и живот. Добросовестно и истово Жужа делала общественно полезное дело:
растила в себе ребенка, будущего гражданина. И ей очень нравилось, что это
важное дело можно делать дома, со вниманием к себе. Она и внимала, и была
полна сознания собственной значительности. И это сознание поддерживали в
ней мать - теща президента, две тетки - сестры матери и бабушка, не
отходившие от постели. Встревоженными голосами они расспрашивали о сне,
аппетите и капризах будущей матери, обсуждая, какое кушанье может
повредить, а какое не повредит будущему наследнику(це) президента.
С ходу Жужа осыпала Льва упреками. Почему он ее забросил, почему так
долго не приходил, почему не пришел сразу, почему она, в ее положении, на
четвертом месяце, вынуждена сама, выбиваясь из сил и рискуя здоровьем
ребенка, все обеспечивать. И тут же продиктовала список поручений:
заказать, достать, привезти, встретиться, передать, узнать,
договориться...
Разновременность еще не стала привычной. Хотя Жужа знала, что прошло
много дней, но она не была сильна в арифметике и не сразу поняла, что муж
ее старик. Сколько же ему лет - пятьдесят, шестьдесят, семьдесят? И опять
посыпались упреки: как же он посмел довести себя до старости? Эгоист -
растратил все годы на свою излюбленную науку, совсем-совсем не думал о
семье. Ни капельки любви, ни крошечки ответственности! У ребенка не будет
отца, вместо отца - ветхий дедушка. А кто будет заботиться о ней сейчас,
когда она так нуждается в уходе?
Президент слушал со сложным чувством стыда и раздражения. Любовь к Жуже
давно угасла, с годами прошла и обида. Жужа превратилась в умильное
воспоминание молодости, окутанное сладкой дымкой. Но сейчас это
воспоминание развенчивало себя, да еще и предъявляло претензии. Президент
подавил в себе протест, стыдя самого себя за бесчувствие. В конце концов,
это его жена, мать будущего ребенка. О ребенке он обязан заботиться, хочет
и будет заботиться. Он даже ощутил в себе прилив отцовских чувств. Хорошо
бы родился сын - продолжатель дела, хоть и Суссанович, но Январцев. Сыну
он с радостью передал бы эстафету идей - темпоскафы, футуроскопы,
хроноскопы... все оси, уходящие в туманную бесконечность. А Жужу не
переделаешь, какая есть, такая есть. Жалко только, что дети растут так
медленно. Взять его в Темпоград? Но это не поможет - сын будет взрослеть,
а президент стариться в равных темпах. Нет уж, пусть растет на Земле, как
все дети. И президент добросовестно записал все поручения Жужи,
необходимые и нелепые, прикидывая в уме, успеет ли он все выполнить в
промежутках между деловыми встречами.
Томительное свидание прервал приход районного врача, смуглого молодого
человека с эффектной черной бородкой и черными глазами. Жужа сразу
преобразилась: кисло-брезгливое выражение сменила на
оживленно-заинтересованное. Кинула взгляд на зеркало, поправила волосы,
добавила морщинку сдержанного страдания. О присутствии мужа забыла или не
считала нужным стесняться. Этот старик не имел никакого значения.
И Январцев ушел со смешанным чувством обиды и облегчения. Конечно, жить
с Жужей было бы тягостно, но она и сама не захотела бы. Время сместило
отношения. Лев перешел в другое поколение и смотрел теперь на Жужу как на
дочку. Не слишком удачная дочь, пустоватая, но все равно родная. А ребенок
всегда ребенок - для дедушки еще дороже, чем для отца.
Эта встреча напомнила президенту о том, что жизнь идет к грустному
концу - к пенсионной дряхлости, а следующий разговор вернул его в прошлое,
даже не в юность, а в детство.
Выйдя от Жужи, Лев зашел в первую попавшуюся переговорную и вызвал на
экран свою мать, все еще отдыхавшую в Чили. И в рамке появилось милое
лицо, обрамленное наивными светлыми кудряшками, близорукие голубые глаза
со всегдашним выражением растерянного испуга.
- Это ты, Левушка? - И когда же президента Темпограда называли так в
последний раз?
- Да, это я, мама Львина, - нарочно он назвал мать детским прозвищем.
Так в двухлетнем возрасте осмыслил он имя - Мальвина.
- А почему ты свой экран не включаешь? Ты плохо выглядишь, да? Ты
болен, Левушка? Немедленно скажи правду. Я вылетаю сегодня же.
- Нет, я здоров, мама Львина. Не знаю, почему не включается линия.
Наверное, твоя сторона барахлит. Я вижу тебя отлично.
Конечно, Лев нарочно не хотел показывать свое лицо, седые космы,
старческие морщины. Потом он расскажет... но нельзя же огорошить сразу.
- Левушка, ты хрипишь, наверное, ты все-таки простужен. Я тебя знаю:
одеваешься кое-как и питаешься кое-как. Целый день в библиотеке, а потом
на ночь наедаешься как удав. Левушка, ты должен приехать ко мне, Здесь
чудесно. Нет этой изнурительной жары, горы и тут же море. Обещаю готовить
твою любимую яичницу три раза в день. Ну, прилетай, уважь старую мать.
- Мама, но у меня же экзамены, - выворачивался президент.
- Ах да, эти противные экзамены. Разве они не кончились уже? Когда у
тебя последний?
(В самом деле, когда кончаются студенческие экзамены - в мае или в
июне? Президент забыл давно.)
- Как у всех, мама. Экзамены до десятого, потом практика.
- Да-да, экзамены, практика, командировка какая-то таинственная. Между
прочим, я знаю, как зовут твою практику. Винетой ее зовут, очень приятный
голосок у этой практики. Имей в виду, если мать не ставишь в счет, я
пожалуюсь практике, чтобы она следила за твоим рационом. Или сама приеду.
До десятого, говоришь?
- Мама, уверяю тебя, не надо тебе приезжать. Здесь стоит жуткая жара,
жуткая!
- Но ты обещай, что будешь есть три раза в день. Что ты ел на завтрак
сегодня? Не помнишь? Не придумал, значит. Вечером я вызову тебя, доложишь,
как обедал и ужинал. Эх вы, дети-дети!
И президент Темпограда впрямь почувствовал себя ребенком, неразумным и
непослушным сыночком. Молодость прошла, не страшно. Есть мама, приласкает,
утешит, исцелит поцелуем.
Во все эпохи, все на свете путешественники мечтали о возвращении в
родимый дом, как бы в детские годы. Домой возвращались многие, но время
подводило их. Вместо родителей - спасителей и защитников, их встречали
слезливые старички, вместо нежной невесты-красавицы - иссохшая старая дева
или бабушка, облепленная внуками. А фантастические субсветовые полеты
вообще выбрасывали путников в чуждое будущее, обрекали их на роль
несмышленышей в непонятной цивилизации потомков, живых справочников для
археологов. Т-град вывернул наизнанку эту трагедию. Странник из
быстротекущего времени мог вернуться в прошлое, мог вернуться в детство...
не ребенком, увы!
Все равно отрадно. В зеркало не смотришься же ежеминутно, не все время
думаешь о себе... а юность твоя перед глазами. Вот движущаяся дорожка на
липовой аллее перед студенческим городком. Те же длинноволосые юнцы вскачь
несутся по лестнице. Те же самые, в лицо узнаешь многих. Под липами на
скамейках прилежные девушки с конспектами. Менее прилежные топчутся на
танцевальной площадке под звуки все еще модного даррел-брыка. Вот эта - с
третьего курса - капитан волейболисток. А та - рыжекудрая - справляла
свадьбу с вьетнамцем. Сколько лет прошло с тех пор? Ах да, два месяца
всего.
Тетя Катя - комендант корпуса - заботливая опекунша непутевых
студентов, свирепая рачительница трехразового питания и восьмичасового
сна, провожает его настороженным взглядом - кто таков? Староват для
студента! В шкафчике на шестом этаже президент снимает ключ, который он
повесил в юности - 23 мая этого же года. Проталкивается сквозь ватагу
горластых бывших сверстников, впитывая реплики ("Опять завалил! Ну нет у
меня способностей к структуралистике", "У всех, брат, нет способностей,
такой предмет. Извилинами надо пошевеливать"). Ключом прикасается к
номеру, дверь открывается бесшумно и с готовностью. И вот она, ушедшая
молодость, музей юных лет Л.Январцева.
Стол, заваленный черновиками. Египетские иероглифы, тоитские иероглифы,
иероглифы майя. Ну да, он же собирался стать лингвистом когда-то. Горка
конденсаторов и сопротивлений, блоки печатных схем: детали для
воспроизведения тоитских звуков. Именно этот аппарат привел его в
Темпоград. Над столом расписание сессии. Ай-ай, прозевал все экзамены
гуляка Январцев, не иначе, отчислят беднягу за неуспеваемость! Над
расписанием афоризмы и наставления самому себе: "Цени время!" (Поздно, все
свое время растратил в Т-граде!), "Будь целеустремленным!" (Как считать,
был он целеустремленным?), "Ни дня без зарядки!" (Только книжный червяк,
пренебрегающий спортом, мог сочинить такой лозунг.) А над всем этим
самодельный рисунок: очень курносая, оранжевая девушка со щелочкой
смеющегося глаза. В профиль изображена. Не слишком силен был Лев в
рисовании, только в профиль получалось сходство.
Как давно было, как недавно!
А что это за график с растопыренными линиями? Да это же оси Жерома,
схема маршрутов науки, хроника ее достижений. Ну-ка, что там отметил
безусый юноша Январцев? На оси элементов N197. Смешно? Темпоград далеко
ушел вперед. На оси темпов - второй порядок. Да у Гранатова был
двенадцатый. И на оси энергии продвижение, и на оси плотности продвижение,
и на оси сложности продвижение. Отстал, товарищ студент! Исправить, что
ли? Или пусть останется музей, как был... с оранжевым профилем на стенке.
Послышался стук. В дверь просунулась горбоносая физиономия. Сосед, как
бишь его? Индеец пуэбло, американскими наречиями занимался. Чактал - вот
как его зовут.
- Печален, - сказал Чактал. - Я слышу шаги, думаю, есть Лев. Вы есть
родственник? Вы будете видеть Лев?
- Буду, - сказал Январцев честно. - Увижу, даже сегодня.
- Передайте привет, - сказал индеец. - Небольшая почта для Лев есть.
И протянул пакет, завернутый в бумагу.
- Спасибо, Январцев прочтет сегодня же, - сказал Январцев.
Даже про себя он не усмехнулся. Какая тут усмешка? Слезы горькие!
Ближайший сосед не узнал его.
Без особого интереса развернул пакет. Книги, книги: все учебники по
лингвистике, не помнит, кому одалживал. Конверт, надписанный круглым
почерком. Одно слово: "Льву". Внутри записка:
"Львище! Наверное, я опять виновата, хотя не знаю в чем. Не надо быть
таким букой надутым, смени на милость свой львиный гнев. Почему ты уехал,
даже не сказал, когда вернешься. Мама не знает, где ты, а тут носятся
слухи, что ты был в командировке, даже будто бы в Темпограде. Но оттуда же
возвращаются через два-три дня. Все равно, я люблю тебя, хотя ты такой
обидчивый и злющий. И жду тебя ежедневно в 10 вечера на нашей скамейке".
- Ждешь? - спросил президент вслух и с сомнением посмотрел на
самодельный портретик.
Оранжевощекая загадочно щурила глаз, глядя мимо Льва в угол.
"Надо рассказать девушке, - сказал сам себе президент. - Зачем же ей
дожидаться напрасно? Какой у нее номер? Забыл?" Забыл номер любимой!
Впрочем, такое лучше объяснять лично.
И снова с сомнением посмотрел на портретик.
"Лично! Чтобы она твои морщины разглядела? Напиши, друг, на бумаге все
получается так логично".
Но что-то щемило в груди или в переносице, чего-то жалко было до слез.
Чактал растревожил, что ли? У него, горбоносого, впереди вся жизнь, а
президент свою прожил. И так захотелось хоть разок, хоть на полчасика
вообразить себя молодым, прибежать к сиреневым кустам с букетом сирени,
разыскать в зелени то же белое платье с голубым кушаком. Зачем? Он же
изменил ей давным-давно, женился на другой.
- Ну хорошо, - сдался президент. - Иди, если тебе так хочется, но чур,
дурака не валяй. Если нет ее на скамейке, значит, не ждет и не смей
стучать в окошко! Тогда пошлешь рассудительное письмо: так, мол, и так -
Лев свое прожил, юноши Льва нет в природе,
22. СВИДАНИЕ С ЮНОСТЬЮ. 29 июня - 2 июля
Поглаживая под пиджаком сердце, то ли взволнованное, то ли больное,
спешил старик в свою юность.
Некогда в юности цвели яблони, поселок был весь в пене, сладковатый
аромат заливал сады. Сейчас бушевала тополиная вьюга, каждый порыв ветра
вздувал белые смерчи, по всем канавам и подворотням катались ватные
валики.
Протирая глаза, шагал президент по тропинкам молодости. Вот районный
парк. Аллеи, посыпанные натуральным песком, не подкрашенным шлаком, как в
Темпограде. Трехсотлетний дуб, обнесенный заборчиком для сохранности.
Кусты сирени. И белое пятно в зелени. Винета! Ожидающая!
Почему сердцебиение у тебя, товарищ президент? Успокойся, ждут не тебя,
твой плюсквамперфект - давно прошедшее время. Твоя доля: горько-сладкое
воспоминание. Продолжения не было по твоей вине. Виноват сам, и исправлять
поздно. Остался долг вежливости. Подойди и скажи откровенно...
"И скажу. Только дух переведу. Запыхался".
- Извините, девушка, я не помешаю вам, если присяду ненадолго?
Быстрый взгляд. Насторожилась, оценила, успокоилась. В летах, вежливый,
напрашиваться на знакомство не будет. И отвернулась.
Сидя на дальнем конце скамейки, президент краем глаза рассматривал
знакомо-незнакомый профиль. Иными глазами смотрел: сквозь призму
житейского опыта, из перспективы возраста. Такое свеженькое личико,
бархатные щеки, носик, немного вздернутый - дитя еще, прелестный ребенок.
И ротик чуть приоткрытый, такой простодушный, такой добрый.
Самоотверженная доброта - так аттестовал бы сейчас он девушку. А глазенки
грустные, и веки чуть припухшие. Плакала! Из-за него, чурбана, плакала. А
он сомневался еще, не понимал, какой клад ему достался. Обижался, дулся
самолюбиво. А Винета жила суматошно от доброты, потому что всем бросалась
на помощь очертя голову. Зачем медлил, почему колебался? Ну отлучился бы
из Т-града на денек для свадьбы. На худой конец по радио посватался бы,
выписал бы Винету... И прожил бы всю жизнь со славным человеком. Не
превратил бы свою квартиру в келью, в картотеку ученых трудов.
- Вы что вздыхаете? Вам плохо?
Вот и бросилась на помощь.
- Ничего, девушка. Так, мысли.
- Но я вижу, вы за сердце держитесь. У вас боли, этим не надо
пренебрегать. Вы к какому лекарству привыкли? Я принесу, у меня дома
аптечка. Можете доверять мне, я будущий врач, учусь на кафедре Штеккера.
Наверное, вы знаете эту фамилию, выше нет никого в гериатрии.
Вот положение: любимая девушка тебя спасает. Не ты ее, она тебя.
- Боли! - проворчал президент. - Конечно, и боли есть, но я привык. У
стариков всегда что-нибудь болит. Не стоит их лечить, время тратить.
- Вы напрасно отчаиваетесь. Наука делает сейчас чудеса. Мой шеф
считает, что можно продлить жизнь до ста лет всем поголовно.
- Что толку растягивать увядание? Все равно человек немощный, ущербный.
Вот вы, девушка, вы же не влюбитесь в старика.
- Вероятно, влюбиться не смогу, - сказала Винета честно. - Но я учусь у
стариков. У меня есть друзья преклонного возраста - очень интересные люди.
Их с удовольствием слушаешь.
- Лечить интересно. Букет болезней.
- Да, и лечить интересно. И очень приятно, если умному, опытному,
умелому человеку ты возвращаешь работоспособность. Мои пациенты, а у меня
уже есть пациенты, рассказывают мне о своих делах. И я горжусь, словно я
сама принимала участие. Вы тоже расскажете... потом, когда перестанете
держаться за сердце.
Так, в разговорах о больном сердце, и прошел вечер - свидание
президента с юностью. И, прощаясь, Винета потребовала, чтобы собеседник ее
пришел на следующий вечер, пришел и обязательно принес анализы. Она сведет
его со Штеккером, выше нет никого в гериатрии. Пусть обещает, пусть даст
слово, пусть не увиливает от лечения. К организму надо относиться
внимательно, с уважением.
И упорхнула. А президент еще долго сидел, вздыхая и улыбаясь, сначала
блаженно и умиленно, потом с грустной иронией: "Приходите на свидание с
анализами! Анекдот! Нет, завтра скажу ей всю правду".
С того вечера началась странная, тройная жизнь Льва Январцева. Три
позиции, три настроения: утреннее, дневное, вечернее.
Утром он был президентом Темпограда. В 7:00 ему доставляли сводку
событий за сутки, за темпоградский год. Бегло просмотрев таблицы,
президент убеждался, что идея Ван Тромпа, увы, утверждается. Продолжается
процесс превращения Т-града в Город-консилиум, клиники - в поликлинику,
научных институтов - в учебные. Президент считал, что все это - стрельба
из пушек по воробьям.
И, распалившись, разобидевшись за униженную пушку, он летел (на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг