пальто, котелке, с тросточкой, видимо, вышедший погулять, так
как за его свободную руку держалась девочка лет пяти.
- Паркер! - вскричал я, становясь перед ним лицом к лицу.
- Верно, - сказал Паркер, всматриваясь. Память его
усиленно работала, так как лицо попеременно вытягивалось,
улыбалось и силилось признать, кто я такой. - Что-то
припоминаю, - заговорил он нерешительно, - но извините,
последние годы плохо вижу.
- "Золотая цепь"! - сказал я.
- Ах, да! Ну, значит... Нет, разрази бог, - не могу
вспомнить.
Я хлопнул его по плечу: - Санди Пруэль, - сказал я, - тот
самый, который все знает!
- Паренек, это ты?! - Паркер склонил голову набок, просиял
и умильно заторжествовал:
- О, никак не узнать! Форма к тебе идет! Вырос, раздвинулся.
Ну что же, надо поговорить! А меня вот внучка таскает: "пойдем,
дед, да пойдем", - любит со мной гулять.
Мы прошли опять в "Тонус" и заказали вино; девочке
заказали сладкие пирожки, и она стала их анатомировать
пальцем, мурлыча и болтая ногами, а мы с Паркером унеслись за
пять лет назад. Некоторое время Паркер говорил мне "ты", затем
постепенно проникся зрелищем перемены в лице изящного
загорелого моряка, носящего штурманскую форму с привычной
небрежностью опытного морского волка, - и перешел на "вы".
Естественно, что разговор был об истории и судьбе лиц, нам
известных, а больше всего - о Молли, которая обвенчалась с
Дюроком полтора года назад. Кроме того, я узнал, что оба они
здесь и живут очень недалеко, - в гостинице "Пленэр",
приехали по делам Дюрока, а по каким именно, Паркер точно не
знал, но он был у них, оставшись очень доволен как приемом, так
и угощением. Я был удивлен и рад, но больше рад за Молли, что
ей не пришлось попасть в цепкие лапы своих братцев. С этой
минуты мне уже не сиделось, и я машинально кивал, дослушивая
рассказ старика. Я узнал также, что Паркер знал Молли давно, -
он был ее дальним родственником с материнской стороны.
- А вы знаете, - сказал Паркер, - что она приезжала
накануне того вечера, одна, тайно в "Золотую цепь" и что я ей
устроил? Не знаете... Ну, так она приходила проститься с тем
домом, который покойник выстроил для нее, как она хотела, -
глупая девочка! - и разыскала меня, закутанная платком по
глаза. Мы долго ходили там, где можно было ходить, не
рассчитывая кого-нибудь встретить. Ее глаза разблестелись, -
так была поражена, - известно, Ганувер размахнулся, как он
один умел это делать. Да. Большое удовольствие было написано
на ее лице, - на нее было вкусно смотреть. Ходила и замирала.
Оглядывалась. Постукивала ногой. Стала тихонько петь. Вот, -
а это было в проходе между двух зал, - наперерез двери прошла
та авантюристка с Ганувером и Галуэем. Молли отошла в тень, и
нас никто не заметил. Я взглянул, - совсем другой человек стоял
передо мной. Я что-то заговорил, но она махнула рукой, -
заторопилась, умолкла и не говорила больше ничего, пока мы не
прошли в сад и не разыскали лодку, в которой она приехала.
Прощаясь, сказала: "Поклянись, что никому не выдашь, как я
ходила здесь с тобой сегодня". Я все понял, клятву дал, как она
хотела, а про себя думал: "Вот сейчас я изложу ей все свои
мнения, чтобы она выбросила эти мысли о Дигэ". И не мог. Уже
пошел слух; я сам не знал, что будет, однако решился, а
посмотрю на ее лицо, - нет охоты говорить, вижу по лицу, что
говорить запрещает и уходит с обидой. Решался я так три раза и
- не решился. Вот какие дела!
Паркер стал говорить дальше; как ни интересно было слушать
обо всем, из чего вышли события того памятного вечера,
нетерпение мое отправиться к Дюроку росло и разразилось тем,
что, страдая и шевеля ногами под стулом, я, наконец, кликнул
прислугу, чтоб расплатиться.
- Ну, что же, я вас понимаю, - сказал Паркер, - вам не
терпится пойти в "Пленэр", Да и внучке пора спать. - Он снял
девочку со стула и взял ее за руку, а другую руку протянул мне,
сказав: - Будьте здоровы!..
- До свидания! - закричала девочка, унося пирожки в
пакете и кланяясь. - До свидания! спасибо! спасибо!
- А как тебя зовут? - спросил я.
- Молли! Вот как! - сказала она, уходя с Паркером.
Праведное небо! Знал ли я тогда, что вижу свою будущую жену?
Такую беспомощную, немного повыше стула?!
II
Волнение прошлого. Несчастен тот, кто недоступен этому
изысканному чувству; в нем расстилается свет сна и звучит
грустное удивление. Никогда, никогда больше не повторится оно!
По мере ухода лет, уходит его осязаемость, меняется форма,
пропадают подробности. Кажется так, хотя его суть та, - та
самая, в которой мы жили, окруженные заботами и страстями.
Однако что-то изменилось и в существе. Как человек, выросший
лишь умом - не сердцем, может признать себя в портрете
десятилетнего, - так и события, бывшие несколько лет назад,
изменяются вместе с нами и, заглянув в дневник, многое хочется
переписать так, как ощущаешь теперь. Поэтому я осуждаю
привычку вести дневник. Напрасная трата времени!
В таком настроении я отправил Дюроку свою визитную
карточку и сел, читая газету, но держа ее вверх ногами. Не
прошло и пяти минут, а слуга уже вернулся, почти бегом.
- Вас просят, - сказал он, и я поднялся в бельэтаж с
замиранием сердца. Дверь открылась, - навстречу мне встал
Дюрок. Он был такой же, как пять лет назад, лишь посеребрились
виски. Для встречи у меня была приготовлена фраза: "Вы видите
перед собой фигуру из мрака прошлого и верно с трудом узнаете
меня, так я изменился с тех пор", - но, сбившись, я сказал
только: "Не ожидали, что я приду?"
- О, здравствуй, Санди! - сказал Дюрок, вглядываясь в
меня. - Наверно, ты теперь считаешь себя старцем, для меня же
ты прежний Санди, хотя и с петушиным баском. Отлично! Ты
дома здесь. А Молли, - прибавил он, видя, что я оглядываюсь,
- вышла; она скоро придет.
- Я должен вам сказать, - заявил я, впадая в прежнее свое
легкомыслие искренности, - что я очень рад был узнать о вашей
женитьбе. Лучшую жену, - продолжал я с неуместным и
сбивающим меня самого жаром, - трудно найти. Да, трудно! -
вскричал я, желая говорить сразу обо веем и бессильный
соскочить с первой темы.
- Ты много искал, сравнивал? У тебя большой опыт? -
спросил Дюрок, хватая меня за ухо и усаживая. - Молчи. Учись,
входя в дом, хотя бы и после пяти лет, сказать несколько
незначительных фраз, ходящих вокруг и около значительного, а
потому, как бы значительных.
- Как?! Вы меня учите?"
- Мой совет хорош для всякого места, где тебя еще не знали
болтливым и запальчивым мальчуганом. Ну, хорошо. Выкидывай
свои пять лет. Звонок около тебя, протяни руку и позвони.
Я рассказал ему приключения первого моряка в мире,
Сандерса Пруэля из Зурбагана (где родился) под самым лучшим
солнцем, наиярчайше освещающим только мою фигуру, видимую
всем, как статуя Свободы, - за шестьдесят миль.
В это время прислуга внесла замечательный старый ром,
который мы стали пить из фарфоровых стопок, вспоминая
происшествия на Сигнальном Пустыре и в "Золотой цепи".
- Хорошая была страница, правда? - сказал Дюрок. Он
задумался, его выразительное, твердое лицо отразило
воспоминание, и он продолжал: - Смерть Ганувера была для
всех нас неожиданностью. Нельзя было подумать. Были приняты
меры. Ничто не указывало на печальный исход. Очевидно, его
внутреннее напряжение разразилось с большей силой, чем
думали мы. За три часа до конца он сидел и говорил очень
весело. Он не написал завещания, так как верил, что, сделав это,
приблизит конец. Однако смерть уже держала руку на его голове.
Но, - Дюрок взглянул на дверь, - при Молли я не буду
поднимать разговора об этом, - она плохо спит, если поговорить
о тех днях.
В это время раздался легкий стук, дверь слегка приоткрылась
и женский голос стал выговаривать рассудительным нежным
речитативом: "Настой-чи-во прося впус-тить, нель-зя ли вас
преду-пре-дить, что э-то я, ду-ша мо-я..."
- Кто там? - притворно громко осведомился Дюрок.
- При-шла оч-ко-вая змея, - докончил голос, дверь
раскрылась, и вбежала молодая женщина, в которой я тотчас
узнал Молли. Она была в костюме пепельного цвета и голубой
шляпе, При виде меня, ее смеющееся лицо внезапно остыло,
вытянулось и снова вспыхнуло.
- Конечно, я вас узнала! - сказала она. - С моей памятью,
да не узнать подругу моих юных дней?! Сандерсончик, ты
воскрес, милый?! Ну, здравствуй, и прости меня, что я сочиняла
стихи, когда ты, наверно, ждал моего появления. Что, уже
выпиваете? Ну, отлично, я очень рада, и.. и.. не знаю, что еще
вам сказать. Пока что я сяду.
Я заметил, как смотрел на нее Дюрок, и понял, что он ее очень
любит; и оттого, как он наблюдал за ее рассеянными, быстрыми
движениями, у меня родилось желание быть когда-нибудь в его
положении.
С приходом Молли общий разговор перешел, главным
образом, на меня, и я опять рассказал о себе, затем, осведомился,
где Поп и Эстамп. Молли без всякого стеснения говорила мне
"ты", как будто я все еще был прежним Санди, да и я,
присмотревшись теперь к ней, нашел, что хотя она стала вполне
развившейся женщиной, но сохранила в лице и движениях три
четверти прежней Молли. Итак, она сказала:
- Попа ты не узнал бы, хотя и "все знаешь"; извини, но я
очень люблю дразниться. Поп стал такой важный, такой
положительный, что хочется выйти вон! Он ворочает большими
делами в чайной фирме. А Эстамп - в Мексике. Он поехал к
больной матери; она умерла, а Эстамп влюбился и женился.
Больше мы его не увидим.
У меня были желания, которые я не мог выполнить и
беспредельно томился ими, улыбаясь и разговаривая, как
заведенный. Мне хотелось сказать: "Вскрикнем, - увидимся и
ужаснемся, - потонем в волнении прошедшего пять лет назад
дня, вернем это острое напряжение всех чувств! Вы, Молли, для
меня - первая светлая черта женской юности, увенчанная
смехом и горем, вы, Дюрок, - первая твердая черта мужества и
достоинства! Я вас встретил внезапно. Отчего же мы сидим так
сдержанно? Отчего наш разговор так стиснут, так отвлечен?" Ибо
перебегающие разговоры я ценил мало. Жар, страсть, слезы,
клятвы, проклятия и рукопожатия, - вот что требовалось теперь
мне!
Всему этому - увы! - я тогда не нашел бы слов, но очень
хорошо чувствовал, чего не хватает. Впоследствии я узнал, отчего
мы мало вспоминали втроем и не были увлечены прошлым. Но и
теперь я заметил, что Дюрок правит разговором, как штурвалом,
придерживая более к прохладному северу, чем к пылкому югу.
- Кто знает?! - сказал Дюрок на ее "не увидим". - Вот
Сандерс Пруэль сидит здесь и хмелеет мало-помалу. Встречи, да
еще неожиданные, происходят чаще, чем об этом принято думать.
Все мы возвращаемся на старый след, кроме...
- Кроме умерших, - сказал я глупо и дико. Иногда держишь
в руках хрупкую вещь, рассеянно вертишь ее, как - хлоп! - она
треснула. Молли призадумалась, потом шаловливо налила мне
рома и стала напевать, сказав: "Вот это я сейчас вам сыграю".
Вскочив, она ушла в соседнюю комнату, откуда загремел бурный
бой клавиш. Дюрок тревожно оглянулся ей вслед.
- Она устала сегодня, - сказал он, - и едва ли вернется. -
Действительно, во все возрастающем громе рояля слышалось
упорное желание заглушить иной ритм. - Отлично, -
продолжал Дюрок, - пусть она играет, а мы посидим на
бульваре. Для такого предприятия мне не найти лучшего
спутника, чем ты, потому что у тебя живая душа.
Уговорившись, где встретимся, я выждал, пока затихла
музыка, и стал уходить. - "Молли! Санди уходит", - сказал
Дюрок. Она тотчас вышла и начала упрашивать меня приходить
часто и "не вовремя": "Тогда будет видно, что ты друг". Потом
она хлопнула меня по плечу, поцеловала в лоб, сунула мне в
карман горсть конфет, разыскала и подала фуражку, а я поднес к
губам теплую, эластичную руку Молли и выразил надежду, что
она будет находиться в добром здоровье.
- Я постараюсь, - сказала Молли, - только у меня бывают
головные боли, очень сильные. Не знаешь ли ты средства? Нет,
ты ничего не знаешь, ты лгун со своей надписью! Отправляйся!
Я больше никогда не видел ее. Я ушел, запомнив последнюю
виденную мной улыбку Молли, - так, средней веселости, хотя
не без юмора, и направился в "Портовый трибун", - гостиницу,
где должен был подождать Дюрока и где, к великому своему
удивлению, обрел дядюшку Гро, размахивающего стаканом в
кругу компании, восседающей на стульях верхом.
III
Составьте несколько красных клиньев из сырого мяса, и
рыжих конских волос, причем не надо заботиться о направлении,
в котором торчат острия, разрежьте это сцепление внизу
поперечной щелью, а вверху вставьте пару гнилых орехов, и вы
получите подобие физиономии Гро.
Когда я вошел, со стула из круга этой компании вскочил,
почесывая за ухом, матрос и сказал подошедшему с ним
товарищу: "А ну его! Опять врет, как выборный кандидат!"
Я смотрел на Гро с приятым чувством безопасности. Мне
было интересно, узнает ли он меня. Я сел за стол, бывший по
соседству с его столом, и нарочно громко потребовал холодного
пунша, чтобы Гро обратил на меня внимание. Действительно,
старый шкипер, как ни был увлечен собственными
повествованиями, обернулся на мой крик и печально заметил: -
Штурман шутит. То-то, поди, денег много!
- Много ли или мало, - сказал я, - не вам их считать,
почтеннейший шкипер!
Гро несочувственно облизал языком усы и обратился к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг