Линьков даже не сказал, когда снова придет, и придет ли вообще, -
попрощался вежливенько и ушел, а я словно пристыл к табурету и
бессмысленно глазел на дверь.
Впрочем, сидел я так недолго. Минут через пять позвонила мне Лерочка и
заявила, что она обязательно-обязательно должна поговорить со мной, и
притом немедленно. Я посмотрел на часы - было уже без четверти пять - и
ответил, что она может прямо сейчас прийти ко мне в лабораторию. Лера
сказала: "Ой, я тогда приду ровно в одну минуту шестого, ладно?" Одну
минуту она, видно, присчитывала на скоростной пробег по двору, по коридору
и по лестнице.
Я позвонил Шелесту, больше для проформы: я еще при Линькове звонил, и
мне сказали, что он вряд ли вернется сегодня в институт. Шелеста не было,
я мог считать себя свободным, а разговор с Лерой меня интересовал, так что
я с нетерпением ждал, когда же настанет одна минута шестого.
Что меня сразу удивило: Лера явно злилась на Линькова. Я сказал, что он
человек умный и симпатичный, а Лера покраснела до ушей и заявила, что
Линьков вот именно ничуточки не симпатичный и никакой не особенно умный, а
даже скорее наоборот. Я начал допытываться, в чем дело, но Лера сказала,
что просто Линьков произвел на нее неприятное впечатление. Но я постепенно
восстановил ход ее разговора с Линьковым, и тогда все стало ясно. А то мне
трудно было поверить, что сверхвежливый А.Г.Линьков способен обидеть
девушку, да еще такую милую, как Лера.
Насчет Аркадия она могла мне вообще ничего не объяснять, я таких
историй навидался, за последние два года в особенности: проведет Аркадий с
какой-нибудь девицей денек-другой, в кино сходит либо на лыжную прогулку,
например, - девица потом рассчитывает на дальнейшие встречи, а Аркадий
успел осознать, что с ней разговаривать не о чем, значит, и встречаться
больше неохота... Я сильно подозревал, что в эксплуатационный корпус
Аркадий потом ходил вовсе не из-за Леры. К ней-то он, естественно,
заглядывал, - он же вежливый и вообще по сути добрый, обижать девушку ему
не хотелось, вот он и отделывался обаятельными улыбочками да ссылками на
занятость. Поэтому я слушал щебетание Леры насчет того, как исключительно
хорошо относился к ней Аркадий, а сам искал зацепку, чтобы деликатно
расспросить ее о других участниках праздника. Мне это было легче, чем
Линькову: я не следователь, я свой, я друг Аркадия... Лера мне сама все
рассказала, не дожидаясь расспросов, да еще с такими подробностями,
которых Линькову нипочем бы не сообщила. Мне эти подробности тоже,
собственно говоря, были ни к чему в деловом смысле, но речь шла об
Аркадии, и я слушал все.
Вскоре, однако, я почувствовал, что еще немного поговорим мы об
Аркадии, о веселом, обаятельном, чутком, остроумном - словом, о живом
Аркадии! - и я волком выть начну. Лера то и дело говорила о нем, забывая
прибавить "был", и мне от этого становилось еще страшней и тоскливей. Я
начал непроизвольно вздыхать, ерзать, и тут Лера проявила женскую чуткость
- всхлипнула, аккуратно утерла глаза и нос красивым цветастым платочком и
заверила, что она вполне понимает и разделяет мои чувства.
- Мне самой знаешь как тяжело вспоминать! - сказала она под конец.
И это меня разозлило почему-то. Я, конечно, видел, что Лере очень жаль
Аркадия, но разве это сравнишь...
Эта мимолетная злость помогла мне вернуть равновесие, и я вскоре поймал
в словах Леры ниточку, за которую можно ухватиться. Лера сказала, что
Аркадию очень понравилось, как она поет, и песни ее тоже понравились.
- Он меня даже записать хотел, на магнитофон! - добавила она. - Нет,
правда! Ты что, не веришь?
- Что ты, Лерочка! - поспешно возразил я. - Просто я как-то не
наблюдал, чтобы Аркадий записывал песни. Он больше джазом увлекался.
Правда, есть у него негритянские спиричуэлс...
- А у меня как раз одна песня в стиле спиричуэлс! - заявила Лера. - Не
моя, конечно, я своих не пишу, но очень хорошая. И насчет джаза он тоже
сговорился кое-что переписать...
- С кем это? - сразу же спросил я. - С кем сговаривался-то?
- С Женькой Назаровым, с кем же еще! У Женьки и магнитофон особенный,
со стереозвуком, и джазовых записей - ну, уйма!
- А с Раиным кавалером Аркадий не говорил?
- Ты смотри! - удивилась Лера. - Только и разговоров, что про этого
Роберта! То следователь спрашивал, теперь ты... Да о чем с ним говорить,
господи!
- О джазе, например, - терпеливо разъяснил я. - О магнитофоне. О
пленках.
- Так у него нет магнитофона! И вообще он не соображает, что к чему.
- Лерочка, золотко! - взмолился я. - А ты, часом, не знаешь, где живет
Женька Назаров? Очень мне нужно его повидать!
- Подумаешь, проблема! - с удовольствием ответила Лера. - Проводишь
меня домой - и все. Женька в нашем доме живет.
По дороге Лера всячески старалась выведать, зачем мне понадобился
Женька, но я только пообещал ей рассказать все впоследствии.
- Вот, пожалуйста, - сказала Лера, когда мы подошли к ее дому на
Пушкинской. - Тут тебе и Женька, тут тебе и джаз на всю катушку. Ох и
надоел он мне с этим джазом! Как весной откроешь окна, так до осени покою
нет. Вот я нарочно пойду с тобой и прочищу Женьке мозги... Да не бойся, я
на минуточку, а потом уйду, не буду мешать. Тайны Парижа, подумаешь!..
Мы с Назаровым не были знакомы, но Лера нас представила друг другу,
кратко и выразительно проработала соседа за лишние децибелы шума и
застучала каблучками вниз по лестнице.
- Видал? - сумрачно сказал Женька. - Тоже мне уровень культуры! Такой
джаз, это ж слушать и слушать, а она говорит - шум! Да сама же она и
шумит, а вовсе не джаз!
- Может, ты чуточку завышаешь громкость? - осторожно сказал я. -
Слух-то у тебя вроде нормальный...
- Для них же и стараюсь! - Женька широким жестом обвел стены, включая в
свою музыкальную орбиту всех соседей. - То есть ужас до чего неразвитой
народ в нашем доме! И как-то нет у них даже стремления развиваться...
Женька был худенький, хрупкий рыжеволосый паренек, с виду совсем
мальчишка. Я его замечал раза два в институте и думал: чего этот пацан тут
крутится? И губы он надувал совсем по-детски, когда жаловался на
неразвитых соседей. Поворчав еще с минуту, он выключил магнитофон и
поинтересовался, зачем я пришел.
Лера была права: это он говорил с Аркадием о джазовых записях. Аркадий
хотел переписать себе кое-что из его фондов ("У меня, знаешь, уникальные
есть вещи!" - с гордостью пояснил Женька), но не знал, где добыть пленку,
и Женька ему посоветовал обратиться к Марчелло.
- Марчелло? - переспросил я.
- Ну, прозвали его так... Он на Марчелло Мастрояни похож - не вообще, а
в фильме "Развод по-итальянски", там он с усиками и такой какой-то...
неприятный.
- А на Раджа Капура он не похож? - осведомился я.
- На Раджа Капура? - Женька подумал. - А шут его знает. Я Раджа Капура
толком не помню. Видел я "Бродягу", но давно, еще в школе когда" учился.
Ну да, он Раджа Капура не помнит, а Анна Николаевна скорей всего
"Развод по-итальянски" не видела: за семьей недосуг. Наверное, это и есть
тот самый тип - чернявый, с усиками...
- Мне вот тоже пленка позарез необходима! - заявил я. - Где бы его
найти, этого Марчелло?
- А он в "Радиотоварах" работает, на проспекте Космонавтов. Лучше всего
к закрытию магазина приходить, тогда с Марчелло общаться легче. Да ты вот
сейчас и иди! - посоветовал Женька, глянув на часы. - Пока дойдешь, как
раз без четверти семь будет. Ты к Марчелло подойди, прямо к прилавку, и
скажи потихоньку: "У меня к вам дело, буду ждать на улице". И все. Как
закроют магазин, Марчелло к тебе выйдет.
Я, конечно, сразу же отправился в "Радиотовары". Продавцов там работало
всего двое; один из них был пожилой, толстенький и лысенький, и ошибиться
было невозможно, хотя чернявый продавец ничуть не походил ни на Раджа
Капура, ни на Марчелло Мастрояни: неказистый парень, даже вроде
кривобокий, и лицо неприятное. Но усики у него действительно имелись, и
густая черная шевелюра тоже.
Народу в магазине было немного, я без труда выискал кусочек пустого
пространства у прилавка и, слегка перегнувшись к чернявому продавцу,
полушепотом сообщил, что у меня есть дело и я буду ждать на улице.
Марчелло, ничуть не удивившись, кивнул и отошел к полкам, а я побродил
вдоль прилавков, разглядывая приемники, радиолы и магнитофоны, потом вышел
на улицу.
Ровно в семь откуда-то из-за угла вынырнул Марчелло, и его сразу
обступили, а я стоял поблизости и терпеливо дожидался, пока он договорится
со всеми своими клиентами. Марчелло раза два искоса поглядывал в мою
сторону; мне показалось, что он нервничает. Наконец он освободился и
бочком двинулся ко мне. Придвинувшись вплотную, он исподлобья, снизу вверх
поглядел на меня желтыми, кошачьими глазами и хрипловато спросил:
- Вы насчет чего интересуетесь?
Я, пока дожидался, прикинул, как с ним разговаривать.
- В основном насчет Джонни Холидея, - небрежно сказал я. - Есть у вас
что-нибудь новенькое? Или шейк свеженький, если имеется.
Марчелло прокашлялся и посмотрел в сторону.
- Откуда у меня такое... - угрюмо пробормотал он.
- Ну вот! - Я изобразил глубочайшее разочарование. - А Женька Назаров
уверял, что для вас ничего невозможного нет.
- Назаров - это кто такой? - недоверчиво прохрипел Марчелло.
- Да бросьте вы! - притворно огорчился я. - Женьку Назарова не знаете?
Такой маленький, рыженький, на Пушкинской живет. У него же уникальные
джазовые пленки, что вы!
- Прямо - уникальные! - презрительно отозвался Марчелло.
- Ну ладно, - примирительно сказал я. - Это мне понятно: вы же
специалист, он себя тоже считает специалистом... Словом, дискуссия на
профессиональной почве!
- А чего мне с ним дискуссии вести? - Марчелло хмыкнул. - Специалист,
тоже мне! Больше воображения, чем соображения.
Он, видимо, за что-то обиделся на Женьку. Но меня это даже устраивало.
- Ну ладно, забудем о Назарове, раз вы с ним не в ладах, - сказал я
уступчиво. - Мне ведь про вас не только он рассказывал, а еще и Аркадий
Левицкий.
Я говорил это небрежным тоном, но исподтишка наблюдал за Марчелло. Он
довольно кисло отреагировал на упоминание об Аркадии: скривился весь и
опять хмыкнул.
- Это ваш приятель, что ли, Левицкий-то? - спросил он с горечью.
- Ну, не то чтобы приятель, - осторожно сказал я. - Работаем мы
вместе...
- Работа у вас, конечно, интересная, - с оттенком уважения заявил
Марчелло. - Передовая, можно сказать, работа. Передний край науки! Вы не
смотрите, что я в торговой сети работаю и тому подобное, - он впервые
повернулся ко мне лицом и заговорил без хмыканья и гримас. - Я все же
техникум окончил, по ремонту аппаратуры два года работал... в технике
прилично разбираюсь. И я науку ценю. Но если ты ученый, так ты должен быть
культурный человек, да? Но не хам. Этого я не признаю, когда хамят. Хамить
может кто? Вахтер какой-нибудь, если лезешь, куда не надо, или дворник. За
прилавком у нас некоторые тоже хамят, это да, бывает. Но они отчего хамят?
От усталости, это я вам точно говорю...
- Но ведь ученый тоже может уставать? - осторожно вставил я.
- Может, - неохотно согласился Марчелло. - Может ученый тоже утомиться.
Но не до такой степени, чтобы на людей кидаться, да?
- Это вы про Левицкого, что ли? - осведомился я.
- А то про кого же! Я к нему как к человеку, со всей душой, а он...
- Недоразумение какое-нибудь вышло? - полувопросительно,
полуутвердительно сказал я, давая понять, что между такими людьми речь
может идти лишь о недоразумении и ни о чем другом.
Марчелло клюнул на этот уважительный тон.
- Вас как зовут? - быстро спросил он. - Борис? Давайте будем знакомы.
Меня Виталий зовут, Марчелло - это так просто, прозвали... Насчет пленок я
приложу усилия, не сомневайтесь... У вас какой магнитофон?
- "Яуза"... - смущенно соврал я, ничего не придумав заранее.
- Что ж это вы? - укоризненно заметил Марчелло. - "Яуза" - это не
разговор. Хотите, такой вам предмет достану, прямо ахнете! Вам в какую
сторону? Ну, мне тоже примерно туда. Пойдемте, а то здесь маячить не к
чему, у самого магазина.
Мы двинулись к перекрестку, и Марчелло сразу же вернулся к разговору о
том, кто и почему может хамить. Видно, Аркадий его здорово задел!
- Я не возражаю! Ученый - тоже человек, - говорил он, обиженно кривя
длинные бледные губы. - Вот вы говорите" ученый утомиться может. Это я
понимаю, это бывает. Но тут никакая не усталость была, поскольку в
выходной день, и ничего он не делал, а лежал на диване и слушал радио.
Значит, что? Значит, хамство, да? - Марчелло победоносно поглядел на меня.
- О чем я и говорю!
- А что он такое сделал? - спросил я. - Аркадий действительно
вспыльчивый, из-за пустяка иногда заводится с пол-оборота...
- Я тоже вспыльчивый... - пробурчал Марчелло.
Я его еще немножко подначил, и он выложил мне всю историю.
- Он ко мне сначала за пленками явился, вот как вы хотя бы, -
рассказывал Марчелло. - Я, конечно, постарался, организовал все по его
желанию, доставил. И он, ничего не скажу, оценил правильно. Кофе мы с ним
пили у него дома; "Цинандали" немножко приняли, поговорили про науку, про
технику, ну, личных проблем тоже коснулись... Он мне даже открыл
по-дружески, что имеются у него серьезные осложнения в личной жизни.
Я споткнулся на ровном месте. Аркадий за бутылкой вина жалуется
какому-то мелкому жулику на любовные неудачи! Бред, фантастика! Да нет,
просто врет этот самый Марчелло, цену себе набивает...
- Какие же у него такие осложнения? - Мой голос звучал почти спокойно.
- Я что-то ни о чем не слыхал, хоть мы с ним в одной лаборатории...
- Он подробностей не сообщал, - с сожалением признался Марчелло. - А я
посчитал, что если вопросы задавать, то это будет с моей стороны
нахальство. Я сам лишнего не спрашиваю и, чтобы у меня спрашивали, тоже не
одобряю. Но просто я с ним поделился насчет своих затруднений в личной
жизни... Знаете, с женой развожусь, ну, понятно, начинается волынка по
линии жилплощади и всякое такое. Но он послушал немного, потом спрашивает:
"Да ты ее любишь или нет, не пойму что-то?" А я что могу ответить? В свое
время, год назад, безусловно любил, иначе зачем бы женился. А за год
совместной жизни она мне так в печенку въелась, хоть в Антарктиду от нее
беги. Ну, Левицкий тогда и говорит: "Это все чепуха, если так! Не
переживай, все рассосется". Поскольку у меня в тот период переживания были
очень сильные, я задал ему серьезный вопрос: "А что же тогда не чепуха?
Если вы имеете в виду науку, то наука сама по себе, а личная жизнь все
равно имеется". Говорю ему - у меня все же семья распадается, и вдобавок
придется комнату где-то снимать, не хочу я скандалить из-за жилплощади. "А
у вас, спрашиваю, неужели не бывает осложнений в личной жизни?" Это я уже
нахально спросил, потому что он так несерьезно отнесся к моим
переживаниям. А он вдруг ни с того ни с сего как засмеется! Потом видит,
что я совсем обиделся, и говорит: "Бывают и у меня осложнения, не думай.
Еще и какие! Я сейчас в такой переплет попал - будь здоров!" Серьезно
сказал, с волнением в голосе. Ну, я тут спрашиваю: "Любовь, что ли?" Но он
только рукой махнул и говорит: "Что любовь, тут дело посерьезней". А я
говорю, что ежели дружба, то лучше дружбу не ломать, найти общий язык. Он
опять засмеялся и говорит: "Общий язык имеется, но не в этом дело. Такой
переплет получился, что не выберешься". Но он не от веселья смеялся, а
так, для прикрытия чувств.
Вот, пожалуйста! Обаяние Аркадия действовало безотказно - что на
женщин, что на мужчин. Стал бы этот Марчелло за мной такие тонкости
подмечать, как же! Но до чего же тяжело было Аркадию, если он... А
впрочем, это даже понятно: никому из институтских он и виду не подал бы,
что переживает, а здесь человек совершенно чужой, посторонний, да вдобавок
просто к слову пришлось, разговор так повернулся...
- Я набрался нахальства, - продолжал Марчелло, - спросил еще: "Очень
близкий друг?" Он говорит: "Ближе уж некуда". И больше ни словечка не
сказал на эту тему. Вскоре мы и попрощались.
Мне казалось, что я тоже ни слова больше не выговорю, что вообще убегу
сейчас куда глаза глядят. Но я продолжал шагать рядом с Марчелло и даже
заговорил, откашливаясь, сдавленным голосом:
- Мне непонятно, за что же вы обиделись на Левицкого? Не всякий любит
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг