каждого свои хлопоты и заботы. А скорее всего, нет у нас никаких братьев
по разуму. Есть только жажда зрелищ, свойственная человеку! А ведь что
может быть более грандиозно и увлекательно, чем зрелище космического
Контакта...
Я с любопытством посмотрел на Линькова. Рассуждал он, по-моему, не
очень-то логично и уж наверняка не слишком весело!
- А что практически делает Чернышев? - помолчав, спросил Линьков.
- Практическая идея такова; продлить, растянуть естественное время
самых коротких процессов. Скажем, вдвое-втрое увеличить этот квант
времени. В небольшом объеме, конечно. Так, чтобы этот объем был еще занят
"нашими" частицами в тот момент, когда там должны появиться частицы
другого мира.
- Чего же можно тогда ожидать? Взаимодействия? - спросил Линьков.
- Непонятно пока. Может быть, конечно, и взаимодействие, тогда это тоже
очень интересно. Можно зарегистрировать и изучить свойства "тех" частиц.
Но Чернышев предполагает, что можно просто рассогласовать "мигания" в этом
объеме так, чтобы в конце концов часть нашего мира вдвинулась в тот, а
часть того - вошла в наше пространство. Особенно если подготовить в этом
объеме вакуум, то есть начисто убрать частицы нашего мира. Уж тогда, если
там появится какая-то частица, дело ясное: она из того мира. Ведь теорию
Бонди - Хойла о творении вещества из ничего сейчас никто уже всерьез не
принимает.
- Ну и как, получается что-нибудь? - поинтересовался Линьков.
- Пока немногое. Они экспериментируют с полями, с потоками тахионов,
воздействуют на обычные частицы, замеряют времена распадов, рождений. В
общем, пока все работы идут на элементарном уровне... Я имею в виду - на
уровне элементарных частиц в ускорителях, в объемных резонатронах...
Смотреть там особенно нечего, таких эффектов, как у нас, не увидишь...
По коридору прошел Юрочка Масленников. Он с любопытством поглядел на
нас и остановился.
- Слушай, Борис, ты не Чернышева, часом, ждешь? - спросил он,
исподтишка разглядывая Линькова. - Так учти: у них в отделе по пятницам
семинар.
Чтоб тебе, а у меня-то из головы вон! Значит, Чернышева сегодня мы не
увидим - семинар начинается в два и наверняка продолжится до конца
рабочего дня.
- Ладно, - сказал Линьков, глянув на часы, - тогда, если не возражаете,
мы посидим полчасика в вашей лаборатории, и вы эти сведения выдадите мне
сухим пайком, так сказать.
Я не возражал, и мы отправились в лабораторию.
- Странная все же штука! - задумчиво говорил Линьков, пока мы шагали по
коридору. - Ведь фактически ничего мы раньше о времени не знали. А думали,
что знаем все. Лет десять назад само название "Институт Времени" вызвало
бы крайнее недоумение. "Время? Чего ж тут изучать? Ясное дело - все течет,
все меняется".
"Разговорился все же, разговорился!" - думал я, поглядывая на него.
- Да уж, - сказал я вслух, - когда наш институт создавался, таких
разговоров мы наслушались вдосталь. У нас ведь тогда актив был
скромненький - несколько петель во времени для макроскопических объектов
да серии опытов с элементарными частицами в ускорителях. Нам и говорили,
что для этого достаточно будет организовать отдел, что дальше части мы
практически не двинемся, с макротелами - это случайные удачи, повторить их
не удастся... В общем, хулителей и скептиков хватило бы, чтоб угробить два
таких института.
- А с чего, собственно, началась вся эта затея? - спросил Линьков,
когда мы уселись на табуретах в лаборатории.
- Да началась в основном с теории, - сказал я. - Появились
теоретические работы, которые исходили из возможности существования
частиц, движущихся быстрее света. У Файнберга из Штатов была такая идея, и
у нашего Терлецкого. Японцы опубликовали парочку расчетов...
- Это, значит, вопреки Эйнштейну? - быстро спросил Линьков.
И он туда же - "вопреки Эйнштейну"! Почти все неспециалисты, как
услышат о сверхсветовой скорости, так сразу решают, что это противоречит
теории относительности.
- Нет, здесь совсем другое, - терпеливо разъяснил я. - В работах, о
которых я говорил, принимается, как и у Эйнштейна, что обычные частицы из
нашего мира - ну, те, из которых мы состоим, - не могут даже достигнуть
скорости света, а тем более превысить ее. Предполагается другое - что за
этим световым барьером могут существовать особые частицы, которые никогда
не имеют скорости ниже, чем световая... В общем, вроде как особый мир,
симметричный нашему - что касается световой скорости. У нас частицы не
могут подняться до этого барьера, а там не могут опуститься ниже его.
Симметрия, правда, не полностью соблюдается: у нас ведь существует
наименьшая скорость - ноль, а там наибольшей скорости нет - частица может
двигаться даже с бесконечной скоростью...
- Но, позвольте, тогда ведь вся логика теории относительности летит к
черту! - удивился Линьков. - Если существует бесконечно быстрый сигнал, то
существует и абсолютное время, и, значит, вся ньютоновская физика верна!
Где же тут Эйнштейн?
- Ну да, так получается, если считать, что скорость света - рядовая
скорость, - возразил я. - Большая, но рядовая. А опыт говорит, что это не
так, что она не рядовая, а абсолютная. Во всех работах по сверхсветовым
частицам, по тахионам так и принимается, что скорость света - особенная. А
бесконечно большая скорость - как раз рядовая. По отношению к нам,
например, тахион имеет бесконечную скорость, а по отношению, допустим, к
Сириусу - очень большую, но не бесконечную. А скорость света и там и тут
остается одинаковой...
- Ах, такие пироги, значит? - задумчиво проговорил Линьков. - Тогда я
вообще не вижу, из-за чего весь шум!
- А шум именно из-за того, что если допустить и теорию относительности,
и существование тахионов, то нужно отбросить причинность, - объяснил я. -
Тогда сразу получается, что тахионы, взаимодействуя с обычным веществом,
могут передавать ему информацию из будущего. Вообще могут осуществлять
прямую связь прошлого с будущим и наоборот. Вот это и вызвало ужасные
вопли ортодоксов.
- Еще бы! - Линьков усмехнулся и покрутил головой. - Я и сам завопил
бы, если б сегодня своими глазами не посмотрел, как вы брусок гоняете
туда-сюда по времени.
- Ну, с бруском и вообще с нашими петлями дело сложнее, - сказал я. -
Мы даже не уверены, что тут все дело в тахионах. Вначале-то мы только эту
возможность и видели. Знаете, как обычно бывает: пока теоретики
переругиваются, экспериментаторы пробуют. Вот как раз Вячеслав Феликсович,
наш директор, и решил попробовать - первым у нас. Тут тоже отчасти случай
помог. В одном эксперименте, на ускорителе, наблюдался резкий скачок
энергии. Представляете, энергия частиц вдруг прыгает сама собой, и чуть ли
не на целый порядок. Искали причину - не нашли, думали рукой махнуть, а он
решил повторить опыт в точно таких же условиях. Получил опять скачок, и
вполне надежно. Более того: оказалось, что эти скачки энергии, если их
пронаблюдать подольше, периодически повторяются.
- И как же он это объяснил?
- Предположил, что тут мы имеем дело с передачей энергии из будущего в
прошлое. Частица словно бы сама себе передает энергию. Авансом, так
сказать.
- И массу, конечно?
- Да, и массу. Вообще материя переносится вспять, против пресловутой
"стрелы времени". Просто повезло, что наткнулись на такие поля и вообще на
такие условия, когда частица усиленно генерирует эти сверхсветовые тахионы
и потом сама же их поглощает.
- Ну, наткнуться мало все-таки, надо понять, - заметил Линьков.
- В этом все и дело! Когда Вячеслав Феликсович выдвинул свое
объяснение, никто сначала верить не хотел, кроме энтузиастов, конечно. Но
все-таки разрешили опыты продолжать. Тогда всего одна группа работала, и в
основном на ускорителях. Их главным образом интересовало, как усилить
эффект и перенести его на макротела. Первую хронокамеру прямо и
скопировали с ускорителя. Воспроизводимость результатов была хуже некуда!
Ну, а потом постепенно пошло дело, наладили настоящие хронокамеры - вот
как наша, - научились брусочки забрасывать и возвращать... Так и движемся
- осторожненько, ощупью... А я и сам иногда не понимаю, чего это мы так
осторожничаем? Ну, не замкнем мы какую-нибудь петлю: например, брусок из
будущего примем, а обратно его возьмем да не отправим. Допустим даже, что
из-за этого микровоздействия вся наша история перейдет на другую мировую
линию. Ну и что?
- Непредвиденные последствия... - неопределенно отозвался Линьков. -
Возможность катастрофы...
- На нашей мировой линии такая возможность, вы думаете, исключается? -
ехидно спросил я. - А по-моему, существуют абсолютно равные шансы за то,
что на другой мировой линии нас ожидает не ухудшение, а улучшение.
Абсолютно равные! По крайней мере для нас, пока мы не научимся
рассчитывать будущее. Да ведь в данном случае и разница-то ерундовая: на
одной линии кто-то послал брусок из будущего в прошлое, а на другой - нет.
А вообще-то я иногда думаю о тысячах, да что там о тысячах - о миллионах
неиспользованных вариантов будущего, которые можно было бы осуществить
таким вот путем!
- Наудачу? Этак можно здорово нарваться... - меланхолически заметил
Линьков. - Помните "Конец Вечности" Азимова? Там эти Вечные так солидно
обдумывали и рассчитывали все варианты Минимально Необходимых Вмешательств
в историю - и то просчитались в конце концов... А где уж нам...
- Да... Вечным хорошо было - они сидели вне потока времени и могли
проверить даже отдаленные результаты своих действий. При таких условиях
работать одно удовольствие! Можно даже щеголять мастерством, добиваться
наиболее экономных и изящных вариантов. А мы в этом потоке времени с
головой утопаем. И все-таки, я думаю, рассчитать кое-что возможно! И
стоило бы хорошенько подготовиться да рискнуть! Ох, стоило бы!..
Тут наступила долгая пауза. Я представил себе, как это здорово будет,
если удастся рассчитать, что нужно для спасения человечества от угрозы
термоядерной войны. Кто знает, может, для этого достаточно было бы лет
сорок назад перекрыть на часок движение на какой-то улице какого-то
города. Или еще что-нибудь в этом роде. И - р-раз! - покатилась история с
этой минуты по другому пути, все дальше отклоняясь от прежней трассы.
- Насчет изменения будущего - тут я согласен, - сказал Линьков. - Мы
все равно меняем будущее, любыми своими действиями. Даже бездействием...
Ничего не делать - это, в сущности, тоже вариант действия. Но что касается
прошлого - дело совсем другое. Ведь изменив прошлое, мы изменяем настоящее
- то, в котором сегодня живем. Тут уж я не знаю... в общем, надо бы
поосторожнее с этим...
- Да я вполне приветствую осторожность! - откликнулся я. - Только я; по
правде говоря, сомневаюсь, что можно так уж основательно изменить прошлое.
Читал я, помню, такой фантастический рассказ. Там люди отправлялись на
экскурсию в далекое прошлое и охотились на заранее отмеченных динозавров;
скажем, известно, что этот именно ящер через пять минут утонет в
асфальтовой яме, и ничто не изменится, если его застрелят на три-четыре
минуты раньше этого... Но один из экскурсантов случайно раздавил бабочку,
и в результате, вернувшись в будущее, они обнаружили там вместо
демократического строя - фашистский.
- Это рассказ Рэя Брэдбери "И грянул гром", - сказал Линьков.
"И все-то он знает, все-то помнит! - ужаснулся я. - Не человек, а ЭВМ с
долгосрочной памятью!"
- Да, действительно Брэдбери. Так вот, по-моему, ни бабочка, ни брусок,
что с ними ни случись, на ход истории не повлияют. Нужна целая серия
продуманных, целенаправленных действий, тогда и мелочами можно добиться
серьезных результатов. Постепенно, по волоконцу, можно перерезать толстый
канат. А если отщипнешь одно волоконце, ничто не изменится. Да вот в том
же "Конце Вечности" правильно, по-моему, говорится о затухающих изменениях
реальности: они расходятся все шире, как круги по воде, и постепенно,
вдали, сходят на нет. Не так-то легко повлиять на ход истории! Почему я и
думаю, что зря мы осторожничаем со своими брусками, ничего они вообще не
изменят, сколько их ни перебрасывай во времени.
- Наверное, вы правы, - сказал Линьков. - Мир ведь статистичен. Это
миллионы событий, в общем-то, случайных. Можно заменить десятки и тысячи
событий другими, а историческая тенденция останется та же. И результат
будет тот же. И вообще, по-моему, с изменяющимися временами дело обстоит
несколько иначе, - я имею в виду мировые линии, о которых вы говорили.
Конечно, строго говоря - очень-очень строго! - две линии, на одной из
которых бабочка жива, а на другой раздавлена, отличаются друг от друга. Но
это отличие можно установить только при помощи каких-то сверхмощных, еще
несуществующих "временных микроскопов". А если смотреть на события
обычным, невооруженным человеческим взглядом, то никакой разницы не
увидишь. И не только две линии, а пожалуй, тысячи и миллионы теоретически
различных линий могут на практике быть неотличимо схожими. По-моему, нужно
ввести какой-то интервал исторической неопределенности, что ли. Для
допуска на всякие вмешательства, в пределах которого все заново
возникающие мировые линии, все измененные будущие окажутся практически
одинаковыми.
Я посмотрел на Линькова с уважением - в который раз за сегодняшний
день! Он был абсолютно прав. Если начнешь двигаться, так сказать, поперек
мировых линий, расходящихся из одного и того же прошлого, то придется,
наверное, пересечь миллионы их, прежде чем наткнешься на историю,
существенно отличающуюся от нашей.
- Конечно, вы правы, - продолжал Линьков, - необходима серия, и
довольно длительная серия воздействий, чтобы две мировые линии существенно
разошлись. Но это если говорить о мелких воздействиях. А как быть с более
серьезным Вмешательством? Если, допустим, явиться в прошлое и убить
Гитлера, прежде чем он станет фюрером?
- Ну, об этом тоже рассказ был написан, - сказал я. - Что, дескать, в
действительности - ну, конечно, не в нашей, а в той, что существовала до
изменения, - был не Гитлер, а какой-то другой тип, вроде него. Герой
рассказа специально вернулся в прошлое, чтобы убить этого типа в юности. И
тогда вместо него вождем фашистов стал Гитлер. Так что мы живем уже в
измененном времени. Но изменения-то произошли в частностях - в судьбе
Гитлера, например, - а исторические закономерности сохранились, это в
рассказе правильно показано...
- Это "Демон истории" Гансовского, - сказал Линьков. - Я его и имел в
виду, когда приводил пример.
Я уже перестал удивляться. Линьков, наверное, на всех викторинах брал
призы за эрудицию. Ну, пускай себе блещет познаниями и логикой, лишь бы на
меня не сердился.
- А что, Борис Николаевич, - мечтательно говорил совсем уже оттаявший
Линьков, - может, мы с вами и вправду живем во времени, кем-то
основательно измененном, только не подозреваем этого?
- А я даже не сомневаюсь в этом, - ответил я. - Мы столько раз давили
своими брусочками если не бабочек, то еще чего-нибудь, что я уж и не
представляю, в котором по счету варианте истории живу. Только насчет
макровоздействий вроде убийства Гитлера - это для нас, к сожалению,
фантастика! Вы же сами видели наши хронокамеры: брусочек, подставочка,
десятиминутный заброс... Разве этим добьешься реального изменения истории!
Есть такие вещи, которые в принципе возможны - ну, например, фотонный
звездолет, - но технически неосуществимы. А на практике это ведь все
равно, нельзя их осуществить в принципе или же только по техническим
причинам. Раз нельзя, для нас это все равно не существует.
Тут Линьков глянул на часы и вздохнул.
- Да уж, - сказал он, вставая, - чего нет, то не существует, но с меня
лично вполне хватает того, что есть и что очень даже существует. Например,
существует необходимость прервать интересный для меня разговор о
философских проблемах хронофизики и отправиться метров на четыреста к
востоку, чтобы затеять другой разговор, гораздо менее интересный и,
вероятно, вообще бесполезный.
- Это куда же вы... на четыреста метров к востоку? - обескураженно
спросил я.
Язык-то я прикусил, да с опозданием на полсекунды. Дернуло же меня
лезть с вопросами! Я и сам ведь вполне мог додуматься, что идет Линьков к
той Раечке, кавалер которой вроде бы смахивает на Раджа Капура. Линьков
будто и не рассердился, ответил вполне вежливо, что идет в парикмахерскую
на угол Гоголевской и что, по его расчетам, эта парикмахерская удалена от
лаборатории примерно на четыреста метров к востоку. Но глаза у него
сделались опять отчужденные, холодные, и все дальнейшие вопросы так и
завязли у меня в горле.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг