Г.Гуревич
ИТАНТЫ
(Таланты по требованию)
Шеф сказал:
- Гурий, тебе особое задание. Итанты нынче в чести, мы на острие эпохи.
К нам идут толпы молодых людей, не очень представляя, на "что они идут.
Надо рассказать им все, спокойно и объективно, без восклицательных знаков.
Я воспротивился:
- Почему именно я? Есть Линкольн, есть Ли Сын, есть Венера, у нее одной
разговорчивости на четверых. Пришлите к ней корреспондента, она за один
вечер продиктует целую книгу.
- Гурий, не пойдет, - сказал шеф твердо. - Я всех вас знаю не первый
день.
Венера наговорит с три короба, нужного и ненужного, Линкольн и Ли Сын
будут отнекиваться: "Ах, работа везде работа! Ах, ничего особенного! Ах,
каждый на нашем месте!.." Мне не нужны каждые, нужны понимающие, что в
этой жизни за все надо платить: час за час, за час блага час труда. Так
вот, будь добр, возьми диктофон и представь себе, что ты рассказываешь
свою биографию мне...
или даже не мне - врачу, не скрывая ничего, ни радостного, ни
горестного, ни болезненного, все с самого начала, точно, спокойно,
объективно и откровенно.
- С самого начала? - переспросил я. - И о вашей племяннице?
Шеф поперхнулся.
- Ладно, говори и о ней, - решился он.- Только переименуй. Назови
как-нибудь иначе: Машей, Дашей, Сашей, Пашей - как угодно.
Ну что ж, не собирался я писать автобиографию, но если нужно для дела...
Если нужно точно, объективно, спокойно и откровенно...
Пиши, диктофон!
Глава 1
Все-таки случай играет роль в нашей жизни. Когда та странная девочка
появилась в классе, не знал я, что решилась моя судьба.
Она пришла к нам в середине года, где-то в декабре, а может быть, в
январе, не помню точно. Запомнилось бледное лицо на фоне очень яркой,
суриком окрашенной двери, прямые светлые волосы, короткая стрижка без
выдумки, взгляд нерешительный и настороженный. Новенькая замешкалась в
двери; математичка ее вдавила в класс своей пышной грудью. Наши девочки
вздернули носики: не соперница. Что я подумал? Ничего не подумал тогда.
Или подумал, что невыразительная эта новенькая, бескрасочная, никакая.
Портрет ее не стоит писать.
В ту пору я собирался стать художником, даже великим художником.
Перышка не выпускал из рук, на всех уроках рисовал карикатуры на
товарищей. Это было не первое мое увлечение, до того я мечтал стать
путешественником. Со вздохом отказался от этой идеи, когда узнал, что все
острова, мысы, бухты, речки и ручьи давным-давно нанесены на карту, еще в
XX веке засняты спутниками.
Путешествовать обожают все дети поголовно. Недавно одна юная
четырехлетняя красотка сказала мне, что больше всего на свете она любит
есть мороженое и смотреть в окно из автомашины. Естественно: она новичок
на этой планете, ей нужно оглядеть всю как можно скорее. Я тоже в четыре
года любил приплюснуть нос к окошку. К четырнадцати меня начала раздражать
скорость. Автобус или поезд мчатся как угорелые (в самом деле, угорелые от
горючего), несутся мимо прелестнейшие полянки, овражки, озерки, болотца,
рощицы, - так хочется посмаковать каждый уютный уголок! Куда там!
Пронесся, остался далеко позади.
Так что я предпочитал ходить пешком, желательно по глухим тропинкам,
ведущим неведомо куда, радовался, открыв какой-нибудь рудимент дикой
природы:
укромный овражек, безымянную полянку или заросший ряской прудик,
заслоненный кронами, наверняка не видный из космоса, и огорчался, когда за
первым же поворотом оказывалась надпись: "Завод синтетического мяса. Очень
просим вас не заходить на территорию, чтобы не мешать работе генетиков",
или же, что еще хуже: "Здесь будет построен завод спортивных крыльев.
Очень просим вас не заходить на территорию, чтобы не мешать работе
строителей".
Таяли реликты дикой природы, превращались в территории. В прошлом
тысячелетии шел этот процесс, продолжается в нашем.
И не сразу, постепенно, возникла у меня в голове величественная идея. Я
- именно я - отстою дикую природу, сохраню ее для потомков. Как сохраню?
На бумаге. Рисовать мне нравилось, я часто рисовал, чтобы прочувствовать
как следует пейзаж, скалу, дерево, кочки, цветочки. Пешеход скользит
глазом, почти как пассажир у окна: "Ах, дуб? Ах, какой раскидистый дуб!" -
и пошел дальше. Рисующий же должен разглядеть каждую ветку, каждую
морщинку на стволе, вдосталь насладиться могутностью и раскидистостью. Вот
я и нарисую, и сохраню, обойду все берега, все леса, все горы, все страны,
составлю тысячу альбомов "Живописная наша планета". А потомки, набравшись
когда-нибудь мудрости и пожелавши снова превратить территорию в природу,
восстановят по моим рисункам все берега, все леса...
Осталось немного: стать взрослым и стать художником.
Но придет время, и я - взрослый художник - выйду из дома для
кругосветного обзора. Я даже составил маршрут: из города - на север, на
Верхнюю Волгу, Селигер, Ильмень, Ладогу, по берегу моря вокруг всей Европы
с заходом в большие реки, по рекам поднимусь в горы, потом... Очень
приятно было разрисовывать географический атлас.
Впрочем, все это разговор в сторону. Художником я так и не стал. Но
собирался. Перышка не выпускал из рук. И это очень мешало мне внимательно
слушать объяснения математички. Школа-то у нас была обычная, без
специального уклона, главным предметом, как и полагается в старших
классах, было жизневедение - общее знакомство с делами человеческими,
чтобы мы могли сознательно выбрать работу. Проходили мы и геотехнологию -
проектирование гор и морей, и генотехнологию - проектирование растений и
животных, и гомотехнологию - для выращивания утерянных рук, ног и глаз, и
астротехнологию - космическое строительство. Но все эти технологии
проходились бегло; наша математичка, глубоко уверенная в превосходстве
своей науки, внушала нам, что всякая наука начинается с числа. И
исчисление было главным предметом в нашем классе. А вот мне - любителю
формы и цвета - числа казались на редкость бессмысленными. Что такое икс и
игрек? Все - и ничто.
Не нарисуешь, не пощупаешь, ни вкуса, ни аромата. Так что не внимал я и
не хотел внимать. И на каждом уроке начинались переживания:
- Гурий, к доске. Гурий, я понимаю, что тебе тяжело, это мучччительная
задача (так она произносила - через три "ч"). Но надо напрячь умственные
способности. Прояви характер.
- Что-то не напрягается,- легко сдавался я. - Мучччительная задача.
- Но прояви же характер, Гурий. Ты же мужчина. Есть у тебя мужской
характер?
Я кряхтел и краснел. Не мог же я объявить, что у меня нет мужского
характера.
И тут выскакивала любимица математички - рыжая Стелла.
- Можно, я попробую, Дель Финна (Делия Финогеновна на самом деле)?
Ох уж эта рыжая Стелла, белокожая и веснушчатая, первая ученица и
первый математик класса! Как она у нас верховодила, как распоряжалась! И
все слушались ее, и все мальчишки были влюблены, потому что у мальчишек в
этом возрасте стадное чувство. Один вздыхает, и все прочие заражаются. А
я? Мне Стелла решительно не нравилась, я ее считал нескромной и
деспотичной, но почему-то всегда замечал, когда она входит в класс. Спиной
стоял, но чувствовал.
Стелла верховодила, а вместе с ней ее подружки. Наш класс был
девчоночий.
Это бывает, хотя в школах всегда распределяют поровну: десять мальчиков
и десять девочек. Но вот в нашем классе девочки были дружны, едины, а
мальчики разрозненны. Кто увлекался спортом, кто техникой, я единственный
рисовал и бродил по лесам в одиночку, а со мной никто не хотел бродить,
презирали пеший способ передвижения. И все мы разбегались по домам после
уроков, а девочки держались вместе - вся десятка.
И вот появилась одиннадцатая, нечетная.
- Познакомьтесь, - сказала математичка, подталкивая новенькую. - Это
Маша, ваша новая подруга. Примите ее гостеприимно.
Стелла тут же распорядилась:
- Маша, вот свободное место рядом с тем мальчиком, его зовут Буба.
Садись, не бойся, он безобидный.
Стелла знала, конечно, что румяный толстяк Буба влюблен в нее надежно и
безнадежно. Усадила ненужную девочку к ненужному мальчику.
А с кем я сидел тогда? Не помню. Один, вероятно. Так удобнее было
рисовать на уроках.
Новенькая так и не вписалась в класс. Вообще вела себя странновато.
Обычно сидела сгорбившись возле своего Бубы, с затравленным видом
пойманного зайчонка. Когда вызывали к доске, бледнела, покрывалась
красными пятнами и бормотала что-то невнятное, а чаще тупо молчала,
кривила рот жалостливо, и такой глупый вид был у нее, такой потерянный. Я
даже жестоко подумал однажды: "Неужели кто-нибудь влюбится в такую
дуреху?" Но на каких-то уроках она вдруг оживала, задавала кучу вопросов
из категории детских "Почему?", наивных и мудрых, из тех, на которые нет
ответа и потому не принято спрашивать. А однажды на уроке географии Маша
поразила всех, нарисовав на память карту Африки со всеми республиками.
Впрочем, назвать их она не сумела, перепутала Замбию и Зимбабве.
Все это было весной. А потом были каникулы, и мы с родителями летали в
Индонезию. Вот где я нарисовался-то досыта. Конечно, привезли мы и
киноленты, и стереослайды, но вся эта роскошная техника для меня не
зaменяет рисования. Рисуя, смакуешь красоту, всматриваешься, вчитываешься
в каждый листок-лепесток. Ездок - это грубый едок, пожиратель ландшафтов,
а художник - гурман, дегустатор красоты. Он не глотает, а пробует, не
насыщается - наслаждается.
К сожалению, должен признаться, что дегустатором я оказался
эгоистичным. Сам наслаждался, другим наслаждения не доставил. Видеть-то
видел, изобразить не сумел. Художники острят: "Живопись - дело простейшее.
Нужно только нужную краску положить на нужное место". Именно это у меня не
получалось: не ложились краски куда следует.
Так или иначе, каникулы миновали, вернулись мы в класс. Еще в коридоре
услышал звонкий голос Стеллы. (Вздрогнул я.) А незаметную Машу не заметил.
Потом уже, когда к доске вызвали, обнаружил: сидит на задней парте
рядом с Бубой. Еще в голове мелькнуло: "Порозовела за лето, не такая уж
бескровная".
Впрочем, все свежеют за лето.
И все. И Стелла ее заглушила. А кипятилась Стелла по поводу очередного
матча математиков, назначенного на первое октября.
Я на том матче не был, меня эти волнения не касались. Но знал, само
собой разумеется, что наша команда заняла четвертое место, уступив только
спецшколам. Почетно, но не блестяще. И вся загвоздка была в какой-то одной
задаче, которую не смогла решить даже Стелла.
Вот на ближайшем уроке наша Дель Финна объясняет:
- Я понимаю, что это была мучччительнейшая задача, но преодолеть ее
надо было. Ну, девочки, кто из вас самый храбрый, кто решится помучччиться
у доски?
К девочкам обращается. Про мальчиков и не вспоминает.
Все смотрят на Стеллу, все мнутся, а Стелла не поднимает глаз, ей тоже
не хочется стоять у доски с глупым видом, ловить наводящую подсказку.
И тут поднимает руку Маша, бело-розовая тихоня.
Выходит и... решает.
Математичка смотрит на нее с недоумением и подозрением. Про себя,
наверное, думает, что не велик труд найти среди знакомых опытного
математика. Дает Маше другую задачу.
Маша решает.
Третью - еще труднее.
Решает.
- Ну что же, - цедит математичка с сомнением. - Я вижу, ты не теряла
времени даром. Это похвально. Но совсем непохвально, что ты не приняла
участия в классном мероприятии. Могла бы поддержать школу, а ты
уклонилась. Не по-товарищески, девочка, так у нас не принято поступать.
Подумай на досуге.
Как улей перед вылетом матки, гудел наш класс на перемене. И всех
перекрывал возмущенный голос Стеллы:
- Да, именно не по-товарищески, хорошие люди так не поступают. "Я сама
подготовлюсь, я себя покажу, а на класс наплевать". Ну и пускай. Мы ей
неинтересны, а она неинтересна нам. Не будем с ней разговаривать. И ребята
пусть не разговаривают. Слышите, мальчики? А ты, Буба, садись рядом со
мной, сразу же перебирайся на этой перемене.
Сейчас-то, много лет спустя, вспоминая ту школьную трагедию, думаю я,
что не товарищество защищала принципиальная Стелла. То есть, конечно,
возмущалась она искренне, но подсознательно отстаивала не принципы, а свое
лидерство.
Да, на этот раз ее превзошли, но случайно и только потому, что она
хорошая, а соперница плохая. И подружки тут же поддержали Стеллу, тем
самым и себя зачисляя в разряд хороших, неизмеримо превосходящих
аморальную чужачку.
Да-с, не легко вытравляется из сознания жажда превосходства.
А может быть, это была форма инстинктивного кокетства: "Смотрите,
мальчики, какие мы хорошие в отличие от Маши!"
- И ребята пусть не разговаривают с ней,- распорядилась Стелла.
Так вот, я не послушался. Спорить не стал, а Стеллу не поддержал. В ту
пору я уважал людей с собственным мнением и сам старался иметь свое. Никто
в классе не бродил по лесам с этюдником, а я бродил, это нравилось мне.
Сверстники мои курили, чтобы показать свою взрослую независимость, а я
не курил, мне табачный дым казался невкусным. И у меня лично не было
оснований обижаться на Машу-тихоню. Не хотела участвовать в матче - ее
дело. Я сам не участвовал. У каждого свое мнение.
Но не могу поручиться, что я рассуждал бы так же, если бы Стелла меня,
а не толстяка Бубу посадила на свою парту. Боюсь, что тогда я не так
дорожил бы самостоятельной принципиальностью.
Так или иначе, но когда Маша спросила у Бубы, что задано на завтра, а
Буба отвернулся, надув щеки, я подошел к недоуменно озиравшейся девочке и
громко продиктовал ей параграфы.
Стелла пыталась назавтра сделать мне выговор. Я ее послал подальше со
всей мальчишеской грубостью.
Даже удивительно, сколько я написал об этой напористой девице! А она
никакой, ну совершенно никакой роли не сыграла в моей жизни. И после школы
мы не видались. Знаю, что математику она забросила, вышла замуж за
подводного агронома, живет где-то на Тихом океане, кальмаров разводит,
китов доит и кормит.
А вот с Машей у нас пошла дружба с того самого дня, может быть сначала
и вынужденная с ее стороны, потому что другие девочки с ней не
разговаривали недели две. Я консультировал мою "невыразительную", иногда
мы вместе делали задания: я чертил за нее, а она мне решала геометрию с
тригонометрией. До дому я ее провожал, пешком шли, в угоду мне Маша не
надевала авторолики. И странное дело: все больше нравилась мне эта бывшая
невыразительная, и так ласково она смотрела мне в глаза! Когда я чертил,
она стояла сзади - я дыхание ее ощущал на затылке - и осторожно кончиками
пальцев приглаживала мои вихры. Вот и сейчас помню это нежное
прикосновение. И она мне подарила первый поцелуй, сама поцеловала на
крылечке. Несся я домой тогда одуревший, головой поматывал, в себя прийти
не мог. И все губу пальцами ощупывал: тут поцеловала!
Как это получается? Полгода не замечал - и вдруг любовь?
Ненастоящая любовь?
Часто в жизни я слышал рассуждения о любви ненастоящей и настоящей, не
знаю между ними четкой границы. Один добрый друг объяснял мне так: если
девушка кажется тебе в мыслях красивее, чем наяву, значит, это не любовь,
а воображение. Не знаю, не знаю. Мне Маша иной раз казалась некрасивой,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг