Милли догадалась нырнуть. Что-то мокрое запуталось у нее в руках, может
быть, это была зеленая пелеринка, что-то ударило ее по голове, может быть,
чемодан проповедника. Милли глотнула соленой, очень холодной воды и
почувствовала; что тонет сама...
А между тем вот что происходило наверху.
Подойдя к борту почти вплотную, русский катер остановился против
капитанского мостика, и чернобородый капитан, схватив жестяной рупор,
крикнул на английском языке:
- Эй, на борту, где у вас повреждение?
- Отойдите, - ответил американский капитан. - У нас мало времени, мы
идем ко дну. Держитесь в стороне - будете подбирать людей (он не хотел,
чтобы "Грозный" мешал спускать шлюпки).
Но Фредди (неожиданно для всех) уверовал в русских и, перегнувшись
через борт, крикнул им:
- Слушай, товарищ, мы наскочили на мину, у нас разворочен левый борт в
носовой части, чуть пониже ватерлинии.
Фредди мог объясняться только на английском языке, но слово "товарищ"
он произнес по-русски - так ему казалось убедительнее.
"Грозный" обогнул нос "Уиллелы", на миг утонув в тумане и снова
приблизившись, стал у левого борта, метрах в 20 от пробоины. Ближе
подходить было опасно. Волны могли столкнуть оба парохода. Никто из
пассажиров не следил за маневрами "Грозного". По-прежнему людской поток
кипел у шлюпок.
Капитан, размахивая револьвером, пытался прекратить свалку. Фредди,
единственный, перебежал на левый борт. Ведь никто, кроме него, не знал,
что за судно "Грозный". И только он видел все подробности с самого начала
и до конца.
На палубе "Грозного" было совсем немного людей: чернобородый капитан в
морской фуражке (Фредди решил, что это и есть профессор Чернов) и
несколько матросов в брезентовых куртках и резиновых сапогах. Среди них
был юноша, почти мальчик. Мешковатая брезентовая одежда была явно велика
для него.
Капитан стоял на рубке вполоборота к Фредди и очень внимательно
разглядывал ящик, больше всего похожий на небольшой телевизор со
светящимся экраном.
Фредди, понятно, ничего не мог разглядеть на экране, но догадался, что
это за прибор, когда капитан, закончив наблюдения, уверенно показал рукой
на пробоину. По-видимому, Чернов осматривал корпус "Уиллелы" с помощью
того же подводного телевизора, который показывал ему японский транспорт на
морском дне.
Затем капитан что-то скомандовал (Фредди слышал слова, но не понял их)
- и борт "Грозного" ощетинился оружием. Сам капитан стал возле короткой
пушечки, матросы взяли в руки длинные стволы, напоминающие противотанковые
ружья.
Фредди невольно отшатнулся от перил. На мгновение ему показалось, что
"Грозный" готовит залп, чтобы добить утопающее судно. Но залп не состоялся.
Вместо пуль и снарядов из всех стволов одновременно вылетели струи
белого искрящегося, окутанного дымкой порошка. Струи ударили в воду близ
"Грозного", все в одно место. И там, где они скрестились, колыхаясь,
всплыла небольшая сахарно-белая льдинка.
"Значит, это и есть морозометы, о которых писалось в очерке. Вот как
они выглядят!" - подумал Фредди.
Вслед за тем матросы, точнее сказать, морозометчики, стали наращивать
льдину. Дула морозометов ходили вокруг льдинки по воде, и за каждым
тянулась белая струйка, как бы черточка, проведенная мелом. Белого
становилось все больше, льдина росла. За несколько минут морозометы
нарастили ледяную площадку около 10 квадратных метров. И тогда юноша,
самый молодой из морозометчиков, опершись на длинное дуло морозомета,
ловко спрыгнул на верткую льдину.
Двое товарищей последовали за ним. Им передали на льдину морозометы. И
Фредди увидел, что длинное дуло - это только наконечник прибора. Сзади к
дулу присоединялся длинный гибкий шланг. Он разматывался по мере того, как
льдина отходила от "Грозного". Видимо, по этим шлангам подавался
таинственный состав, превращающий воду в лед.
Стоя на льдине, морозометчики продолжали увеличивать ледяной плот в
ширину и в глубину, больше всего на стороне, обращенной к "Уиллеле". Здесь
сооружался покатый подводный выступ. Стараясь достать как можно глубже,
юноша лег на льдину, даже руки опустил в холодную воду. Набегая на льдину,
волны обдавали его брызгами. Брызги замерзали на одежде ледяными каплями,
но юноша не обращал на это внимания и продолжал водить морозометом под
водой слева направо и справа налево, широкими равномерными взмахами, как
на косьбе. Одна из волн, побольше, даже смыла его со льдины, но он
проворно вскарабкался на нее и, мокрый насквозь, даже не встряхнувшись,
снова лег у передней кромки с морозометом в руках.
Фредди покачал головой и поежился. "Что за народ! Как они выдерживают?"
- подумал он.
Через несколько минут льдина подошла вплотную к борту "Уиллелы". Расчет
был правильный. Течение поднесло ее прямо к пробоине. Подводный ледяной
выступ толкнулся в борт ниже пробоины, Фредди услышал скрежет льда,
царапающего обшивку. А на поверхности между судном и льдиной остался
небольшой пролив, метра в два шириной. И здесь сразу образовалась воронка
над самой течью.
Теперь работа шла под ногами у Фредди, метра на четыре ниже палубы.
Перевесившись через перила, он следил за всеми подробностями борьбы
между холодом и прорвавшейся водой и даже решался время от времени
повторять:
"Русски, хорошо. Ошень хорошо".
Наступил самый трудный момент в работе морозометчиков. Холод никак не
мог совладать с течью. Холодильное вещество, срываясь с морозомета, белым
облачком растекалось в воде и ледяной кашей всасывалось в трюм. Очевидно,
именно поэтому льдину пришлось заготовить в сторонке, в более спокойной
воде, и подвести ее к пробоине издалека. В самом низу, под течью, она
подошла к борту вплотную. Здесь ее удалось приклеить свежим льдом. Но
наверху, где плескались волны и крутился водоворот, текучая вода побеждала
холод.
Русские работали упорно. Они теснили воду сантиметр за сантиметром,
наращивали ледяные натеки на швах и вмятинах обшивки, прибавляли лед
снизу, где течение было слабее, заготовляли удлиненные льдинки, старались,
чтобы эти льдины застревали, мешали течению. Морозометчики создавали
ледяные пробки, превращали их в бугры, примораживали, перекидывали ледяные
мостики к своей льдине или к судну. Три человека работали слаженно, как
сыгравшаяся команда. Как только намечался успех в одном углу, две струи
спешили на помощь. И океан стал сдавать. Шумный водоворот исчез, пролив
сузился, обмелел. Еще несколько взмахов, и там, где крутился водоворот,
теперь возвышалась ледяная пристройка. Морозометчики один за другим
перебрались на борт "Уиллелы".
Затем русский пароход приблизился. Капитан еще раз для верности окатил
свежую льдину искрящейся струей из короткой пушечки. Поднялся холодный
туман. Фредди, закашлявшись, прикрыл рот шарфом.
- Еще схватишь воспаление легких с этими фокусами, - пробурчал он.
- Эй, на борту! - крикнул русский капитан в рупор. - Созывайте шлюпки.
Мы закупорили течь.
Капитан не обратил внимания на эти слова. Может быть, он не слышал, а
если и слышал, то не поверил. И он продолжал спускать шлюпки, пока снизу
не прибежал взволнованный механик с докладом:
- Уровень воды в трюме понизился на четыре дюйма. Течь закрылась.
Только после этого капитан послушался русских и подал сигнал, чтобы
вернуть пассажиров. Откуда ему было знать, рядовому американскому
капитану, что перед ним профессор Чернов, изобретатель морозометов, и что
"Уиллела" была первым в мире судном, которое русские спасли совершенно
новым способом - путем замораживания течи.
Глава десятая
Клэй первый сообщил мне о катастрофе. Ничего не подозревая, утром во
время завтрака он сказал мимоходом: "Говорят, с "Уиллелой" несчастье. Наша
радиостанция принимала "СОС".
Моя новая должность позволяла мне не очень точно приходить в
лабораторию. Я поспешил на радиостанцию. Дежурный сказал: "Ничего
особенного. Пароход спасен, вероятно, дня через четыре он будет здесь.
Была, правда, паника, и несколько человек утонуло: трое мужчин, шесть
женщин и один ребенок. Все остальные здоровы".
Я немедленно послал радиограмму Милли и ушел почти успокоенный. Десять
человек из пятисот пассажиров - не так много. Милли прилично плавает - она
была чемпионом в своем отделении. Бывают, конечно, случайности...
Я зашел через час, через два, через три, но ответа не получил. Сотни
людей забрасывали капитана радиограммами с запросом о судьбе своих родных.
Вместе со мной в двери радиостанции стучались инженеры и рабочие, молодые
и старые, и, глядя на их расстроенные лица, я начал понимать, что означает
хладнокровная арифметика... "Шесть женщин и один ребенок". Может быть,
среди них жена вот этого добродушного толстяка с лицом, запорошенным
цементной пылью, может быть, мать вот этого чертежника с черными усиками
под Чарли Чаплина... "Уиллела" была единственным пассажирским пароходом,
который заходил на концессию. Почти все пассажиры ехали к нам. Значит,
среди людей, толпившихся здесь, наверняка были овдовевшие и осиротевшие
сегодня ночью.
Можно ли так надеяться на умение плавать? Самые умелые пловцы иногда
погибают во время паники. В холодной воде бывают судороги, течение может
затянуть под борт.
И вместе с десятками других встревоженных людей я убеждал, упрашивал и
подкупал радиста: "Пошлите запрос... ну еще раз, пожалуйста".
Так продолжалось трое суток. Семьдесят два часа бесплодных терзаний,
бесконечных размышлений на одну и ту же тему: "Кто утонул? Она или не она?"
Я посылал радиограммы во все русские и японские порты, куда "Уиллела"
могла зайти для ремонта. Некоторые из них ответили: пароход не приходил.
Наконец на третьи сутки прибыло известие: "Минуя чужеземные порты,
"Уиллела"
направляется прямо в Пальмтаун".
Я выпросил отпуск и помчался в столицу Пальмовой республики. Дорога шла
по берегу моря, через светло-зеленые бамбуковые рощи, мимо чайных
плантаций, усеянных кустиками, похожими на темно-зеленых ежей. Я не
замечал ничего, я видел только темную точку на горизонте - это был дымок
"Уиллелы".
Когда мы подъехали к порту, пароход стоял на рейде. С мола я разглядел
цветные точки на борту - головы пассажиров. Какая из этих точек - Милли?
Милли, отзовись! Или не отзывайся, но только будь живой!..
Ах, как томительно тянулась процедура причаливания! Таможенная
инспекция, санитарная инспекция! Что они медлят? Ведь это пустая
формальность - подписать протокол, пожать руки; все знают, что суда
мистера Чилла имеют право входить в любой порт Пальмовой республики. Но
вот таможенный катер отчаливает. "Уиллела" огибает маяк, неторопливо
разворачиваясь, замедляет ход... Уже можно разглядеть фигуры людей, их
одежду. Слышно, как капитан командует на мостике: "Малый вперед. Левый
самый малый назад. Правый самый малый вперед". Клокочет вода, вырываясь из
отверстий. Небесно-голубое южное море становится бурым от мазута. Матрос
на баке ловко кидает конец портовым мальчишкам. Лохматый канат толщиной с
удава захлестывает чугунную тумбу.
Человеческие лица в два ряда нанизаны на перила. Где Милли? Я не вижу
ее.
Обвожу глазами палубы второго и первого классов. Машут руками все, все
улыбаются, все кричат. Где Милли? Неужели я не могу узнать ее?
Проверяю лица одно за другим. По порядку - слева направо. Нет, не она.
И это не она. Десять, двадцать, тридцать незнакомых веселых женщин. Почти
все на палубе. Только немногие стоят на внутренних трапах с чемоданами. И
еще шесть на дне. Неужели среди этих шести моя Милли?
Со скрипом и кряхтением спускается с палубы шаткий трап. Крикливые
носильщики устремляются вверх. "Ваши вещи, мистер. Пять центов - самый
большой чемодан". И вот, смущенно улыбаясь, неуверенно ступает на трап
первая пассажирка.
Платья, костюмы, пальто - серые, коричневые, белые, красные,
соломенно-желтые; сумки, мешки, чемоданы, сундуки, узлы, рюкзаки; лица
загорелые, бледные, румяные, свежие и морщинистые - все это медленно
стекает по трапу мимо меня. Я боюсь считать их. Уже не так много женщин
осталось на пароходе...
Кто-то хватает меня за руку сзади. Милли? Нет, не Милли. Это Джо - мой
старый товарищ по тяжелым временам. Очевидно, он все еще служит на
"Уиллеле"
помощником повара, куда я устроил его весной.
- Мистер Джонсон, - говорит Джо, глядя себе на ботинки, - я хотел
потолковать с вами насчет крушения. Наши ребята кое-что заметили. Это
важное дело, так мне кажется.
- Важное дело? Джо, дорогой, прости, мне не до тебя! Приходи ко мне
завтра с важными и неважными делами. Я буду очень рад!..
Джо отходит недовольный. Кажется, он бурчит что-то о долларах, которые
портят приличных людей.
- Слушай, Джо, ты не слыхал, у вас во время паники утонула девушка?
- Кто их знает, - отвечает Джо. - Шлюпка опрокинулась. И все сразу -
человек шестьдесят - высыпались, как мусор из ведра... Девушка? Может,
была и девушка. Я сам вытащил одну девчонку, лет восьми, в зеленом
пальтишке. Мать у нее сразу пошла на дно. Видная была такая - пудов на
семь. А еще говорят, что толстые не тонут...
Милый Джо, какое мне дело до толстых, худых, видных и невидных...
Поток пассажиров редеет. Теперь спускаются поодиночке самые богатые,
неторопливые, обремененные багажом. Сзади всех плывет полная дама в
лиловом шелковом платье с какой-то невероятной клумбой на голове вместо
шляпы.
Перехватив мой напряженный взгляд, дама оборачивается и кокетливо
улыбается, показывая зубы. И это все. Матросы начинают мыть опустевшую
палубу. Кто-то из них шутки ради направляет брандспойт на мол, где стоят
торговки со связками бананов.
Милли! Неужели тебя нет?..
Но вот опять появляются люди. Пятясь задом, санитары выносят носилки.
Милли?
Нет, какой-то мужчина. Небритые щеки, усы...
Худенькая женщина в больничном халате спускается по трапу. На руках у
нее довольно большая девочка, завернутая в одеяло. У женщины бледное
усталое лицо, синяки под глазами... И вдруг...
- Аллэн! - кричит она.
- Милли!
- Аллэн!
- Милли!
В крикливом портовом городе, на молу, где пахнет солью, кожами,
цементом и гнилыми фруктами, стоят мужчина и женщина. Стоят и твердят, как
заклинание, одни и те же имена: Аллэн, Милли, Аллэн, Милли!!!
И все уже сказано. И все понято.
Глава одиннадцатая
Мне бы очень хотелось самыми возвышенными, поэтическими словами
передать вам историю моей любви. Но я, к сожалению; инженер, а не поэт. И
я опасаюсь, что дорогое мне посторонним покажется скучным и бесцветным.
Я мог бы описать весь день приезда Милли минута за минутой -
рассказать, как, отойдя от трапа на шаг, она остановилась, уперла руки в
бока и деланно-сварливым тоном объявила:
- Но имейте в виду, сэр, - нас двое: я и Лу. Мы вместе тонули, нас
вместе вытащили из воды. Я ее выхаживала в лазарете, и мы твердо решила не
расставаться. Или вы берете нас обеих, или никого...
Я мог бы рассказать, какой сердитый голос был у Милли и как смеялись у
нее глаза при этом, как забавно было, что она, сама еще девчонка,
изображает из себя приемную мать.
Я мог бы рассказать, как Милли, придя в мою комнату, прекрасную
комнату, которую я сам убрал накануне, сразу же обнаружила под шкафом
склад окурков (я их старательно заметал туда, чтобы не валялись на виду)
и, вместо того чтобы сесть на кушетку и поведать об всех этих годах,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг