. Несколько мужчин старше шестидесяти в белых
подпоясанных рубахах из суровой ткани, возились у воды с лошадьми. На
благоговейное приветствие Мартина и вопросы о здоровье и местонахождении
Почтенного Сильвестра ответили сдержанно, не отвлекаясь от работы. Это
ничуть не смутило ликованья Зеленого витязя, которое прорывалось наружу
через блеск глаз, через ряд необязательных действий. Он соскочил с коня,
обнажил голову, блещущую всеми оттенками лучей суэнского солнца и шагал по
несущейся вверх тропинке резвой, легкой походкой. Руку с уздечкой он завел
за спину, свободной же рукой поддерживал равновесие, водя ею по воздуху.
Решив, что так полагается по этикету Общины, Годар тоже слез с коня и снял
шляпу, хотя ему вовсе не хотелось тащить из почтительности за собою лошадь
по склону, подставив голову под светило, словно сбрасывающее темные тесные
обручи. Да и получалось у него весьма неловко: Годар оступался, наскакивал
спиной на коня и так запыхался, что потерял Зеленого витязя из виду. Тогда
он, отбросив условности, нагнал его на коне.
Мартин поджидал его у подножия холмика, где располагалось жилище
Верховного Посвященного. Холмик этот ничем не отличался от других
возвышенностей. Разве что рядом с фундаментом, куда был посажен в свое
время аккуратный кирпичный домик - не глинобитный, в отличие от остальных
- находилась еще и беседка, окруженная поразительно свежими, крепкими
плодовыми деревьями высотою с человеческий рост. К домику вела от подножия
вытесанная в земле лестница. Когда они, привязав внизу коней, преодолели
последнюю ступеньку, Почтенный Сильвестр тоже показался Годару вытесанным
в земле.
Он возник перед взором неожиданно: сидящий во дворе на табурете старец -
прямой, с очень длинными руками, лежащими вдоль колен. Скуластое лицо в
обрамлении непокрытых седых волос, ниспадающих редкими прядями на плечи и
узловатые, холмистые кисти рук, казались наиболее удачными фрагментами
глиняного изваяния. Был он, как и другие посвященные, одет в белую рубаху,
только в длинную, просторную, неподпоясанную, в широкие штаны; ступни
утопали в больших тапочках, и не понять было, сколько еще веса осталось
под этим одеянием.
Он сразу встал им навстречу. Мартин, не говоря ни слова, порывисто обнял
его, после чего представил Годара и, уже по пути в дом, сообщил вкратце о
том, куда они направляются, - так, как можно сообщить важную для себя
весть отцу - без ложной скромности, с налетом бравады.
Почтенный Сильвестр слушал молча. Он был выше ростом их обоих и может быть
поэтому казался крепким. Пока товарищ беседовал с Посвященным, вдаваясь в
подробности о своей военной карьере и о повседневной жизни Скира, Годар
представлял бархан, на который медленно, размеренно и неотвратимо сыплется
сверху песок: день за днем, песчинка за песчинкой. Зыбучая верхушка тонет
в песчинках, начиная терять их. Годар видел в окно соседний холмик, где
обитал в своем жилище один из Хранителей. Этот холмик не гнулся, в отличие
от других, к склону. Однако зрелище это наводило ужас, так как холмик
словно падал навзничь, застыв на мгновение в сокрушительном падении, чтобы
прокрутить в памяти всю свою жизнь, а на груди его утопало в зыбучем песке
жилище посвященного.
Предчувствие опасности, непонятно откуда и кому угрожающей, выражалось
обычно у Годара в смутных образах-ассоциациях.
Спина Почтенного Сильвестра прикрыла обзор за окном. Старец, и без того
показавшийся Годару неприветливым и отстраненным, заговорил у окна, стоя к
гостям спиной:
- Я хотел бы остановить тебя, Аризонский. И тебя, и твоего
друга-чужестранца. Кевин, видно, совсем лишился рассудка, если отпустил
тебя на верную гибель. Но если уж смотреть правде в глаза, пришел и мой
черед потерять голову. Я расскажу вам на дорогу притчу. В нее я посвятил
одного жизнелюбивого витязя, побывавшего в Общине полгода назад и не
назвавшего имени. Он был замотан в красный плащ и имел при себе лишь
кинжал. Обаятельный, но самонадеянный юноша говорил, что питается одними
кореньями, а дерется - мозговыми извилинами. Это был единственный витязь,
решивший прийти ко мне перед битвой по зову сердца. Все остальные
прокладывают свой путь через Холмогорье скорее из учтивости, да и
благословение властей Скира накладывает негласные обязательства. Я знаю:
Аризонские никогда не руководствовались только обязательствами. Авось, моя
притча найдет место в арсенале твоего оружия, Мартин, и вам повезет
больше, чем тому юноше.
Негромкий голос Почтенного звучал без пафоса. Голос нельзя было назвать
шелестящим, так как шелест предполагает трение сухих листьев на земле или
на дереве. Этот же одинокий лист пребывал в воздухе. Только белая одежда
старца скрашивала суровую полутьму комнаты, интерьер которой составляли
столы - письменный и обеденный, кушетка и шкаф с книгами да папками с
деловыми бумагами. Кухня находилась в углу, за полотняной перегородкой.
Стены и пол жилища были непокрашены.
Все это вместе повергло Годара в уныние. Сердце его откликнулось на пафос
ситуации тем, чем смогло - грустной экзальтацией. Пожалуй, впервые за
время пребывания в Суэнии, Годару стало холодно. Возникло желание
подержаться за руку Мартина, который ничего такого не чувствовал, то ли
затем, чтобы обрести равновесие, то ли ему понадобилось удержать
Аризонского от непонятно какой беды. Восхищаясь Зеленым витязем, искренне
считая его сильнее себя, Годар находил нужным втайне опекать его.
Друг его ждал повествования старца с лицом открытым, обнадеженным, не
скрывая благоговения. Однако он не пожирал глазами спину дорогого ему
человека, хотя, чувствовалось, так соскучился по нему, что готов был
созерцать его, не отрываясь, сутки напролет.
Годару же казалось, что старец стоит спиной и медлит с рассказом потому,
что ждет, пока он, неискушенный чужестранец, укрепит свое сердце. Однако,
когда Верховный Посвященный приступил к изложению притчи, Годар отключился
от своих тревог незаметно. Образы, к которым прибегал Посвященный, уносили
его в детство, а оттуда неслись навстречу нерастраченные, подзабытые
чувства. Образы были словно вычитаны из одной его тетради.
В притче говорилось о Собаке. Все на свете - Собака, гласила самая главная
мудрость. Почти все на свете. И первый путешественник, шедший по пустынной
дороге поступью хозяина, тоже был Собакой. В душе его, как и во всем почти
свете, пребывали Собаки - Белая и Черная.
Белая собака была старшей и сильной сестрой. Черная робко жалась к ней,
стараясь не привлекать к себе внимания и не требуя ничего, кроме права на
маленькие радости от близости к своей мудрой сестре.
Путешественник искал двойников своих Собак, чтобы все они смогли служить
друг другу, ибо считал, что каждая Собака должна иметь двойника, как
должен иметь двойника он сам.
И нашел он землю, на которой почувствовал близость к своему ненайденному
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг