Сергей Гунькин
НОЧНАЯ БОМБАРДИРОВКА НЬЮ-ЙОРКА
Воронежу, "ЗАЗ-968 М" и Нью-Йорку,
городу, в котором я никогда не был
- посвящаю.
Совсем недавно, листая географический справочник, я был удивлен очень и
неприятно, обнаружив, что, оказывается, Нью-Йорк не самый крупный город
мира. Один из крупнейших, но не самый. Даже расстроился слегка: я-то
считал, что ему не то что нет равных, но и даже близко к нему никто не
стоит. А тут оказывается... Но недолго я был в расстройстве, потому как
глупости все это и чушь собачья. Да разве можно судить об истинном величии
так?! Что это за величие, если его можно измерить квадратными километрами и
числом заблудших душ, в тесноте обитающих на сих площадях? Дерьмо это, а не
величие, а если и величие, то я от него отказываюсь, даром мне такого
величия не надо. Что же это получается: раз китайцев больше всех, то они
самые великие? Ну уж нет - дудки, очень сомневаюсь я в этом, даже учитывая
то, что китайский народ весьма люблю. Величие, скорее, не количественный, а
качественный показатель, или, что еще вернее, тонкий баланс между ними.
Европа, спору нет - хороша, но слишком уж мизерна, Азия и прочий
развивающийся мир громадны, но необустроены. Золотая середина пролегла по
Америке, и потому Нью-Йорк, ее бесспорный символ, самый великий город на
свете, царь городов и столица мира. Куда до него латиноамериканским и
азиатским деревенькам, по сравнению с ним они все равно что московская
барахолка в Лужниках, рядом с супермаркетом из того же Нью-Йорка. Москва, к
слову сказать, тоже деревня, хоть и сердце Родины. Но это так, к слову,
Родина она одна, и обсуждению не подлежит, потому как трудно обсуждать ее и
не кощунствовать, ну ее к бельмесу... Вот Нью-Йорк - совсем другое дело,
тут можно что угодно понапридумывать. Да и что греха таить, еще совсем
недавно, я сам не любил этот город, всматриваясь в телеизображения его
многолюдных улиц, видя небоскребы и запруженные автомобилями дороги, яркие
огни реклам, мелко и безнадежно вздрагивал в своем Воронеже, злился на то,
что есть на земле такой город, и упрямо, изо всех сил старался радоваться,
что там меня нет. Боялся его и ненавидел, он мне казался злым, чужим и
бездушным. Но теперь, узнав Нью-Йорк ближе, посмотрев на него с высоты
птичьего полета, окинув его стройную красоту из поднебесья, я полюбил этот
великий город, проникся к нему нежностью, симпатией и восторгом. Мои
чувства к нему столь глубоки, что их почти невозможно передать словами;
любые, даже самые громкие и прекрасные слова, звучат тут слишком не так,
тут нужны иные, быть может, музыкальные звуки. Об этом можно пропеть, но
только без слов, или сыграть на каком-нибудь очень уж задушевном
музыкальном инструменте; дуэт флейты и виолончели, я думаю, вполне мог
подойти бы, если играть торжественно и печально. Нью-Йорк для меня больше
чем город, в который я безраздельно влюблен, место, где я на миг познал
полное, ничем не омраченное счастье и нашел после долгих изнурительных
поисков свою душу. И даже нечто большее, чем она, моя пугливая и робкая
находка, оказалась способна вместить. Вот почему я так часто встаю по ночам
и не в силах больше уснуть, с устремленным ввысь взором, задумчивый и
грустный, курю одну сигарету за другой, втягиваю легкий войлок фильтров и
не замечаю этого. Меня донимает ностальгия, и порой она столь мучительна,
что становится невыносимо жить, но все равно, я ни о чем не жалею. Да и как
об этом можно жалеть?! О, Нью-Йорк, далекий город, где все мечты сбываются,
мое краткое столкновение с тобой раскололо меня, напрочь отбросив всю былую
пустоту моего никчемного существования; то, что было до тебя - было позором
и тьмой, после - явились свет и величие. Вот почему воспоминания о тебе так
сладостны, несмотря ни на что. И пусть нас разделяют многие тысячи миль,
пусть мы никогда не увидимся, я сохраню тебе верность до конца дней своих,
ведь ты мой единственный праздник, праздник, который всегда со мной...
Вообще-то, так про Париж было сказано, Хемингуэй сказал, но к Нью-Йорку,
по-моему, лучше подходит. Хотя откуда мне знать, Париж я не бомбил, я
Нью-Йорк бомбил!
Снова и снова вспоминаю я тот хмурый осенний день, день накануне
полузабытого праздника Красного Октября. Всю ночь буйствовавшие дождь и
ветер вконец уничтожили все следы минувшего лета, сорвав с деревьев остатки
пожелтевшей листвы. Утро предстало печальным и обнаженным, ветер стих,
проливной дождь сменился тягучей моросью - от всего этого так и веяло
пораженчеством. Мне долго не хотелось вставать, зябко кутаясь в одеяло, я
был ленив и депрессивен. Мне ничего не хотелось в то утро: не хотелось
писать книгу, не хотелось жить и умирать тоже не хотелось - обычное осеннеe
настроение, разве что чуть безнадежней, но это, наверное, все от холода. Но
потом все же встал и, попытавшись жить, попробовал написать рассказ, но
рассказ что-то не заладился, и мне захотелось умереть... Вот такое выдалось
утро, не очень-то веселое. После полудня в почтовом ящике я обнаружил
дурацкую повестку из военкомата. Ей богу, дурацкую, хоть и с печатью, ну а
как ее еще можно назвать, если мне, человеку вообще невоеннообязанному,
законному дезертиру всех армий и войн, адресуется бумажка с рваными краями,
в которой предписывается явиться в тот же день в 22.30 в парк, прилегающий
к городской ТЭЦ N2 (ул. Ясных Зорь, 1), предварительно прихватив с собой
кружку, чашку, ложку, трехдневный запас пищи, туалетные принадлежности и
документы, все, какие только есть. Шутники это были или просто идиоты -
меня нисколько не интересовало, бросив дурацкую бумажку в мусорное ведро, я
снова засел за рассказ. День грозил преподнести сумасшествие: мозги
набекрень и не в ту сторону, голова - кругом, за окном уже темно, а воз все
там же. Чертов рассказ никак не получался, вроде все есть: герои, сюжет,
мораль, а рассказа нет, и все в нем надуманно и фальшиво. Тон! Я не мог
найти нужный тон, чтобы рассказ зазвучал - и это злило и утомляло меня
больше всего. Хотя, господи, кому это нужно? Разумеется, за всеми этими
переживаниями я и вовсе забыл про дурацкую повестку из военкомата. Звонок в
дверь - и меня застали врасплох - на пороге стояли трое людей: два военных
и один в штатском. Штатский был за главного и всем заправлял, военные, те
молчали все время, говорил в штатском.
- Галкин Сергей Анатольевич? - осведомился штатский злым вибрато и, не
дожидаясь ответа, решительно шагнул в прихожую. Военные, два старших
лейтенанта, подтянулись за ним. Дверь захлопнулась. - Вам повестка была,
почему не явились?
- Какая повестка? Никакой повестки не получал, - в полном замешательстве
на всякий случай соврал я. - Кто вы такие?
- Лейтенант, осмотрите мусорное ведро, а вы, - штатский кивнул головой в
сторону второго офицера, - корзину для бумаг в туалете.
- Не было никакой повестки, - упрямо цепляясь за ложь, я сделал два шага
назад, пропуская лейтенантов на кухню и в туалет. Потом зачем-то посмотрел
на часы и радостно воскликнул, не сдержавшись:
- Так время еще не подошло, времени-то только без пятнадцати десять! -
чем с головой себя и выдал.
- Он сознался, отставить, - скомандовал штатский военным, а мне, окинув
пронизывающим прищуром, презрительно скривив губы: "Собирайтесь".
- Никуда я не пойду! - заартачился я. - Это не законно, мне уже тридцать
скоро, возраст непризывной, да и, вообще, я невоеннообязанный. Вы хоть
знаете, что за статья у меня стоит в военном билете? Мне нельзя...
- Прекратить препирательство! - перебив меня, сердито заорал штатский. -
Исполняйте приказ, а если нет, у нас найдутся другие средства заставить вас
подчиниться, - и чуть ласковей, - в конце концов это ваш гражданский долг.
Да, и еще, когда документы собирать будете, не забудьте про водительское
удостоверение, оно тоже понадобится.
Я решительно ничего не понимал, на шутку, пусть даже на дурную, это
нисколько не походило. Штатский был слишком уж почтенного возраста и
слишком серьезен на вид, чтобы так глупо шутить. На роль дурацкого шутника
он явно не потянул бы, да и два плечистых лба-старлея, что стояли сбоку,
чуть ли не по стойке смирно, вооруженные и хмурые, тоже не были похожи на
веселых проказников, падких на розыгрыши.
- Тут какая-то ошибка, и за произвол вы еще ответите. Черти что,
пиночетство развели, - промямлил я, натягивая свитер, набор дежурных фраз.
(Черта с два они ответят! Даже если выведут меня, поставят к стенке и
расстреляют! А в рапорте напишут, что убит при попытке к бегству, и все
спишется!)
Я решил подчиниться, а что мне еще оставалось делать? Я один, а их вон
сколько, да еще к тому же вооруженные, у лейтенантов кобура так и отвисает,
да и у штатского, небось, тоже наган под плащем. И как назло, из дома все
ушли, заступиться некому...
- Права не забыли? - побеспокоился штатский, перед тем как выходить.
- Не забыл, - раздраженно ответил я. Сдались ему эти права, все на
честном слове держится, а он заладил тут. Не положены они мне, хоть и
имеются!
По лестнице спускались таким порядком: штатский чуть впереди, лейтенанты
по бокам, за локотки придерживают, чтобы, значит, не убежал. У меня, честно
сказать, мысль такая была - дать деру, но не решился, уж больно бдительные,
черти.
У самого подъезда стоял наготове с включенным двигателем закрытый фургон
цвета хаки с армейскими номерами, в него меня и затолкали. Лишь только я
очутился в нем, он тут же очень резво сорвался с места, и мы куда-то
покатили. Ехали часа два: вначале фургон часто поворачивал и притормаживал,
видимо, у светофоров, а потом все прямо и очень быстро, скорее всего,
выехав на трассу. Вот тут я особенно и забеспокоился, стал настойчиво
приставать к штатскому с расспросами, истерично требовал объяснений.
Позорная строка в моей биографии, да и что говорить - здорово я тогда
струсил, до сих пор стыдно за свое малодушие. Это все диссиденты и
демократы чертовы, они во всем виноваты - запугали народ тридцать седьмым
годом, сталинским террором мозги запудрили. Если им верить, то раз за
человеком пришли ночью или, скажем, поздно вечером, посадили в фургон и
куда-то везут за город, в неизвестном направлении, так значит непременно в
расход пустят. Я так тогда сдуру и подумал, потому и плакал навзрыд, и не
столько из-за того, что смерти очень боялся, а потому, что несправедливо
так, без суда и следствия, словно я не человек, а букашка какая-нибудь
мелкая, раздави меня, и никто не заметит. Обидно это. А штатский тоже,
хорош гусь, нет бы мне правду сразу рассказать, чтоб я не мучился
понапрасну, молчал всю дорогу - буркнул еще вначале, что всему свое время,
да и молодцам приказал держать меня крепче. А я все терзался, только к
концу пути чуть успокоился; от всех этих тревог я как-то быстро и
совершенно незаметно для себя пожлобел, а ожлобев окончательно, сразу стал
смелее, со зла решил даже, что когда стрелять в меня будут, плюну им в
рожи, а глаза закрывать не стану...
Фургон резко затормозил, остановился; штатский открыл дверь, выпрыгнул,
огляделся, махнул рукой лейтенантам; те в миг меня выволокли. Пока я был в
пути, поднялся ветер, облачность усилилась, дождь окреп - стало еще темней,
холодней и гаже. От всего этого, да от будущего моего неясного, такая тоска
меня обуяла, что хоть волком вой!
"А ведь не плюну, наверное, испугаюсь, да и глаза в страхе закрою", -
подумалось горько.
Стал смотреть, куда это меня завезли, любопытно все же; смотрю - вроде
как поле, большое поле, уходящее краями то ли в лес, то ли просто во мрак,
огни кое-где светятся, ногой топнул - твердо, голову наклонил пониже,
пригляделся, так и есть - бетон. Все понятно, секретный аэродром, значит, а
я зачем здесь тогда? Может, вовсе, не расстрелять меня хотят, а отправят по
воздуху куда-нибудь в Сибирь-матушку на рудник, уран для страны добывать?
Вот почему, оказывается, штатский на счет прав беспокоился, у них там
водителей не хватает, мрут быстро, а я, значит, шоферить буду. Но ведь это
неправильно, неувязочка вышла, мне же нельзя!
Между тем, пока я так рассуждал, меня подвели к черной "Волге", стоявшей
неподалеку. Все фары у нее были выключены, потому вначале из-за темноты я
ее не увидел.
"Крюков, свет", - произнес из глубины "Волги" суровый голос, и свет
неприятно резанул по глазам. Из "Волги" неторопливо вышел дородный силуэт.
Придержав дверь, штатский сделал шаг назад, стал по стойке смирно и бодро,
совсем не по-штатски, отрапортовал силуэту:
- Товарищ генерал, объект доставлен.
- Долго, товарищ Зимовец, долго. Жду уже полчаса, - с ходу распек
генерал штатского.
- Дождь, шоссе влажное, товарищ генерал, - нашелся Зимовец, - зачем зря
рисковать, времени еще достаточно.
- Это верно, - согласился генерал, - ДТП нам еще не хватало. Ну-ка,
покажите мне его.
Лейтенанты выпустили мои локти и подтолкнули к генералу. С хмурым
выражением лица генерал оглядел меня, и я, уже слегка оправившись от ряби в
глазах, украдкой оглядел генерала. Генерал как генерал, не больше, но никак
и не меньше: по одной большой генеральской звезде на каждом погоне,
внушительная орденская колодка на груди, бугаист, осанист, краснорож,
похоже не дурак выпить, но долг прежде всего, одним словом, старый вояка.
Даже на погоны смотреть не надо, сразу видно, что генерал-майор как минимум
- хороший, честный генерал, мне он сразу понравился. И наверняка он ничего
не знает, это все товарищ Зимовец подстроил, он, проклятый, по нему сразу
видно, что он карьерист бездушный и на руку нечист. А вот до генерала не
дослужился, в лучшем случае полковник задрипанный, а то и вовсе майор, так
ему и надо, как говорится, бог шельму метит... Хотя кто его знает,
возможно, и дослужится еще, возраст позволяет, да и вон какой ретивый... Но
только не с моей помощью! Сейчас он у меня получит.
- Разрешите доложить, товарищ генерал! - собравшись с духом и подавшись
вперед, руки по швам, я старался говорить громко и решительно. - Товарищ
Зимовец умышленно вводит вас в заблуждение относительно моих водительских
прав. Никаких прав на них я не имею, права утрачены мной десять лет назад,
вследствие неизлечимой болезни, ну а то, что они у меня есть, так это
просто пустая формальность, устранить которую изза нехватки времени я не
успел, но клянусь и торжественно обещаю при первом удобном случае сделать
это. А что касается товарища Зимовца, служебная несостоятельность которого
у меня не вызывает никаких сомнений, то я настойчиво рекомендую вам
заняться проверкой его...
- Молчать! - рявкнул генерал.
- Есть молчать, - не растерялся я. Пожалуй, переборщил чуть; слишком уж
замысловато и вольнодумно, но ничего, пусть знают с кем дело имеют; меня
так просто не возьмешь, я ни какой-нибудь там невежа, я прозу пишу; если
понадобится, могу и еще кое-что запросто состряпать. Товарищам в тридцать
седьмой год вздумалось поиграть, ну что ж, я готов.
- Кого ты мне привез? - генерал гневно выпятился на товарища Зимовца. -
Он же провалит все! И что он там насчет прав буробит, есть они у него или
нет?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг