отложить прежнюю программу. Поворот на 180 градусов. Курс - юго-запад".
Скорее, срочно, иначе машина врежется в лаву.
Прошла томительная минута, прежде чем радистка зашифровала и отстучала
приказ. За это время грозная опасность придвинулась вплотную. Половину
экрана затянуло кипящее облако. Лава била уже где-то рядом.
Приказ дошел все-таки. Машина начала поворачивать. Туман переместился
на боковой экран. Ковыляя по буграм застывшей лавы (изображение так и
прыгало, зрителям казалось, что их жестоко трясет на ухабах), машина
развернулась и начала спуск с опасной горы. Правый экран застлали клубы
пара. Лава стекала где-то рядом.
Но почему-то и на переднем экране появился туман. Как понять? Обгоняет
лава, что ли? Не забежит ли вперед, перережет дорогу, окружит даже? Алеша
заколебался: не отвернуть ли левее? Но это отнимет время, скорость
снизится, лава обгонит наверняка.
А это что еще? Впереди тьма, ничего не видно. И цифры глубины
стремительно растут. Очевидно, уступ, прыжок с трамплина. Минута,
другая... Когда же пологое дно? Не пропасть ли? Муть какая-то поднимается
снизу. Пар или взбаламученный ил? Неужели машина угодила в побочный
кратер?
Туман все гуще. Громадные пузыри. Яркая вспышка... и...
Бегут по всем экранам косые линии, так хорошо знакомые каждому
телезрителю. Приемник работает, но изображения нет.
В таких случаях вывешивают табличку: "Перерыв по техническим причинам".
Но всем было ясно, что причины на этот раз вулканические.
Поиски ничего не дали. Вспомогательное судно трижды обошло вулкан по
контуру (теперь его нетрудно было найти с помощью эхолота), но не нащупало
крупных металлических предметов в глубине. Плыли час за часом, и все
дальше уплывали надежды. Алеша уныло сидел в каюте над листом с грустным
заголовком:
"Объяснительная записка о причинах аварии опытной машины ПА-24".
- Ты эту ерунду порви, - убеждал Сошин. - Ты пиши о перспективах.
Машина у тебя замечательная. Подводную геологию она ставит на новую
ступень. Я предложу тебе сотни важных маршрутов. Хочешь, нанесу их на
карту сейчас же?
- Меня не спросят о маршрутах на комиссии, - вздыхал Алеша. - Меня
спросят, кто отвечает за убытки.
- А ты объясни, что это не убытки, это издержки, расходы на испытания.
Хочешь, я выступлю на твоей комиссии?
- Вы для нашего Волкова не авторитет. Волков спросит, по какой графе
списывать расходы.
- Подумаешь, Волков! Нет зверя страшнее Волкова! Найдем на него и
Медведева, и Львова, и таких Китовых - заскулит твой Волков с поджатым
хвостом. Графа отчетности! Если Волков твой не понимает государственной
пользы, ему объяснят... вправят мозги.
Алеша вздыхал горестно. Он не хотел искать Китовых и не хотел вправлять
мозги Волкову. Он хотел совершенствовать машину, стоять у кульмана,
нажимать клавиши арифмометра, в чертежах и цифрах искать истину.
Примерно через неделю, оставив бесполезные поиски, он вернулся на
береговую базу. Все здесь было по-прежнему; неумолчно грохотал прибой,
соленые брызги умывали прибрежные скалы. На камне Алеша увидел капли олова
и чуть не прослезился. На них было грустно смотреть, как на ненужную
склянку из-под лекарства у постели умершего. Человек ушел, жизнь кончена,
а склянка стоит.
На базе незачем было задерживаться. Алеша отдал необходимые
распоряжения - материалы сложить, на сараи повесить замки, - а сам в тот
же день отправился на аэродром. Снова машина помчала его по пляжу с
уплотненным волнами песком, давя раковины, разбрызгивая соленые лужи.
Поплыли мимо детали курильского пейзажа: пологие холмы, гибкие рощицы
бамбука, мысы, рыбачьи избушки, сети на кольях. А что это там люди
сгрудились, смотрят из-под руки на море? Что там ворочается темное в
волнах? Туша кита, что ли? Нет, гораздо меньше, и угловатое притом.
- Стой! - крикнул Алеша водителю и ринулся вниз с откоса, падая,
обдирая колени и локти.
Да, это была она. Из волн выбиралась исчезнувшая машина ПА-24. Зеленые
ленты водорослей вились на ее каркасе, повсюду налипли мшанки, какие-то
пестрые черви прижились в глазах-экранах, лопасти были погнуты, один экран
треснул. Но все же она вернулась, заслуженная путешественница.
Как она вернулась, что произошло с ней? Об этом можно было только
гадать. Спросите кошку, пропадавшую две недели, кто поцарапал ей глаз.
Внимательно осматривая машину, Алеша нашел следы ожогов. Очевидно, она
провалилась все-таки в горячую лаву, при этом экраны были попорчены,
антенна сорвана, связь утеряна. Но двигатель уцелел, остались датчики,
измерительные приборы, блоки управления, машинная память. Отчитываться
машина перестала, но программу выполнять продолжала. Шла на юго-запад и
юго-восток зигзагами, отмечала перегибы и магнитные аномалии, бурила и
наполняла пробами заготовленные цилиндры. А потом, как ей и было задано с
самого начала, вернулась назад и вышла на берег почти у самой базы, с
ошибкой в два-три километра.
Алеша кинулся к приборам - смотреть, целы ли записи. Сошин же первым
долгом распечатал один из цилиндров. Там оказался... нет, не алмаз, алмазы
не так легко найти даже в трубках. Но Сошин увидел кимберлит, синюю глину,
ту самую породу, в которой встречаются алмазы.
Где находилась эта трубка, где машина нашла ее, так и осталось
неизвестным. Спросите кошку, где она поймала птичку, спросите, где стянула
кусок сала. Тащит откуда-то!
Победителей не судят. Комиссия по расследованию причин аварии так и не
была создана. Волков сказал:
- Дайте мне, Алексей Дмитриевич, списки отличившихся, рабочих не
забудьте.
Сам подал список на премию, сам вписал туда Алешу на первое место. И
сказал при этом, похлопывая по плечу:
- Теперь разворачивайтесь вовсю. Министерство геологии хочет
организовать серийное производство. Наше дело - довести до рабочих
чертежей.
Алеша обрадовался:
- Прекрасно. Но сначала нужно доработать кое-что. Автомат пока
неполноценный, как бы немой. Мы его посылаем на разведку, а он не способен
отчитаться. Попробуем разработать другую систему - автомат рассказывающий.
Кроме того, нашему самостоятельности не хватает. Все по указке, все по
указке. Нужно, чтобы он рассуждал, как человек, сам мог принимать решения
в опасные секунды.
О том, что автомат, рассуждающий, как человек, должен и чувствовать,
как человек, Алеша тогда не подумал. Это он понял позже, в процессе
проектирования.
6
История приключений машины в океане заполнила два вторника целиком,
второй и третий.
Какое впечатление произвел рассказ на Ию?
А у вас какое впечатление, читательницы? Что сказали бы вы, проведя с
Алешей три вечера в "Романтиках"?
Ия не все поняла, многое показалось ей скучным. Но ведь она следила не
только за сутью. Больше ее интересовал рассказчик - о чем он говорит и
как.
Ей понравилось, что Алеша делает дело. Это выгодно отличало его от
скептика Сергея. Сергей был остер, язвителен, на всех смотрел свысока и
потому казался выше всех. Казался, пока не попробовал свысока взглянуть на
Ию. И тогда задетая девушка спросила: "А с какой стати он смеется?
Собственно говоря, какие у него заслуги, что он сделал особенного? Сидит
со своим сарказмом, скрестив руки, на ночном дежурстве".
Новый же знакомый делал дело. И большое. Несмотря на свое невежество в
технике, Ия поняла: Алеше поручено то, что молодым инженерам поручают
редко. Видимо, он был незаурядным конструктором. И отец назвал его
талантищем. По-видимому, такого же мнения был и Сошин - философ
геологического вдохновения - и даже сверхосторожный, сверхрасчетливый
Волков. Все ждали от Алеши особенного.
Новое знакомство импонировало и льстило девушке. Приятно было ходить в
кафе с человеком, которого все считают особенным. Приятно, что он ищет
твое одобрение, тратит время, чтобы перед тобой отчитываться, именно тебя
посвящает в самые затаенные мечты, надстраивает лестницу, чтобы тебя взять
с собой, с тобой первой заглянуть за горизонт... хотя бы и машинный.
Алеша лез выше всех... и вместе с тем проявлял скромность, Ия оценила
это. О триумфах и наградах он совсем не говорил, зато охотно
распространялся о затруднениях, своих собственных ошибках, посмеивался над
собой: "Заблудился в мозговых извилинах". Но милая скромность в оценке
итогов сочеталась у него с самой беспардонной самоуверенностью. Он
признавал, что сделал мало, но ни секунды не сомневался, что может сделать
все, лишь бы взяться по-настоящему. Сегодняшнее положение видел отчетливо,
как на чертеже, перспективы - в радужном мареве.
"Бухгалтер сегодняшнего дня, менестрель будущего", - написала Ия в
своем "Альбоме типов".
Но в общем, Алеша понравился ей. "Не слишком ли понравился? -
спрашивала она себя в том же "Альбоме". - Артистка должна быть зоркой,
должна видеть не только свет, но и тень. А обещает много, выполнит ли?
Хвастовство или самообман? Будь наблюдательной, Ия!"
И решено было наблюдения продолжить, пожертвовать изучению Алеши
вторники.
На следующий вторник она спросила напрямик:
- Вы мне хотели рассказать про свою лестницу, Алеша. Та подводная
машина - на лестнице? Где - у подножия или на самой вершине? А
разговаривающая где?
- Подводная где-то в середине лестницы, - ответил Алеша. - Для машин -
в середине, но для меня-то в начале. Для меня это первая ступень...
Говорилось уже, что Алеша, как и все студенты на планете, строил свою
личную лестницу не от самого грунта. Добрые профессора и доценты, взяв его
за ручку, за каких-нибудь пять лет подняли на уровень высших достижений
человечества, на ту ступень, на которой находилась кибернетика в последней
четверти XX века. Но дальше Алеша взбирался сам... И теперь, как добрый
профессор, сам мог взять за ручку Ию и поставить ее рядом с собой, на
ступень своих собственных достижений, поднять туда, куда забрался с таким
трудом.
А дальше приходилось уже рассказывать про труды.
Где-то на другом конце города стоял решетчатый, внешне похожий на
подводную машину механический несмышленыш, и его учили, именно сейчас
учили (по вторникам тоже) разговаривать.
Уроки языка начались, к удивлению Ии, не со слов и не с грамматики, а с
видения, с узнавания. Прежде чем разговаривать, как человек, машина должна
была научиться видеть, как человек.
У нее были глаза - два телевизионных экрана, чувствительные, как и
человеческие глаза, к трем цветам: красному, зеленому и фиолетовому,
особенно отзывчивые к зеленому, в подражание нашим глазам.
Два экрана - матовые, стекловидные, прямоугольные, внешне два
телевизора. Но чтобы видеть по-человечески, работать они должны были как
глаз, не как телевизор. Там читающий луч скользит от рамки до рамки,
прочерчивая строки подряд, беспристрастно и равнодушно, как бы штрихует
поле зрения, ничего не выделяя. Человеческий же глаз - Ия узнала об этом
только от Алеши - как бы рисует сам, несколько раз обводит силуэт,
повторно прочерчивает самые темные и самые светлые пятна, изучает все, что
выделяется из фона, по одноцветному и гладкому скользит бегло. Обводя лицо
прохожего, мы сличаем контуры его с мозговыми записями памяти: "Что-то
очень знакомое. Где мы видели такие черты? Ах, да это же знаменитый
артист! Вчера видели в кино".
Следовательно, машине, в отличие от обыкновенного телевизора, надо было
еще придать программу и механизмы прорисовки контуров, да еще память с
каталогом образов, да еще увязать эти образы со словами, да еще добавить
магнитную ленту с записями слов и микрофон для их произнесения.
И как же ликовала группа Ходорова, когда все эти устройства сработали
одновременно и, глядя на карточку с жирно начерченным квадратом, машина
выговорила: "Квадрат!"
Первое правильное слово!
Младенец сказал бы "мама"!
Затем последовали круг, крест, точка, линия, треугольник. После
геометрических фигур - столы, шкафы, книги, лампы и великое множество
картинок с домиками, деревьями, людьми, животными, птицами. Машина
запоминала их с одного раза, опознавала картинки безупречно, в любом
порядке, от начала к концу, от конца к началу. Ни один человек не сумел бы
запомнить столько предметов зараз. В первые дни долговременная память
наполнялась молниеносно. Темп ограничивала не машина, а люди - помощницы
Алексея: не успевали подбирать и показывать новые карточки, не успевали
произносить названия предметов, проверять, заносить в каталог выученные
слова.
Хуже пошло на следующей неделе (уже после четвертого вторника), когда
машина от картинок перешла к узнаванию подлинных вещей. Тут она делала
немало ошибок. Но и об ошибках Алеша рассказывал с восторгом, считая их
"очень поучительными".
Познакомившись с миром по рисункам, машина путалась с размерами
настоящих предметов. Лопухи назвала бананами, огородную грядку - хребтом,
мусорную кучу - горой, телеграфный столб - стеблем. А когда ей показали
луну на небе, безапелляционно объявила, что это ломтик сыра. Впрочем,
гоголевский сумасшедший тоже утверждал, что "луну делают в Гамбурге из
сыра, и прескверно делают притом".
Машина худо разбиралась и там, где требовалось по детали узнать целое.
Ногу или руку называла сразу, но, когда ей показали ступню, не сумела
догадаться, что это тоже нога (правда, англичане и немцы ступню ногой не
считают). Алешу - своего духовного отца - научилась узнавать быстро, но
встала в тупик, когда он закрыл половину лица, ответила: "Это незнакомый
предмет".
Еще труднее давалась ей классификация. Стол она упорно называла
животным, видимо затвердив, что животные - это четвероногие. Долго не
отличала мужчин от женщин. Но тут, возможно, учителя были виноваты. Не
учтя капризов моды, Алеша объяснил, что мужчины стригут волосы коротко,
ходят в брюках, а женщины - в юбках. А мода того года как раз и породила
долгогривых юношей и девушек в цветистых брюках с кружевами на щиколотках.
Вот машина и запуталась, как та наивная девчушка, которая спрашивала, как
отличают мальчиков от девочек на купанье, когда на них нет ни юбочек, ни
штанишек.
Алеша обо всем этом рассказывал с увлечением, даже с каким-то
умилением, радуясь и успехам и ошибкам машины. Ошибки ему даже казались
полезнее, указывали на упущенные тонкости. Ия же твердила одно:
- Все-таки машина остается машиной. Не узнала самого близкого знакомого
по половине лица! Никакой младенец, самый крошечный, не ошибется так
глупо.
- А вы понаблюдайте младенцев, - сказал Алеша, ничуть не обидевшись. -
Сравните восьмимесячных, годовалых, двухгодовалых. Ведь они тоже начинают
с нуля - с абсолютнейшего. Мы, взрослые, забываем всю меру их незнания.
Машина где-то на этом уровне. Попробуйте уточнить.
Ии легко было выполнить совет. Она жила в многолюдном квартале
новостроек. Младенцы любого калибра дремали, гулькали или хныкали в садике
под окнами, и любая соседка охотно поручала ей свое чадо, чтобы сбегать в
магазин на углу, посмотреть, что завезли туда. У Ии был громадный выбор
подопытных кроликов под голубыми и розовыми одеяльцами.
Проявляя холодную жестокость, Ия напугала, откровенно напугала
семимесячную девчушку злобной гримасой. Та заревела протестующе. Ия, сама
чуть не плача от сочувствия, взяла обиженную на руки. Девочка затихла,
только головкой вертела. Озиралась в поисках страшного лица, прижимаясь к
теплой надежной груди. Лицо, грудь и чужая тетя не сливались у нее в
единое целое.
В другой раз, собрав двухгодовалых детишек, Ия устроила им экзамен.
- Что это? - спросила она, указывая на луну.
- Теп, - сказал самый бойкий ("Хлеб" на его детском языке).
То есть луна показалась ему похожей на хлеб. О том, что ломти не вешают
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг