для меня важен, и я уже сколько раз добром поминал Славку, что он записал
все это на магнитофон.
Дело тут опять же не в эгоизме, не в том, что я пишу для собственного
удовольствия. Как раз наоборот! Если эти мои записки и вправду будут
опубликованы (а Виктор говорит, что он уже подготовил почву для этого), то
мне хочется, чтобы читатели, а в первую очередь ученые - или будущие
ученые - обратили внимание на главное.
А главное - то, что это уже случилось. То есть уже сделаны первые шаги,
чтобы установить контакт с нашими соседями по планете. Стало ясно, что в
принципе это возможно. Неизвестны пока границы этих возможностей. Трудно
предугадать все последствия такого контакта во всепланетном масштабе. Тем
более, что осуществить его во всепланетном масштабе можно будет лишь при
дальнейших серьезных достижениях человечества в области социологии,
биологии, химии. Но путь намечен. Вот он, здесь начинается. Узенькая
тропка петляет, вьется среди непроходимых болот, то и дело скрываясь из
глаз.
Выглядит она ненадежно и даже зловеще - уж очень почва-то опасная, того
и гляди, увязнешь. И все же это - начало длинного пути, уходящего в
будущее. А опасности что ж, опасности есть на любом пути в будущее, туда
нет путей легких и безопасных, все их надо прокладывать по бездорожью,
через горы и пропасти, через океаны и пустыни, каждый шаг надо
рассчитывать и взвешивать, от этого никуда не денешься.
Мы поторопились - и вот провал за провалом на первых же шагах. Но
никакие частные ошибки и провалы не означают, что путь ложен, что он ведет
в тупик.
Что бы ни говорили по этому поводу некоторые твердолобые деятели,
наперебой хватая безразмерные и неизносимые фразы из Арсенала Готовых
Мнений.
Ну ладно. Сколько ни разводи философии, а надо описать хотя бы вкратце,
что произошло в день несчастливого нашего выступления перед ученой
аудиторией.
Сейчас-то я отчетливо понимаю, что при таких обстоятельствах у нас с
Володей почти не было шансов даже на частичный успех. Конечно, я зря не
послушался в то утра Ивана Ивановича: он советовал отказаться от
демонстрации, сославшись на болезнь. Да я и вправду чувствовал себя
прескверно.
Думаю, что добил меня разговор с Володей - об этих его опытах со
стимуляторами. Такое на меня когда угодно подействовало бы: дружба
дружбой, выходит, а табачок врозь? Да еще в такое время, когда нам просто
необходимо держаться вместе! А вдобавок состоялся этот разговор после всей
истории с Геркой и Мурчиком. Слушал-то я Володю более или менее спокойно.
И не притворялся даже, а в самом деле был спокойным. Но вернее - вялым и
усталым:
уж очень меня вымотал предыдущий день. Да и ночью мне не спалось: то
вспомню, как Мурчик пляшет, помахивая платком, то бабка эта проклятая
лезет в голову, то Геркино прозрачно-бледное лицо, измазанное зеленкой.
Совсем было заснул и вдруг вскочил, облившись холодным потом: приснилось,
что Мурчик умирает. Впрочем, это был даже не сон, а телепатема. Мурчику и
вправду было плохо и очень тоскливо, и он звал меня. Счастье, что я
догадался взять ключ у Ксении Павловны, а то пришлось бы мне будить
Соколовых среди ночи.
Мурчик лежал на кухне; ему там устроили удобную постель. Он нечаянно
опрокинул мисочку с водой - ведь двигался он пока еле-еле, тяжело и
неловко, - постель намокла, кот лежал в стороне, на полу, ему было
холодно, больно, хотелось пить. Я напоил его, дал капли, прописанные
врачом. Мурчик послушно открыл рот и с отвращением их проглотил. Потом я
вытер пол, зажег газ, повесил подстилку сушиться, принес свои лыжные брюки
и старый мамин халат из голубой фланели, соорудил Мурчику новую постель,
уложил его, укрыл. Посидел немного, подождал, пока начнет действовать
лекарство. Чувствую - стало Мурчику лучше, но не очень: болят лапы, спина
ноет, и вообще невесело. Я тогда решил сделать ему коктейль - валерьянка,
вино, вода поровну. У нас в семье такой коктейль котам давали в случае
всяких несчастий, да и собакам, - только им без валерьянки, а вино почти
неразбавленное. Портвейн у меня был, валерьянка тоже. Я смешал все с
теплой водой и влил Мурчику две чайные ложки в послушно разинутый
темно-розовый с черной каемкой рот.
- Ну до чего же ты умный и послушный кот! - сказал я, осторожно
погладив Мурчика. - Скоро ты у нас выздоровеешь, все пройдет, все будет
хорошо!
Я не только произносил это вслух, полушепотом - я и представлял себе,
как Мурчик ходит, прыгает, с аппетитом ест. Мурчик раскрыл свои громадные,
все еще затуманенные болью глаза и одобрительно мурлыкнул: ему эти живые
картинки явно понравились. Вообще он успокоился, и боль начала утихать.
- Так я пойду, дружок, - сказал я, оглядев его израненные лапы и смазав
их стрептоцидовой эмульсией. - А то светать начинает, выспаться бы надо.
Тут я вдруг подумал: а как там бедняга Герка в больнице? Мурчик тоже -
через меня - "увидел" Герку и вдобавок понял, что я хочу уйти. Вот ведь
какая сложная связь получилась у нас с ним: я представляю себе что-то, он
это воспринимает, а я чувствую, что он это воспринимает. Но я уже не ловлю
свое представление, будто отраженное в зеркале его психики, а только по
его эмоциям догадываюсь, что он реагирует на это мое представление, а
значит, воспринял его. Может, и он опять чувствует, хоть и совсем смутно,
что я воспринял его реакцию? Не знаю. Надо бы, вообще-то говоря, это
проверить.
Вот буду дома отлеживаться, тогда поработаю с Мурчиком всерьез, без
спешки и нервотрепки. Только - как с Барсом быть?..
Да, Барс - это тоже задача не из легких. Я в ту ночь чувствовал себя
между двумя котами, как мольеровский Дон-Жуан между двумя женщинами: с
обеих сторон требуют внимания и никого нельзя обидеть. Мурчик, поняв, что
я хочу уходить, жалобно, глухо мяукнул и даже попробовал уцепиться за меня
несчастными своими когтями, стесанными до крови, до самых подушечек. У
меня прямо-таки сердце сжалось. Начал я ему внушать: "Мурчик, ты умный, ты
хороший, спи, тебе надо много-много спать, тогда ты будешь здоровый,
сильный! Спать, спать, Мурчик!" Он, конечно, и без внушения заснул бы:
вино и валерьянка только в первые минуты действуют возбуждающе, а потом
усыпляют.
Я уж просто механически, от растерянности внушал.
Мурчик сладко зевнул, осторожно шевельнулся и улегся поудобнее. Я
понял, что он засыпает, и ушел. А дома мне Барс устроил форменную сцену
ревности: и пахнет от меня чужим котом, и думаю я об этом чужом черном
коте, и по ночам к нему бегаю - что ж это такое?! Барс убежал от меня в
кухню и начал кричать так жалобно, что я всполошился: думал, он тоже
заболел. Но Барс вырывался у меня из рук, укоризненно и гневно мяукая,
даже баки никак не разрешал чесать и вообще не хотел иметь со мной,
изменником, никакого дела. Мне и жалко его было, и смешно все же, и устал
я до смерти от этой кошачьей канители.
- Эгоист! - осуждающе сказал я Барсу. - Мелкий собственник! Гм... Ну,
допустим, я для тебя крупная собственность. Тогда - капиталист,
империалист и тому подобное! Кого я воспитал!
Барс не ввязался в терминологическую дискуссию. Он молча выслушал меня
и отправился в другую комнату драть когтями кресло и изливать свое
негодование.
- Хулиган кошачий! - смущенно пробормотал я, пошел туда, изловил Барса
и отнес на тахту.
Потом я улегся рядом с ним и начал внушать: "Я тебя люблю, ты хороший
кот, ты красивый, мы друзья, не сердись, нельзя сердиться! Я тебя очень
люблю.
Спать надо, спать, спать!" Барс охотно помирился со мной: ткнулся носом
в щеку и, блаженно всхлипнув, обнял меня за шею. После чего уютно улегся в
углу тахты и заснул. Самому себе внушать "Спи!" не требовалось: я совсем
вымотался за этот час и даже не помню, как лег, - наверное, на ходу заснул.
А выспаться мне все же не удалось: мало того, что лег поздно и среди
ночи вставал, - так еще с утра трезвонить начали. Часов в семь какой-то
тип хрипло заорал мне в ухо:
- Высылай машину! Машину, говорю, высылай!..
Он потом снова звонил и допытывался:
- Это база? Это Гаврилюк?
И часов так до девяти ноль-ноль непрерывно трезвонили неизвестные мне
личности обоих полов, настойчиво домогаясь то накладных, то справок о
состоянии здоровья Евстигнеевой Анны Ильиничны, то совсем уж каких-то
загадочных вещей (кричали откуда-то издалека, и мне все казалось, что
требуют, чтобы срочно отгрузили бронхиты, но я и сам понимал, что бронхиты
им наверняка ни к чему).
Н-да. Пишу я, пишу, а все не подберусь к самому главному. Ладно, буду
закругляться.
Я вот что хочу объяснить. Разговор с Володей на меня подействовал
особенно угнетающе потому, что я был в таком паршивом состоянии. Конечно,
такой разговор, при любой погоде, здорово меня ошеломил бы, но, будь я в
форме, я бы хоть высказался откровенно, заявил бы попросту, что это, мол,
свинство со стороны Володи. И так было бы лучше, по крайней мере, для меня
самого, а то я промолчал, загнал все эти переживания вглубь, и они меня
всё грызли да грызли изнутри. Конечно, и Володе этот разговор дорого
обошелся. Если не сам разговор, то все предшествующие раздумья. Но дело,
конечно, не в разговоре, а в том, что получилось: мы с Володей начали
работать фактически порознь, различными методами, получилось не столько
сотрудничество, сколько внутреннее соперничество. Для демонстрации
безусловно мало было одного кота и одного пса, да еще подготовленных по
разной методике. А меня так угнетало и решение Володи, и вся эта история с
Геркой и Мурчиком, что я прямо не в силах был возиться с новыми зверями.
Наконец, на Барса эта обстановка тоже влияла прескверно: он ведь
воспринимал мои эмоции, а эмоции-то были все невеселые, и кот нервничал с
каждым днем все больше. Ну, а кроме того, я к Мурчику то и дело бегал, и
Барс ужасно переживал, несмотря на все мои нотации и внушения. Если
вдуматься, то в эти дни контакт наш с Барсом порядком разладился, - но это
я сейчас вспоминаю и соображаю задним числом, а тогда не то не замечал, не
то подсознательно махнул на все рукой: мол, все равно ничего не выйдет из
этой затеи!
Вид у меня был до того жалкий, что Иван Иванович, вздыхая тяжело,
предложил мне своих котов для демонстрации. Я отказался, сам уже не знаю
почему.
Вообще-то мне этих котов жалко стало - такие они спокойные,
самоуверенные, изящные, а тут я начну им головы морочить. Впрочем,
непонятно было, где вести с ними опыты: у Ивана Ивановича нельзя, все его
население переполошишь; у меня - тоже. Разве что у Соколовых, но там
Мурчик... Да я уж и в себя не верил. Не знал, справлюсь ли я с этой
шикарной пушистой парочкой. Вот если бы с Мурчиком. Да, вот и Мурчик на
меня тоже плохо действовал - в том смысле, что он меня совершенно очаровал
и покорил, и после этого черного кошачьего гения совершенно не хотелось
возиться с другими котами. Но Мурчик, хоть и начал подниматься дня через
три, был все еще очень слаб, и внутри у него что-то болело - он двигался
очень осторожно.
Правда, лапы у него регенерировали с поразительной скоростью -
подушечки заровнялись, покрылись новенькой темной оболочкой, меж ними
прорастали, лезли новенькие, прозрачные коготки, расталкивая и сбрасывая
уцелевшие чешуйки.
- Ты прямо как двойник Хари в "Соларис"! - сказал я однажды, с
удивлением наблюдая этот волшебно-быстрый рост тканей.
Мурчик так проницательно глянул на меня своими необыкновенными
глазищами, что я слегка поежился.
"Знал бы Лем этого кота, так, пожалуй, двойник Мурчика тоже разгуливал
бы по станции, висящей над океаном мыслящей плазмы, - подумал я. - Хотя
вряд ли:
такой кот сам по себе вызывает трепет, а в напряженной обстановке
"Соларис"
от него повеяло бы мистикой".
Эх, опять я отвлекся. Это потому, что я сейчас, дальше - больше, думаю
о Мурчике, о Барсе, даже о котах Ивана Ивановича, Словом, я замечаю, что
эксперименты меня уже не пугают, наоборот даже: иной раз до того хочется
поскорее попасть домой и там развернуть работу всерьез! Нет, правда - ведь
кое-чему я научился на всех своих неудачах и провалах. Вот только Володя...
Да что, Володя тоже ведь изменился. Он сам сказал вчера, что временно
оставит опыты со стимуляторами, - нельзя дробить силы, нужно пока
разрабатывать один вариант. Ну и отлично - будем работать вместе, а кто
старое помянет, тому глаз вон.
Но, в общем, понятно, в каком состоянии я отправлялся на некое
высокоученое сборище, чтобы провести веселенькую беседу о говорящих зверях
с демонстрацией пары образчиков. Даже не то, чтобы я уж очень волновался,
нервничал, как бывало перед экзаменами, - нет, ничего подобного. Только
весь я как-то одеревенел внутри и отупел.
Славка, разумеется, удрал с лекций и с утра торчал у меня - не мог же
он пропустить такое событие. Он меня всячески успокаивал, но до меня
ничего не доходило.
- Ты первым делом учти, какая будет аудитория, - объяснял он, бродя за
мной по квартире, пока я брился, мылся, готовил завтрак себе и Барсу. -
Десятка два интеллектуалов, в основном просочившихся извне, а остальные на
девяносто процентов либо недоучки, либо дяденьки с мало-мальски приличным
уровнем развития, но не признающие всяких новшеств. Вот и представь себе,
что может получиться, если Барс в такой аудитории внятно скажет: "Мурра!"
- А что все-таки? - вяло поинтересовался я.
- Они это примут на свой счет! - убежденно заявил Славка. - Но ты,
старик, не тушуйся! Они пускай себе обижаются, а ты им режь в глаза
правду-матку!
- Я что-то не пойму, кто должен, по-твоему, резать эту самую
правду-матку: я или кот?
- Сначала кот, а ты на подхвате будешь. Кот выскажется напрямик, без
затей, а ты подведешь под его высказывания научную базу. Только не
усложняй особенно! "Говори с людьми в соответствии с их разумом", как
советовал Саади. И они рухнут, старик! Что ты! Где им выдержать говорящего
кота-телепата в натуре! Да они сами хором заорут: "Мам-ма!"
Инфарктов-инсультов полно будет!
- Этого мне только не хватало! Спасибо, друг, обнадежил! - мрачно
сказал я.
- И на что мне это сдалось! Пропади она пропадом, вся эта затея, не
нужна мне никакая шумиха...
- "Кто славу презирает, тот легко будет пренебрегать и добродетелью",
как сказал Тацит! - наставительно произнес Славка. - И вообще, старик,
брось хныкать и собирайся. Ничего не поделаешь. "Жизнь принуждает человека
ко многим добровольным действиям", как справедливо заметил Станислав Ежи
Лец.
Я допил кофе и начал вызывать по телефону такси. Такси пообещали дать
сразу, но не звонили так долго, что я начал тревожиться, а Славка
процитировал Руставели:
- "Кто презренней ратоборца, опоздавшего в поход?"
Потом машину выслали. Я нес Барса на руках, укутав его в кусок старой
портьеры. Барс весь дрожал, а у меня не было сил внушить ему что-либо, и я
уж старался не думать, что же будет там, перед большой аудиторией.
Славка бодро приплясывал сбоку и говорил Барсу:
- Не переживай так ужасно, Барсище! "Плох тот воин, который со стонами
следует за своим командиром!" Тебе плевать, что это сказал Сенека Младший,
но ты все же постигни смысл и уймись!
Барс почему-то так разозлился не то на Славку, не то на Сенеку, что
зашипел.
Мне это не понравилось: Барс шипел очень редко и всегда по серьезным
поводам. Я даже остановился и проверил - не болит ли у него что-нибудь. Но
ничего такого не было, а если Барс шипел от страха и тревоги уже сейчас,
то, значит, дело плохо.
Я не появлялся в зале, а сидел в комнатушке за сценой и всячески
успокаивал наших зверей, попутно прислушиваясь к тому, что делается на
сцене. Гладил кота, чесал ему баки, бормотал ему на ухо нежности - он
перестал, по крайней мере, дрожать. Барри тихо лежал на полу, однако и он
волновался - тяжело дышал, нервно постукивал хвостом. А уж когда начало
сказываться действие стимулятора (Володя велел дать ему дозу за полчаса до
выступления), Барри и вовсе заволновался, начал жмуриться, слабо
повизгивать и вздрагивать.
Лучше всех нас вел себя Володя. Он сделал очень толковый и остроумный
доклад. Наверное, он все это время исподволь готовил доклад - не только
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг