Гуревич Георгий
Наш подводный корреспондент
На прозрачной планете #1
1
Требовалось найти его во что бы то ни стало. Где он скрывается, не
представлял никто, и не было уверенности, что ищут там, где нужно. Правда,
известны были его приметы, известно было, в каком окружении он
встречается, и следы этого окружения уже попадались на глаза. И в
довершение трудностей местность была недоступна. Приходилось, сидя за
письменным столом, обдумывать донесения, сопоставлять факты, сравнивать,
взвешивать, искать, не выходя из комнаты, чтобы в конце концов сказать:
"Здесь вы его найдете".
Нет, это не рассказ о ловле преступников, не новые приключения Шерлока
Холмса. Разве только преступника приходится разыскивать, разве только
детективы умеют, сопоставляя факты, находить след? Я мог бы привести много
примеров... Да вот, хотя бы на Курильских островах...
2
На Курильские острова я попал неожиданно. Я совсем не намерен был ехать
туда, собирался в отпуск к теплому морю, хотел полежать на песке, не думая
о его минералогическом составе, подремать, прикрыв лицо соломенной шляпой,
не вскакивать чуть свет, чтобы нарубить дров для костра.
В тот год я особенно стремился на отдых, потому что сезон оказался
неудачным - лето разбитых надежд. И что самое неприятное - именно я
разбивал эти надежды... тяжелым геологическим молотком.
А началось так заманчиво. Ранней весной пришло радостное известие:
"Открыта алмазная трубка! Новое месторождение! Вторая Якутия на Камчатке!
Камчатка - страна алмазов!" Областные геологи пришли в волнение. Все силы
бросили на алмазы. Сам Яковлев Иван Гаврилович вызвал меня. Прервав
начатую работу, я в конце июня прилетел в Алмазную падь...
И скоро понял, что трубки нет.
Такое разочарование! Конечно, никакого нарочитого обмана тут не было;
были неопытность, самонадеянность, страстное стремление сделать открытие.
В общем, кто хочет видеть сны, тот видит их. Доказательства подменили
энтузиазмом, выхлопотали средства, снарядили большую экспедицию, и
участникам ее - мне в том числе - пришлось убедительно и методично
доказывать, что никакого месторождения нет. Как ни странно, опровергать не
менее трудоемко, чем открывать. Отыскать достаточно один раз, отрицать
надо каждое предположение заново. Ведь открыватели стоят на своем, требуют
проверки, указывают другое, третье, четвертое место, спорят со скептиками,
честят их консерваторами и предельщиками.
Есть люди, которые с удовольствием закрывают чужие открытия. Им
нравится разоблачать незрелые мечты, снисходительно поучать зарвавшуюся
молодежь. Я не принадлежу к их числу. Мне приятнее положить находку на
стол. Лето, потраченное на опровержение, было самым бессмысленным и
утомительным в моей жизни. Я оказался прав, но чему радоваться? Алмазов-то
нет.
И вот открытие закрыто, мы готовились к отъезду. В кармане лежали
билеты на пароход. И я уже видел себя в каюте, на покачивающейся койке под
снежно-белой суровой простыней, с какой-нибудь бездумной книжкой о
чувствах, совершенно ненужной пожилому геологу. А там, впереди, маячила
Москва, путевка на юг, отдых перед новой, более полезной, как я надеялся,
экспедицией.
Но в день отъезда я встретил Ивана Гавриловича Яковлева.
Секретарь обкома Яковлев был одним из тех, чьи надежды я невольно
обманул, чьи планы разрушил. И ему, собственно говоря, не было особой
причины радостно улыбаться, протягивая мне руку.
- Ага, - сказал он, - на ловца и зверь бежит. Именно ты мне нужен,
товарищ Сошин. На Курильских островах бывал когда-нибудь? Хочешь
посмотреть?
- Иван Гаврилович, - взмолился я, - у меня билет в кармане, у меня
путевка с пятнадцатого числа. Вы сами знаете, какое трудное было лето.
Может быть, я и не заслужил отдых...
- Отдых ты заслужил, конечно, - возразил Иван Гаврилович. - Но до
пятнадцатого числа есть время. Вместо того чтобы плыть на пароходе, ты
полетишь, и мы сэкономим десять дней. Эти десять дней ты проведешь у
Ходорова. Работа спокойная, неутомительная: сидеть, глядеть,
консультировать. Сейчас я позвоню в обком, и через два часа тебе
организуют вертолет на остров Итуруп.
Уютная каюта, которую я видел так отчетливо, выцвела и растаяла.
Я еще пытался сопротивляться:
- Иван Гаврилович, по-моему, вы меня переоцениваете. Есть тысячи
консультантов, которые любят сидеть и рассуждать. А я полевой работник, я
ищу на местности - работаю ногами.
Иван Гаврилович нахмурился:
- Ты мне про ноги не рассказывай. Ходоков у нас хватало, подумать
некому было. Ну и выбросили уйму денег на ветер. Так вот, чтобы не
выбросить еще столько же, поезжай-ка ты, голубчик, на Курильские острова.
А то и Алеша Ходоров в ту же сторону клонит: дескать, прежняя наука
отменяется, конец домыслам и догадкам, пришел, увидел, открыл! Но он
автор, и молодой:
предложил увлекательное - и сам увлекся. А ты постарше... вот и погляди
хладнокровно, где там следует подумать... головой.
- И что там увлекательного, Иван Гаврилович?
- А вот не скажу. Пусть будет сюрприз. Поезжай, зажмурив глаза. Если
понравится, телеграфируй одно слово: "Спасибо".
- А если не понравится?
- Тогда телеграфируй: "Жалею". И я выхлопочу тебе лишний месяц отпуска.
Должно быть, Яковлев хорошо понимал психологию искателя. Что может быть
лучше: ехать неведомо куда. Еще со времен солдатской службы полюбил я
внезапные походы в неизвестность. Тревога! Стройся и бегом марш - то ли на
поезд, то ли на зарядку, то ли в тыл, то ли в бой?
Час спустя я был уже в кассе пароходства - сдавал билет.
3
На Курильские острова я попал впервые. До той поры видел их только на
карте.
На карте они похожи на провисшую цепь, запирающую выход из Охотского
моря. И в голове у меня невольно сложился образ: каменная гряда, нечто
вроде разрушенного волнолома, мокрые черные скалы, фонтаны брызг и
неумолчный крик чаек.
На самом деле длина этого волнолома - тысяча двести километров, как от
Москвы до Кубани. Между климатом северных и южных островов разница не
меньше, чем между московским и северокавказским. Конечно, в цепи есть
тысячи голых скал, какие и представлялись мне; есть сотни мелких островов
и десятка три крупных - с долинами, горами, вулканами, колхозами и даже
городами. Мне предстояло посетить самый большой из островов - Итуруп.
И остров этот приятно разочаровал меня. Я увидел зеленые горы с мягкими
очертаниями, ярко-синие заливы, перешейки под ватным одеялом тумана. Лихой
шофер мчал нас прямо по пляжу, по мокрому песку, и волны подкатывали под
колеса, словно хотели слизнуть машину. Дорога огибала белые скалы из
пемзы, пробивалась сквозь заросли бамбука, похожего на гигантские колосья,
где человек подобен полевой мыши, запутавшейся в стеблях. Затем машина
перевалила через хребет, с охотской стороны на тихоокеанскую, и нырнула в
плотный туман цвета чая с молоком. Шофер беспрерывно сигналил, но скорость
не сбавлял. Навстречу из мути выплывали толстые столбики, ограждавшие
крутые повороты, бульдожьи морды встречных грузовиков, рыхлые осыпи,
корявые деревца, изуродованные ветром.
Впереди послышался глухой, все усиливающийся гул. Запахло сыростью,
солью, гниющими водорослями. Затем из тумана начали выкатываться могучие
валы, шелково-серые у основания и с мыльной пеной на гребнях. Они
выплывали из мглы безмолвно, медленно склоняли головы и вдруг с яростным
грохотом рушились на берег. На секунду все исчезало в пене. Но, исчерпав
свою силу, вал откатывался. Струйки, ворочая гальку, убегали во мглу,
откуда уже выплывала следующая громада.
Машина запрыгала по камням. Дорога здесь была вымощена вулканическими
бомбами, круглыми, величиной с человеческую голову. Мотор застучал,
задрожали борта, зубы у меня начали выбивать дробь, как будто от озноба.
Но тут поездка кончилась. Мы остановились у низкого деревянного дома, над
дверью которого виднелась надпись: "Научно-испытательная станция номер
один".
4
- Ходоров в мастерской, - сказали мне. - Пройдите через полигон.
Я пересек голую каменистую площадку, скользкую от соленых брызг. На
другом конце ее была мастерская - приземистый сарай с открытыми воротами.
Все люди толпились здесь, возле машины, похожей на остов ремонтирующегося
трактора. Я спросил начальника экспедиции. Мне указали на спину в
выгоревшем голубом комбинезоне...
Я представился:
- Сошин Юрий Петрович. Прислали к вам консультантом.
С первого взгляда Ходоров не внушил мне особого доверия.
Ему было лет около тридцати, для начальника экспедиции маловато. Худой,
очень высокий, он походил на непомерно вытянувшегося подростка. Глаза
светлые, близорукие, черты лица крупные: толстый нос, толстые добрые губы.
По-моему, губы начальнику полагаются тонкие, строго сжатые. Ходоров был
похож не на взрослого инженера, а на многообещающего юношу-студента, из
тех, что изводят лекторов глубокомысленными вопросами и со второго курса
пишут научные работы. Поддавшись просьбам восхищенных профессоров, я раза
три брал таких в экспедицию и с ужасом убеждался, что ученые труды они
знают наизусть, в уме перемножают трехзначные числа, но колоть дрова не
умеют, не отличают дуб от осины, не научились грести, плавать,
заворачивать портянки, пришивать пуговицы. А лето коротко, и в экспедиции
предпочтительнее не тратить времени на изучение этих "разделов геологии".
Одним словом, я бы не взял Ходорова в свою партию. Но в данном случае я
сам был приглашен со стороны, как бы в гости.
- Мне хотелось бы познакомиться с планом экспедиции, - сказал я.
Ходоров озабоченно поглядел на часы.
- В общих чертах план такой, - начал он торопливо. - Машина пойдет по
дну океана до максимальных глубин - до девяти или десяти тысяч метров.
Потом вернется сюда же. Старт сегодня в двенадцать часов. Машина вот она -
перед вами. - И он показал на решетчатый остов, похожий на разобранный
трактор.
Я был удивлен. Как вы сами представляете себе машину для путешествия на
дно океана? Я ожидал увидеть что-то сверхмассивное, крепости необычайной -
стальной шар или цилиндр с полуметровыми стенками. А передо мной стояло
непрочное на вид сооружение, состоящее из рам, ячеистых пластин, решеток,
валов, лопастей. Никакой мощи, никакой сверхпрочности. Наоборот - все
плоское, открытое, беззащитное. Треугольный нос мог предохранить машину
только от лобового удара. Как же эта шаткая конструкция выдержит страшное
давление в сотни и тысячи атмосфер?
"Наверное, это часть машины - двигатель или регулятор, - подумал я. -
Еще надо поставить его на место. И они собираются отбывать в двенадцать!
Несерьезная какая-то подготовка".
- Я хотел бы по крайней мере знать план научных исследований.
Но тут Ходорова прервал какой-то механик.
- Прошу прощения, - пробормотал он. - Минуточку...
Дело оказалось пустяковое: нужно было подписать какое-то требование.
Потом Ходорова позвали к телефону.
- Ничего не делайте без меня! - крикнул он, убегая.
Потом понадобились какие-то окуляры, Ходоров сам побежал на склад. Я
ожидал, возмущаясь все больше. Накануне отбытия всплывает много мелких
недоделок, не без того. Но начальник не должен быть своим собственным
курьером, он обязан научиться распределять работу, доверять подчиненным
мелочи. Принести окуляры мог кто-нибудь другой, а вот поговорить о задачах
экспедиции с геологом Ходорову надлежало самому.
- Может быть, вы меня сведете с кем-нибудь из научных сотрудников, -
настаивал я.
- Сейчас, минуточку! - и исчезал.
И я слонялся по площадке, сердясь все больше на неорганизованного
Ходорова, на Ивана Гавриловича, на свою уступчивость.
"Не отправятся они в двенадцать", - думал я.
Но здесь ко мне подошел небольшого роста аккуратный человек с усиками,
чистенький и подтянутый, полная противоположность встрепанному Ходорову.
- Если не ошибаюсь, вы Сошин? - спросил он. - Это вы тот Сошин, который
изучал строение Алтын-Тага? Я читал ваши отчеты. Превосходный у вас язык -
сухой, точный, безукоризненно научный.
Я предпочел бы, конечно, чтобы меня хвалили за научные выводы, а не за
язык.
Но читатель - человек вольный, у него своя собственная точка зрения.
- А моя фамилия Сысоев, - сказал он. - Может быть, слышали?
Я действительно знал эту фамилию. В научных журналах встречались мне
коротенькие статейки за подписью: "канд. наук Сысоев". Не знаю, как у
меня, а у Сысоева и в самом деле все было сухо, безукоризненно и
добросовестно.
Никаких рассуждений, никаких претензий на открытие - только описание.
Но зато какое описание - образец точности, хоть сейчас в справочник! Так и
чувствовалось, что автор любит порядок, в домашней библиотеке у него
каталог, к завтраку он не выходит небритый и сам себе гладит брюки по
вечерам, потому что жена не умеет выгладить по его вкусу.
- Вот хорошо, - сказал я, обрадовавшись. - Наконец-то я получу нужные
сведения. Постараемся, чтобы у нас был порядок хотя бы в геологии.
5
Насчет старта я не ошибся. Солнце вышло из тумана, пригрело, мгла
сползла в море, открыв синий простор с белым пунктиром гребней, а возле
машины все еще сновали механики с паяльниками, роняя капли олова на черные
камни, мокрые от соленых брызг.
Уже во втором часу Ходоров созвал всех участников.
- Мы немного запоздали, - сказал он, - поэтому митинга не будет. Да и к
чему митинг? Все мы остаемся. Сегодня я тут держу экзамен перед вами.
Пожелайте мне, товарищи, чтобы испытание прошло хорошо. Ну и все. Даю
старт.
Он нажал какую-то кнопку, отскочил в сторону, и через несколько секунд
машина тронулась. Лязгая гусеницами по камням, она поползла к небольшой
бухточке, где прибой не ощущался. Люди двинулись за ней, крича и махая
платками. Так уж принято - махать платками, провожая, а махать было
некому, потому что в машине никто не сидел. Экспедиция проходила без
людей. Вот почему Ходоров не торопился посвящать меня в план экспедиции,
вот почему никто не получал скафандры и инструкции. Машина отбывала без
людей, сама шествовала к берегу.
Внезапно я заметил, что на пути торчит ребристая плита. Скорее
оттолкнуть!
Куда там! Плита весит тонны полторы, не меньше. Вот тебе и старт!
Сейчас автомат наедет и опрокинется.
Но, не доходя метров пяти до препятствия, машина взяла в сторону и, не
сбавляя хода, объехала плиту. Она сделала это самостоятельно. Ходоров не
вмешивался, не притрагивался к рычагам, не нажимал кнопок. Как Сысоев, как
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг