поднялся вверх, там ветер стал рвать его на клочья и погнал их на восток -
в горы. И затем пошла кровь земли - густая и красная, словно манная каша с
вишневым сиропом. Из трубы она вылетала тугой струёй, изгибалась красивой
огненной дугой, а потом уже струя расплывалась и падала в воду. И опять
клубился пар, но уже не бурый, а белый, обыкновенный.
Все закричали "ура", мы с Диком тоже, забыв, что надо хорониться. Но
нас никто не услышал, все смотрели на огненную дугу, даже бобби с
дубинками.
Там было довольно мелко, куда падала каша. Я знаю, мы с Диком не раз
ныряли в том месте и доставали устриц со дна. И пяти минут не прошло, как
на отмели родился островок. Черный и мокрый, он вылез из белых клубов, а
труба все поливала и поливала его вишневым сиропом, огненные ручейки
стекали по бокам и меркли, как догорающие угли.
Было хмурое осеннее утро, белесая гладь, а теперь оранжевым стало небо
и вода оранжевой. И на воде рос остров, выше помоста, выше бараков,
перерастал баки. Белый пар, черные камни, ало-вишневые струи, языки
пламени - голубые и желто-красные. Из всего этого рос остров. Захватывающе
интересно было следить за этим, как интересно следить за матерью,
украшающей праздничный пирог, за плотниками, строящими дом, за всяким
подвигающимся делом. Остров рос на глазах, распухал, вздувался, как тесто
на дрожжах. И Дик давно тянул меня за рукав, а я все не мог насмотреться.
"Погоди, пока он перерастет вышку. Ну, хоть половину вышки", - твердил я.
И еще мне хотелось дождаться, когда же вместе с кровью земли выйдет
землетрясение.
Потом радио заговорило, на весь залив загремело. Объявили, что опыт
удался, землетрясение отложилось на три недели. "Все-таки не вышло из-под
земли", - подумал я. Тут все закричали "ура", а я не кричал. Выходит, мне
еще три недели ждать! Никакого терпения не хватит!
Небо было оранжевым и вода оранжевой. Так что мы не сразу обратили
внимание на какие-то красные пятнышки в воде, словно бы кусочки неостывшей
лавы. И вдруг поняли: крабы! Вареных крабов несла к нам рябь. Крабы были
красны, горячи, только сварены без соли, и вода сама выплескивала их,
нагибайся и хватай.
И мы хватали. Обжигались, дули на пальцы, опять хватали, кидали в
ведро. Тут подплыло целое вареное семейство. И Дик - для быстроты, что ли
- решил зачерпнуть всех сразу ведром.
Я как раз смотрел в другую сторону. Раздался визг. Это Дик верещал, как
поросенок в мешке. Плясал в воде, хватался за бревна и вопил: "Помоги,
помоги же!"
Помню, я даже удивился. Подумаешь дело, оступился, искупался. Даже руку
подал ему не сразу, но, подавши, сам чуть не завизжал. Вода была как
кипяток. Бедный Дик сам чуть не сварился в нашем заливе.
В общем, он обварил себе ноги, а я руки, потом уже, когда вылавливал
ведро.
К острову мы потеряли интерес, побрели домой унылые. Дик плелся
раскорякой, хныкал, ругал меня растяпой, а я все дул на обожженные пальцы
и молчал, губы были заняты. Одно утешало меня: Дика все-таки я вытащил. И
не визжал, как поросенок, хоть и моложе на два года. Интересно, что скажет
Мэри, когда узнает.
Вдруг прямо перед нами тормозит машина, дверца распахивается, и оттуда
вываливается ма. Бежит, растопырив руки, и кричит: "Фин! Фин!" Чувствую -
будет трепка. И ведро ей сую: "Ма, я крабов ловил. Во сколько! На обед
хватит". А она ведро толкает, вертит меня, ощупывает, целует, треплет за
уши и свое голосит: Фин да Фин!
Оказывается, ей соседки сказали, что на заливе два мальчика сварились
заживо. И она, конечно, догадалась, что это мы с Диком, больше некому.
Дома я должен был рассказать отцу все по порядку; как под землей ворчал
гром, как повалил бурый дым, как родился остров из земной запекшейся
крови, как его поливали огненным сиропом. И опять как ворчал гром... Об
одном я умалчивал: как Дик визжал поросенком. Взрослым нельзя было сказать
такое, в другой раз из дому не выпустят.
- Подумай: проткнули землю и сделали остров. За какой-нибудь час! -
удивлялся па. - Голова у этого русского! Вот какие дела рождаются от
дружбы!
А ма говорила:
- Большое дело - остров. Мало ли островов в море. Лучше бы они
придумали, как мальчиков не обваривать.
А Диков па сказал, что он подаст в суд и взыщет убытки: десять тысяч
долларов за вареные ноги Дика. И на эти деньги купит сушилку для фруктов.
В общем, только после обеда я улучил минуту, бочком-бочком и через
дорогу - к Конолли. Надо же было Мэри рассказать. Интересно, что она
скажет, когда узнает.
Бегу и слышу голос. Не Мэрин, мальчишеский:
- И тогда Фин завизжал, как поросенок в мешке. Испугался, кричит, молит:
"Батюшки, Дик, спаси, вытащи меня. Ну, я нагнулся, схватил глупенького
Фина за волосы..."
- Фин! Куда девался этот проклятый мальчишка? А телят я должна поить?
Все я одна!
В телятнике пахло молоком и навозом, телята смотрели на меня глупыми и
добрыми глазами, тыкались в руки слюнявыми мордами. Я гладил их и с
горечью думал о человеческой низости. О лживости некоторых... и о
доверчивой слепоте других.
Одно утешало меня: землетрясение отложено... но через три недели оно
состоится. И крыша у Конолли рухнет, я прибегу, схвачу погибающую Мэри...
и тогда она поймет, наконец, кто кого вытягивал за волосы.
Но я вынесу ее и удалюсь с горькой усмешкой, гордый, непонятый,
неоцененный.
И она останется на дороге с протянутыми руками.
Глава 15
Большая игра в Калифорнии!
Три человека против подземного ада!!!
- Совсем не волнуюсь, - сказал Мэт. - Чертовски устал и мечтаю
выспаться.
Семеро ученых из Беркли заявили: "Для людей науки недостойно заниматься
гаданием об исходе легкомысленной авантюры. Мы неоднократно указывали на
грубые ошибки Грибова. Вполне вероятно, что они приведут к катастрофе,
сегодня или в ближайшем будущем.
Молите бога, чтобы он не разгневался на дерзость смертных".
Из калифорнийских газет за ноябрь 19... года
Привезти с военных складов атомные заряды - двое суток.
Сменить им оболочку, поместить в узкие стаканы, способные пройти в
скважину - двое суток.
Осторожно спустить на самое дно скважины - еще двое суток.
И полдня на проверку. Неделя из выигранных трех недель.
Всю эту неделю подземный чайник поливал новый остров огненным чаем.
Остров рос вширь и ввысь, перерос буровую вышку, перерос косогор и сосны
на косогоре. На глади залива возник черный утес. Днем он казался черным, а
по ночам слегка светился, как догорающий уголь. Пар стоял над водой, в
заливе возобновился купальный сезон.
Так продолжалось до 18 ноября - решающего дня схватки.
Утром, без четверти девять, к бетонно-стеклянному зданию штаба на
окраине Сакраменто подъехали три черные машины. Прибыли Мэтью, Грибов и
Торроу - три рыцаря, вступившие в поединок с землетрясением.
Толпа репортеров - газетных, фото-, кино-, радио-, телевизионных
встретила их на ступенях. Засверкали вспышки, выпучились глаза
прожекторов. Толкая друг друга, корреспонденты выкрикивали вопросы.
Каждого из троих спросили, уверен ли он в успехе, волнуется ли? Торроу
ответил, храбрясь: "Не больше, чем вы". - "Совсем не волнуюсь, - сказал
Мэтью. - Чертовски устал и мечтаю выспаться". А Грибов пожал плечами: "Это
не имеет значения. Я буду работать, даже если волнуюсь".
Они поднялись на лифте на шестой этаж, не спрятались в безопасный
бункер.
("В случае неудачи нам отвечать не придется", - мрачно улыбнулся
Мэтью.) Их комната была невелика, но обставлена заботливо и продуманно.
Перед креслом Мэтью стоял пульт управления, перед креслом Грибова -
письменный стол и вычислительная машина, для Торроу был приготовлен
селектор. На передней стене висела большая карта Калифорнии, начерченная
на матовом стекле, а в центре комнаты был аквариум, и в нем резвились
золотые рыбки с пышными вуалевыми хвостами - знаменитые японские рыбки,
способные предчувствовать землетрясение.
Джек тотчас надел наушники. Зажурчали голоса. Глубинометристы со всех
концов штата сообщали последние цифры. Грибов сверил их со вчерашней
сводкой.
Неожиданных изменений не было.
- Готов! - сказал он.
Мэтью приблизил лицо к микрофону:
- Внимание, сограждане, сегодня мы начинаем давно подготовленное
сражение...
Поединок с землетрясением! Пожалуй, в истории человечества не было
равного.
Но все же поединки прошлого были как-то живописнее, красочнее, активнее.
Пещерный человек с дубинкой против пещерного льва, рыцарь в гремящих
доспехах против рыцаря, мушкетер с тонкой гибкой шпагой против гвардейца.
Выпады, контрвыпады, обманные движения, прыжки, искусные приемы - там
было на что посмотреть, было что рассказать. А тут слепая и грозная
давящая сила, неумолимая, словно пресс, а против нее - три сидящих
человека в рубашках с засученными рукавами. Мэтью поддергивает свои
спадающие брюки, Джек шутит с девушками-радистками. Все трое бодрятся, а в
груди нарастает волнение. Нет ловких прыжков, нет могучих ударов, зато
тысячи жизней зависят от полуслова, от запятой не на месте, от лишнего
нуля.
- Можно, Ал?
- Можно.
Мэтью тяжко вздыхает и нажимает кнопку.
Первый удар нанесен.
Взорван заряд в жаркой глубине под заповедником Секвойя. Ослепительно
сверкающие, невидимые людям газы наполнили вновь созданную пещеру. Оживает
старинный разлом, зазмеилась трещина. Все это уже произошло, но ударная
волна не дошла до выступа Солано - до опасного пункта. Под матовым стеклом
возникает огонек, движется от Секвойи к Солано. Люди следят за ним, затаив
дыхание. Огонек движется, движется. Вот он пересекает реку, поднимается на
западные предгорья...
Дошел.
Стекла дребезжат, как будто проехал грузовик. Вода всколыхнулась, в
аквариуме заметались рыбки.
Это ударная волна достигла Сакраменто. До Солано-бис она докатилась
одновременно. Устоял ли подземный массив?
Идут самые страшные секунды. Быть может, выступ не выдержал,
землетрясение уже произошло, но в Сакраменто еще тихо. Ведь ударная волна
проходит только семь километров в секунду.
Землетрясение 18 апреля распространилось по линии Арена - Сан-Хуан на
протяжении 185 миль (около 300 км) в направлении N35W. По этой линии
(трещине) произошел горизонтальный сдвиг...
Размер этого сдвига варьировал по местностям от 6 до 20 футов, в
среднем равнялся 10 футам. Все, что было расположено поперек этой линии,
подверглось сдвигу, разрыву, разрушению. Сдвинуты были дороги, ручьи,
разорваны заборы, плотины, водопроводные трубы; дома, мосты подверглись
сдвигу, разрыву, разрушению, деревья были вырваны с корнем или стволы их
расщеплены, кроны срезаны. Местами видели, как открывались и закрывались в
земле трещины; в одном случае такой трещиной была поглощена корова.
Горизонтальное перемещение сопровождалось вертикальным, не
превосходившим, однако, нигде 4-х футов...
Д.Н. Анучин. Извержение Везувия и землетрясение в Калифорнии в апреле
1906г.
Семь километров... четырнадцать... двадцать один... Теперь от
Солано-бис к Сакраменто движется красный огонек. Минует долину, где стоит
опустевший голубой домик, Кларкбург, Фрипорт. Предместья Сакраменто. Не
валятся ли на окраинах дома?
Тишина!
Пронесло на этот раз.
Джек отдувается (все трое не дышали, следя за огоньком), вызывает
сейсмическую станцию, глубинометристов Солано, Секвойи, всех других
станций.
Цифры одна за другой вспыхивают на табло. Вот столбец заполнен. Грибов
склоняется над столом. Гудит и пощелкивает вычислительная машина, молча
ерзает движок логарифмической линейки.
Мэтью следит за ним, кроша пальцами незажженную сигарету.
- Можно, Ал?
- Подожди, проверю. Сейчас. Да, можно, пожалуй.
- Включаю Ред-Блафф.
Эта скважина на другом конце Калифорнии - на севере. Так составлен план
взрывов. Постепенность, паузы, чтобы сильным толчком не обломить
неустойчивый выступ, чтобы долина успела перекоситься и заклиниться
раньше, чем начнется землетрясение.
Опять ползет огонек по двум сторонам треугольника: от Ред-Блафф к
Солано, оттуда к Сакраменто. Опять три воина, затаив дыхание, следят за
продвижением светлого пятна.
- Не состоялась ли катастрофа? Не виден ли пожар на горизонте, не
доносится ли подземный гул?
- Уфф! - вздыхают все трое, когда огонек доходит до Сакраменто.
- Уж лучше бы сразу! - говорит Мэтью. - Грохнули - и ясность: орел или
решка, жизнь или смерть? А так двадцать раз умирать, никаких нервов не
хватит.
Но он и сам знает, что сразу взрывать нельзя. Риску больше. Запас
прочности меньше.
Все-таки после третьего или четвертого взрыва волнение оставило их.
Оставило без достаточных оснований, просто в силу привычки. Сошло четыре
раза, авось сойдет и в пятый. Но умом-то Грибов понимал, что это
самообман. На самом деле опасность возрастает, повторные толчки
раскачивают непрочный выступ.
Правда, проседая, долина прижимает его в то же время. Прочность
увеличивается и прочность уменьшается. Тут важно удержаться на острие,
сбалансировать выигрыш и проигрыш.
А усталые нервы просят: скорее, скорее, скорее! Нажимай - и конец
волнениям!
Авось сойдет.
В юные годы, когда-то, Грибов был стрелком перворазрядником. Стрелковый
спорт своеобразен - это спорт сидячий, стоячий, лежачий. Но стоя и лежа
стрелки теряют килограмма четыре к концу соревнования. А вся работа -
затаив дыхание, поднять винтовку, посадить черное яблочко на мушку,
плавко, не дергая, спустить крючок. Соревнование идет час, другой, третий,
и тогда нарастает опасность: очень хочется отстрелять, встать и уйти. А
один промах - десять потерянных очков, чемпионом тебе уже не быть.
Держись, стрелок, держись до последнего! Устал? Опусти винтовку, отдохни,
начинай сначала.
Завалил? Подводи еще раз. Вздохнул, дрогнуло плечо? Опять подводи.
- Ал, можно?
- Нет еще.
- Подсчитал?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг