успели восстановить - раз не понимают, надо учить! Между тем, янки,
отчаявшись победить меня в честном бою, отозвали свои эфшестнадцатые и
опять атаковали ракетами, причем уже не прежними, класса "земля-воздух", а
какими-то новыми, совершенно мне неизвестными. "Плохи дела у неприятеля,
раз он самое секретное оружие напоказ выставляет", - весело подумал я.
Новые секретные ракеты были приблизительно раза в полтора меньше прежних,
острокрылые, носы их очень напоминали крестообразные отвертки, турбины
располагались не сзади, как это обычно бывает, а по бокам, ближе к носу.
Скорость, маневренность - все на высшем уровне, но что самое удивительное -
они могли тормозить не хуже меня! А почему я так развеселился, на то была
своя причина: у меня гравитатор заработал! Низкий поклон его создателям!
(Не обманул генерал Щекин!) Летит вражья сила на меня, а попасть не может!
С этого момента я стал безраздельно властвовать в небе Нью-Йорка. Не
торопясь, обстоятельно разгромив Рокфеллеровский центр и вторую, уцелевшую
от первого налета, башню Всемирного торгового центра. Обстреляв из зенитной
установки здание ООН - разбомбить не решился по той причине, что оно скорее
всего принадлежит международному сообществу, а не городу Нью-Йорку. Потому
ограничился тем, что дал из зенитки очередью по окнам - чтоб линию более
независимую держали, а не потакали во всем Соединенным Штатам.
Очень трогательный эпизод произошел почти что в самом конце: когда я
бомбил Лексингтон авеню, где-то в районе сороковых улиц, музыка из
радиоприемника, так радующая и поддерживающая меня на протяжении всей этой
нелегкой ночи, вдруг неожиданно оборвалась. "Что за черт, плохо без музыки,
а может волна ушла?" - подумал. Покрутил настройку - нет нигде этой
станции, и тут до меня дошло: разбомбил я ее только что! Так это
оказывается Нью-Йоркская радиостанция была! У меня даже слезы на глазах
выступили. Какая стойкость, отвага, героизм! Я их город всю ночь бомбил, а
они даже ни разу не перервались, для меня же, их злейшего врага, бодрящую
музыку передавали! Не то, что наши паникеры: "В связи с обстрелом Останкино
трансляцию вынуждены прекратить". Что за удивительный город такой,
Нью-Йорк, сколько вон бомбил его, а ничего в нем так и не понял!
Грустно мне очень стало после этого. Может оттого, что все у меня,
наконец, заработало, гравитатор легко отражал их новейшие секретные ракеты,
и мне ничего уже не угрожало, беззащитный Нью-Йорк простирался подо мной -
только бомби. Но я был честный солдат и добивать умирающий город мне не
очень нравилось. А скорее всего, дело было в том, что уже приближался тот
миг, когда мне придется убраться домой - стрелка бомбометра понуро
опустилась на ноль, на востоке занималась заря. Было как-то печально
покидать Нью-Йорк, если честно, мне совсем не хотелось возвращаться после
всего, что случилось, в опостылевший Воронеж. Из поднебесья казалось мне,
что поверженный, полуразрушенный, но все еще прекрасный город Нью-Йорк,
сулит мне нечто большее, чем могло ожидать меня в родном провинциальном
Воронеже. Тут рядом море, вон, а в Воронеже кругом один чернозем, сразу
грязь по колено, если вдруг дождичек. Нью-Йорк так и манил к себе,
притягивал, будоражил воображение... Совсем расчувствовался, слезы в три
ручья пустил, бомбил и плакал. "Никуда я отсюда не полечу, ни за что не
вернусь в Воронеж, здесь останусь! - решил в отчаянье. - А там будь что
будет!" Даже придумал план, невероятный и бредовый, как это можно сделать.
"Вот только сброшу все бомбы, как обещал, - придумал, - а потом выдавлю
ногами боковое стекло и в Гудзон спрыгну, а машина пусть на автопилоте
одна, без меня возвращается. Может, и выплыву, а не выплыву, так не выплыву
- горевать нечего - русская жизнь недорого стоит", - решил. Я даже умереть
был готов, лишь бы в Воронеж не возвращаться. Зато если выплыву, как будет
здорово! Заживу по-новому, при нынешнем переполохе эмиграционным властям не
до меня будет, да и работу, наверное, легко найду, хотя бы по строительной
части, пара лишних рук не помешает, кругом все разрушено. А лишь только
язык освою, сразу напишу книгу - об этом или о чем-нибудь другом, в
Нью-Йорке идей для писателя сколько угодно, и стану настоящим американским
райтом, пусть тогда только попробуют - не напечатать! А в Воронеже, в
Воронеже-то, что меня ждет?! Скука и уныние, там я вечный неудачник, денег
нет, женский пол не любит и всегда обманывает, талант мой никому не нужен,
когда говорю что писатель - все думают, что я либо слегка ненормальный,
либо сильно задаюсь... Хоть ты тресни, но не верят у нас в Воронеже а
доморощенные таланты! И даже если в Нью-Йорке неудача вновь постигнет меня,
и не стану я никаким американским райтом, а буду последним нью-йоркским
жителем или плевательницы у негров в баре вычищать, я все равно ни о чем не
пожалею и встречу такой удар судьбы с достоинством... То будет даже не
возмездие, а плата за грехи мои, да и как после того, что я сделал с
Нью-Йорком, я смогу на него обижаться? Я вечный должник этого великого
города и потому заранее все ему прощаю! А вот Воронежу простить не могу - я
его не бомбил, и другого вреда никакого не причинял, а если и сделал что,
то только хорошее.
Так я тогда подумал, однако этой смелой мечте моей не дано было
осуществиться. Лишь только последняя бомба коснулась опаленной нью-йоркской
земли, так зверь-машина, круто взяв вверх, стала быстро набирать высоту.
Руля она больше не слушалась, а тормоза отказали - понятно, что диверсия,
вот только кому это выгодно? Не успел я выпрыгнуть! Взлетев на ранее
недоступную высоту в пятьдесят километров (опять прав был генерал Щекин!),
чудо-машина на небывалой скорости понеслась на запад, но не совсем, а как
всегда, взяла чуть южнее. Словно от восходящего солнца, зловещий ночной
монстр, убегала! Понятно, что мне такой расклад не понравился, я
запаниковал, со всей дури стал сучить кулаками по приборной доске, а когда
это не помогло, в ярости оторвал чугунный набалдашник вместе с веревкой и
стал бить им. После нескольких размашистых ударов машина, как мне
показалось, одумалась, неуклюже вздрогнув, притормозила и развернулась в
противоположную сторону. Но руль и тормоза все равно не заработали, так
мимо Нью-Йорка и просквозила, сколько я ее не дубасил. Только и всего, что
успел мельком увидеть любимый город, и все - мечта умерла! Правда впереди
был еще Париж, ведь теперь я летел на восток, чуть северней, хотел сойти в
Париже, но куда там, сколько не бил я набалдашником, зверь-машина так
раскочегарилась, что проперла меня мимо всякого Парижа аж до самого
Саратова, где и упала неподалеку в Волгу вечером, по причине полной
выработки горючего. Мне еще повезло, что жив остался. При падении
чудо-техники меня выбросило из кабины через лобовое стекло в воду, пока
доплыл до берега, чуть не околел. Выбрался я из Волги озябший и злой,
чертыхаясь, выжал одежду, вытряхнул из башмаков и ушей холодную волжскую
воду и трусцой, чтобы хоть немного согреться, засеменил на трассу, ловить
попутку в сторону Воронежа...
Домой я попал только ранним утром, подумать только, сколько всего
случилось за какие-то полутора суток! Да у меня за всю жизнь ничего
подобного не происходило. А жаль...
Шуму потом в мире было после этого! Все недоумевали - кто это мог
сделать, кого только не обвиняли! Китайцев, северокорейцев, арабов,
кубинцев, ливийских террористов, таинственных инопланетян, ну и на нашу
державу тоже, разумеется, подозрение падало, хотя я уверен - официальные
власти тут ни при чем. А евреи, те вообще вопили, что бомбардировка
Нью-Йорка носила сугубо антисемитский акт: оказывается, на Брайтон Бич их
народа больше всего пострадало. Клянусь, не знал! С ними всегда одни
проблемы, сами виноваты, на фиг надо было русскими называться?! О том, что
это сделал я, понятно, не шло и речи, никто, кроме домашних, даже не
поинтересовался, где я пропадал две ночи и день, и это как раз в то время,
когда Нью-Йорк бомбили. Никто. А домашним я просто сказал: "Отстаньте, не
ваше дело, я уже давно взрослый", - они и отстали. Ясно теперь, что имел в
виду товарищ Зимовец, когда на мой вопрос: "А почему я?", ответил полушутя:
"А кто на тебя подумает?" И действительно, кто?! Товарищ Зимовец, он черт
хитрый, все просчитал! Ему для операции нужен был человек, который умел бы
хорошо управлять автомобилем. Я для этой цели подходил как нельзя лучше - и
машину вожу классно и в то же время невоеннообязанный, к армии никакого
касательства не имею. Тут и концы, как говорится, в воду. Учел также он и
психологический фактор: жизнь моя была скучной и серой, я был озлобленный
на всех неудачник и потому с готовностью согласился и сделал все с большим
удовольствием. Товарищ Зимовец предвидел также, что отбомбив, я не захочу
возвращаться. Похоже, что читая моя рукописи, он здорово изучил меня, раз
так тонко все прочувствовал. Желание остаться в Нью-Йорке возникло у меня
спонтанно, заранее я ничего не планировал, для меня самого оно было полной
неожиданностью; товарищ Зимовец знал меня лучше, чем я сам себя. Вот почему
в машине был предусмотрен тайный механизм, который сработал сразу после
того, как я сбросил последнюю бомбу, тогда помимо моей воли машину на
большой высоте и скорости понесло на запад, чуть южнее, и не помешай я
случайно этому, горючее кончилось бы не над Волгой, а где-то над Марианской
впадиной, посреди Тихого океана, откуда, конечно, я бы ни за что не
выплыл... Как это ни грустно признать, но мной, желая замести получше
следы, хотели пожертвовать. Случай спас мне жизнь - не врежь я тогда
набалдашником по приборной доске, лежали бы сейчас мои косточки,
обглоданные глубоководными крабами, на дне Тихого океана. От товарища
Зимовца я всего ожидал, а вот генерал Щекин... я ему верил. Выходит, что
напрасно, впрочем не в обиде; трудно, наверное, быть и честным, и генералом
одновременно...
С тех пор прошел почти год, а я все живу этим, да и чем мне еще жить? В
Воронеже все по-старому, и у меня все так же - сплошные будни и
повседневная рутина, иногда что-то пишу, чаще нет. Кому это нужно? Сколько
всего написал, а толку нет. Генерала Щекина и товарища Зимовца я больше не
видел и вестей от них не получал - затаились, как видно; права и прочие
документы мне так и не вернули - живу без прав и документов. Каждый раз,
когда достаю почту из ящика, сердце начинает учащенно биться, трясу газеты,
быть может... Я пытаюсь вытряхнуть из газет то, чего в них никогда не
бывает - маленький клочок бумаги с военкомовской печатью. Я готов все
повторить, готов опять лететь и бомбить в ночи далекий Нью-Йорк, ведь он
уже успел отстроиться, и говорят, стал еще замечательней. А коль
стратегическая надобность в этом уже отпала, я согласен на любой другой
город. И если нет мне больше веры, пусть опять поставят тайный механизм, и
пусть он меня выбросит в Марианскую впадину - я с радостью соглашусь и на
это. Я на все согласен. Надеюсь, вы меня слышите, товарищ Зимовец?!
------------------------------------
(с) "СОЗВЕЗДИЕ", 1998
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг