и телефон.
- Максим? - не понял Белозеров.
- Ну да, - понизив голос, подтвердил Каша. - Решил не
примазываться к чужой славе. Назвали-то меня в честь отцова брата,
а он творчество Горького копает, лауреат, академик и все такое прочее.
Чуть что - ах, какое совпадение, не родня ли вы Аркадию Борисовичу?
Ну и - принял псевдоним, Максим вот, а фамилия, знаешь, так как-то
потверже звучит, Серпоносов, - что-то такое глубинное, коренное, да?
Носитель серпа... А плохо, когда фамилия начинается с "ер",
обязательно найдется идиот какой-нибудь... - торопливо пояснял Каша.
- Ну, а "Д." - отчество, Денисович, понимаешь? Ну ладно, все с этим,
кончили. А ты-то как?
- Да так, - пожал плечами озадаченный Белозеров. - Фамилию пока
не сменил...
- Ну, если все будет тип-топ, я скоро еще одну фамилию сменю,
- оживился этот Максим Д., которого Белозеров, хоть убей, не мог
воспринимать иначе, чем Кашу Ерпоносова, и, обернувшись, позвал: -
Ритуля!
Женщина, которая приехала с Кашей и о которой они оба позабыли
в пылу встречи, вышла из-за автомобиля.
- Ну наконец-то! Я уж думала, ты меня совсем бросил, - протянула
она капризно и направилась к друзьям.
Строго говоря, подойти к ней следовало бы мужчинам, но увидев,
как Ритуля идет, Белозеров мысленно возблагодарил собственную
невоспитанность и подумал, что такая женщина, пожалуй, просто не может
упустить случая показать себя.
Она была молода, она была красавица и знала об этом. Кокетством
это назвать было нельзя, ведь кокетство предполагает известный расчет,
а тут, чудилось, самолюбование врожденное, как и уверенность в своей
женской силе. Да что там!.. Эта золотистая пряжа волос, крутые дуги
бровей, прекрасные прямые плечи, тяжелые бедра и легкие длинные
ноги... Она подошла, села на песок и подняла на Белозерова глаза -
и его словно бы током ударило от внезапности такого взгляда: светлого,
даже печального... Она смотрела так, словно просила пощады, словно
ей было стыдно за свою вызывающую красоту, и за походку, и за
серебристый купальник, обливающий каждую впадинку тела, за то, что
Каша, вернее, Максим, обнял ее за плечи, прижал к себе:
- Вот она, моя Маргарита! С такой любой захочет стать Мастером,
верно?
- Да, - невольно отдавая дань пошлости, согласился Белозеров.
Как выяснилось, Маргарита работала на той же студии телевидения,
где когда-то служил кабельмейстером Каша Ерпоносов. Они были мимолетно
знакомы еще в прежнюю пору, но когда Максим Серпоносов, преуспевающий
интертелепроекционер, прибыл в город детства, он случайно встретил
Маргариту - и вот сидит теперь, по-хозяйски поглаживая ее атласные
плечи.
Белозеров почувствовал, что больше всего на свете ему сейчас
хочется встать и уйти, как он однажды, давным-давно, уже ушел с этого
берега... Но если он уйдет сейчас, найдет ли вторую Маргариту, как
нашел Порфиролу? Хотя... послезавтра же кончается его отпуск. Все
равно!
- Мы с Санькой были когда-то не разлей вода, вроде как Этеокл
и Полиник, - похвастался между тем своей подруге. Максим.
Рита испуганно вскинула ресницы и, поймав взгляд Белозерова,
слегка улыбнулась. Губы ее напоминали бутон, а в улыбке цветок
распускался.
- В смысле, Кастор и Поллукс? Или Орест и Пилад?
- Какая разница! - отмахнулся Каша. - Словом, Диоскуры.
- Разницы мало, - рассеянно проговорил Белозеров, думая, что Каша,
как это ни смешно, прав: Этеокл и Полиник от взаимной ненависти убили
друг друга, а что же еще если не ненависть чувствует он сейчас к этой
руке, перебирающей тонкую цепочку на шее Маргариты? Ему страшно
захотелось ей сказать о ее красоте что-то особенное, чтобы она поняла:
нельзя так сидеть, нельзя так подставляться под Кашины тяжелые
объятия! Но не станешь же вопрошать, будто она - юная невеста, а он
- седой старец: "И этого ты ждала всю жизнь?.." И он молвил только:
- Маргаритана - значит, жемчужина. Маргаритана Маргаритифера.
Она повела плечом, и Кашина рука свалилась.
- Что это?
- Название одной очень красивой раковины. В ней рождается жемчуг.
При слове "раковина" словно бы легкая тень коснулась ее лба.
- Да, - сказала она. - Это красиво.
- Слушай, - вмешался Максим. - Ты все так и плаваешь - без заходов
в иностранные порты? Ныряешь? Дно морское ковыряешь?
Белозеров кивнул, не понимая, отчего омрачилась Маргарита...
Маргаритана, не понимая, отчего это его заботит, не понимая, отчего
мысленно назвал ее именно так. "Не думай, не думай. Послезавтра
уезжать!"
- А я, вообрази, вознесся в небеса! - возбужденно продолжал Каша.
- Ты хоть представляешь, что такое интертелепроекция?
- Представляю. Довелось лицезреть.
- Весь мир как ошалел от нее! Но знаешь, даже в Штатах гоняют
по небесам пока что одни концертные ролики. Мы тоже... Но есть одна
задумка. Пора осваивать новые жанры! Пашка Стельных из Ленинграда
- не читал в "Огоньке", там его очерки через номер идут? - построил
толко-овый сценарий. Такой, знаешь, исторический боевичок с элементами
фантастики. Ну, я тебе скажу, круто! Не без чернухи, конечно. Этакое
символистское ретро.
- Тридцать седьмой, конечно? - понимающе спросил Белозеров.
- В том числе, - кивнул Каша. - Надо держаться за пульс. Видел,
группа со мною приезжала? На днях смонтируем здесь установку и через
неделю проведем премьерную проекцию - специально для родного города,
прямой эфир. Сейчас как раз в Москве наши люди решают вопрос, чтобы
здесь поставили постоянный проектор. На утесе, вон там. Воздух, сам
понимаешь, чист и свеж, как поцелуй ребенка, опять же - Китай рядом:
они там в Халунцзяне сбацали мощный ретранслятор, оттуда прямой выход
на Штаты. Эх, засветим наши картинки не только над Рассеюшкой, но
и над всей Земелюшкой!
- Посмотрим - так увидим, - прервал Белозеров это излитие словес.
Он повернулся к Обимуру, не понимая, то ли это река волнуется, то
ли душа его растревожилась.
Да. И лучше уйти, чтобы не наговорить лишнего Каше... Максиму,
Максиму Д., черт подери!
- Искупаемся? Да и пора, у меня дела еще.
Маргаритана охотно вскочила и пошла к воде, огибая осколки
раковин. Ее движения наполнили сердце Белозерова нестерпимой тоской.
"Уходить!"
- Купайтесь без меня - неожиданно сказал Максим. - Я позагораю.
- А что такое? - удивился Белозеров, мгновенно вспомнив, как,
еще голоусыми, они с Кашей дни напролет бултыхались в реке. - Простыл?
Радикулит?
Чтобы скрыть свою печаль, он поднял с песка круто выгнутую палку,
напоминавшую лук высотой с человека, уткнул один ее конец в песок
и сделал вид, что целится в Кашу. Маргаритана, обернувшаяся в этот
миг, засмеялась, и Белозеров смущенно уронил "лук".
- Я здоров, - буркнул Каша. - Но понимаешь... я не говорил никому,
- он сильно покраснел, - еще давно - сначала вдруг перестало тянуть
к воде. Ну буквально водобоязнь, знаешь? До того доходило, что не
мог заставить себя принять душ. Аж рвало от страха! Слава прогрессу,
сейчас столько дезодорантов и туалетных вод мне из загранки приятели
привозят, что в быту обхожусь запросто. А вот так, на пляже, только
и могу, что позагорать подальше от воды. Это я тебе как другу.
- И давно такое с тобой? - изумился Белозеров?
- Давно. Может, помнишь, нам тогда было лет четырнадцать. Гроза
была ужасная на берегу. Ты тогда раньше ушел, а я вымок, простыл -
ну и с тех пор. Не помнишь, что ли?! Ну, раковину выбросило в тот
день на берег, такую розовую, ну?!
"Пор-фи-рол-л-ла! Порфирол-ла! Порфирола!.."
- Помню. Помню, - быстро сказал Белозеров.
- Раковину? - раздался над ними голос Маргаританы, которая, не
дождавшись никого у воды, вернулась. - Вы видели ту раковину? Вы тогда
были здесь?
- Ну да! - воскликнул Белозеров. - И ты... вы тоже?
- Я ее нашла.
Глаза светлые-светлые, шальные от восторга. Худые плечи,
ободранные загорелые коленки... Она?!
- Ее сломал какой-то мальчишка. Большой, старше меня. Я потом
все время искала его, чтобы спросить, зачем он это... Но его лицо
как будто вымыло у меня из памяти.
И Максим, и Каша молчали. Белозеров тоже молчал.
- Ну, идите, окунитесь по-быстрому, а я подожду! - велел наконец
Максим, поудобнее укладывая на песок свой атлетически-выпуклый торс.
- Давайте, идите!
И они пошли.
"Значит, Ритуля - та самая девчонка? Вот совпадение! Надо
попросить Саньку не болтать. Ритуля такая впечатлительная. Еще и
взбрыкнет. Ну ничего. Я ее люблю, я хочу на ней жениться - и женюсь.
Сказать Саньке... хотя, похоже, и он положил глаз на Ритулю. Вон как
дергался. А я их еще отправил вместе купаться!"
Максим сел, повернулся к воде. Глаза сперва ничего не видели от
солнца, а потом он разглядел, как волны находят на берег - и
отступают. И снова. И снова. Ровные, неутомимые волны. Плавные,
пологие. А что это с ними? Перламутром отливают! Пленка бензиновая,
что ли, на воде?
Вдруг одна из волн вознеслась над другими, высоко-высоко, да так
и замерла в воздухе, словно повинуясь неслышному повелению. А на ее
гребне возникла... Максим вскочил, бросился было вперед, да замер
в непонятном страхе... возникла розовая раковина. В точности та самая
- та, что обуглилась и распалась в его руках, давно, давно!
"Только бы Санька и Ритуля ее не заметили! Да где же они?! Эй!.."
Из сердцевины раковины струилось перламутровое сияние, изливалось
в воды Обимура, заслоняя от взгляда Максима тех двоих, что плыли
сейчас в этих волнах.
*
Белозеров и Маргаритана стояли на морском песке и ждали, когда
волны, шелестя, коснутся их ног.
- Вам... не понравился замысел Максима, да? Я заметила, вас
передернуло.
- Было дело, - нехотя согласился Белозеров. - Я все думаю над
этим. Мы так охотно рвем на себе одежды нашей истории и посыпаем главу
пеплом былого, что я вот чего не могу понять: это ведь все равно,
будто бы под микроскопом позор родной матери исследовать - да еще
и выставлять на всеобщее обозрение. Ну, было, было все это, но сколько
же можно на своем, родном дерзодействовать? Ничего ведь не изменить
- и остается, значит, нам только стыд и ненависть? Уничижение! Ну
а гордость? Что взойдет в буреломе и на пепелище?
Он и не заметил, как стиснул руку Маргаританы. Было иногда такое,
накатывало: хотелось вдруг вынуть душу и кому-то протянуть, отдать...
ну хоть показать! Просто показать, что она есть, что она белая, чистая
- или многоцветная, ясная. И вот сейчас ему почудилось, что
Маргаритана душу его приняла.
Он смутился.
- Смотрите, ветробуйство какое в небесах содеялось! А на волнах
тишь. Это верховик играет.
- Говорят, в древние времена стоило только чего-то захотеть, как
желание исполнялось, - вдруг сказала Маргаритана.
- А чего бы вы хотели?
- Опять ее увидеть... Чтобы я опять была девочкой и был тот день.
Я бы не дала убить раковину, защитила бы! "Порфирол-ла!.."
- Значит, это вас мучило всю жизнь?
- Да.
- И меня тоже... Ну, тогда давайте попробуем как в сказке:
зажмурьтесь три раза, шагните три раза - и все желанья исполнятся!
- попытался Белозеров свести к шутке этот тяжелый разговор.
Маргаритана послушно закрыла глаза. Белозеров тоже зажмурился.
- Раз!
Волна коснулась их.
- Два!
Вода поднялась до колен.
- Три!
Обимур принял их в свои объятия, и дно ушло из-под ног.
Они оба разом открыли глаза, невольно цепляясь друг за друга.
Капли стекали по ресницам Белозерова, и он тряхнул головой.
Лик Солнца смотрел с голубой высоты. И взгляд этот пронизывал
Обимур насквозь. Они видели песок, напоминающий чистый бисер, и
гальку, подобную рассыпанным нефритовым, яшмовым и сердоликовым бусам,
и множество разноцветных раковин на золотом дне. Чудилось, Белозеров
и Маргаритана, словно птицы, парят в райском саду.
А ветер все играл, играл над ними, шумел, будто посвистывал
стрелами. То не ветер неуемновеющий пролетал над Обимуром - то был
златокрылый Эрос, заставивший вдруг два сердца задрожать.
- Клянусь Обимуром, что вокруг нас, и небом, что над нами, - нет
в мире никого прекраснее тебя. Словно бы сама Афродита осенила твое
рождение, - тихо сказал Белозеров, а Маргаритана ответила:
- Мне кажется, что первый свет, озаривший землю, был свет твоих
глаз.
Высоко-высоко, куда не мог проникнуть взор ни одного человека,
три Мойры: Лахезис, что поет о прошедшем, Клото, играющая настоящим,
и Атропос, ведающая будущее, - встретились со своими сестрами Норнами:
Урдр - Было, Вердланди - Есть и Скульд - Будет. Проворными пальцами
вытянули они из клубка, который им дали Среча и Несреча, две нити
и переплели их так, что теперь никакая сила не могла бы отделить одну
от другой.
- Быть бы мне этой волной, что тебя обнимает и нежит! - сказал
Белозеров, а Маргаритана ответила:
- Твои ресницы пронзают мое сердце, словно светлые стрелы.
Обимур сверкал, будто был он драгоценным камнем.
Не в силах больше бороться с собою, Белозеров воздел глаза к небу,
как бы в мольбе, и увидел, что Порфирола витает над Обимуром, изливая
свой радужный свет в его воды, опьяняя их - и тех двоих, что безвольно
носились в волнах необоримой страсти.
"Так вот какую награду сулила ты мне за спасение свое!.."
И он медленно увлек Маргаритану на прекрасноструйное ложе Обимура.
Когда они вышли на берег, там было пусто, лишь вдали завивался
темный песчаный столб.
- Это уазик, наверное. Максим... он все понял, - сказала
Маргаритана, и голос ее дрожал от счастья и усталости - Он уехал.
Белозеров промолчал, целуя ее сонные глаза, и сам подумал, что
не иначе это почерневшая душа Максима завивает вдали угрюмые смерчи.
*
Многоглазый проекционный аппарат, словно снайпер, выцеливал что-то
в небе. Впрочем, нет: он бил, бил - но мимо, опять мимо!
Серпоносов чувствовал, что у него по-детски дрожат губы. Восьмая
сцена мчалась к концу, а что будет с девятой? Вот перед ним на
переносном пульте сценарий Пашки Стельных, вот режиссерская
раскадровка. Все вроде бы налажено, настроено, отрепетировано. Актеры
живут в ролях, мизансцены сцеплены, будто звенья причудливой цепи.
И вдруг...
Ну почему, почему это мертвящее ощущение не пришло прежде, почему
его не осенило раньше чем он дал пуск, когда еще не поздно было
подумать - и придумать, когда еще не заиграло в небе над Обимуром
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг