пошевелилась толпа.
Кто понял, кто успел понять, в чем дело, - уже вскрикнули и повскакали,
грохоча стульями, но Тави, прижав рукой грудь, шаг за шагом отступала к
комнате.
- Гром и молния! - сказал, оглядывая гостей, Флак; как он, оглядывались
друг на друга все, видя, что бледны и поражены.
Но Тави с упавшим сердцем могла только быстро дышать, не веря глазам.
Шесть жандармов окружало ее; еще двое, войдя, остановились у двери;
остальные, разъединив гостей, наполнили всю квартиру, став зорки и
неподвижны, и в лицах их сверкнуло что-то цепное, готовое сорваться по
приказанию.
Как вещь, которой только что любовались мы покойно и беззаботно,
вырванная мгновенно из рук чужим, полным ненависти движением, исчезает с
сразившей настроение болью внутреннего удара, так мгновенно вырван был,
сломан и отброшен веселый цвет этого вечера. Страх вдвинул томительное
жало в упавшие сердца бледных гостей; вскочив, вскрикнули и переглянулись
они, видя по лицам других, как бледны сами, как схвачены и потрясены видом
оружия.
- Тави! - вскричала Алиса.
- Я отказываюсь понимать что-нибудь, - с сердцем сказала девушка,
мрачно рассматривая остановившегося на пороге человека в черном мундире, в
свою очередь, пристально смотревшего на нее. У него был привычно
отмечающий центр сцены взгляд; в руке он держал портфель, сжимая другой
рукой острый свой подбородок.
- Так объясните, что это все значит, - сказала Тави, стараясь
улыбнуться, - это вы привели их? Смотрите, как перепугали вы нас. Я еще
вся дрожу. Ведь вы ошиблись, конечно? Тогда извинитесь и уйдите; и то еще
я посмотрю, как прощу вас. Это помещение занимаю я. Меня зовут Тави Тум.
Вот все, что вам было не нужно знать.
- Тави Тум, - сказал неизвестный, - установить вашу личность - как раз
то, что вам нужно. Вы арестованы.
Эти слова вывели из оцепенения всех. Тави, двинув плечом, оттолкнула
легшую на него руку жандарма и ушла в угол, повернувшись с тронутым
слезами и надменной улыбкой лицом.
Ральф и Муррей бросились к середине комнаты, мешая схватить хозяйку.
- Вы совершенно сошли с ума, - горячо заговорил Муррей, протягивая
руки, чтобы задержать двинувшихся солдат, - стыдитесь!.. Нет более
безобидного и кроткого существа, чем эта девушка, на которую вы нападаете
всемером!
Его отбросило движение локтя.
- Здесь есть человек, который знает, что делает, - резко ответил
чиновник. - Или вы хотите, чтобы я арестовал также и вас?
Целестина, бросившись на кровать, горько рыдала, Рита, трепеща,
бессмысленно говорила, оглядываясь с жалким смехом:
- Уйдемте, уйдемте отсюда! Боже мой, какой ужас! Но Бутс, вдруг
налившись кровью, затопал ногами, схватил и швырнул стул.
- Не сметь, я не дам! - азартно закричал он.
- Молчать! - громко сказал жандарм. Но, уже струсив сам, Бутс умолк с
негодующим видом, помялся и стих.
Теперь, когда сказано было все самое страшное, наступила, как это
бывает в случаях быстрого и напряженного действия, краткая тишина,
подобная ужасной картине, неподвижной, но красноречиво памятной навсегда.
Все взгляды были устремлены на пленницу, пытавшуюся тщетно вырваться из
четырех сильных рук, механически державших ее. Плача, с открытыми
мстительными глазами, с презрительно стиснутым, но полным слез ртом, меж
тем как лицо дергалось и тосковало совершенно уже по-детски, Тави
перестала наконец рваться и выкручивать руки, но, сколько могла сжав руки,
резко и внушительно потрясла ими. Она говорила и задыхалась: - Я требую, -
сказала она со всем пылом отчаяния, - чтобы вы объяснили мне вашу шутку!
Сегодня мой праздник, день рождения моего, а вы взяли меня, как уличную
воровку! Вот мои гости, мои друзья, - что подумают они обо мне?!
- Тави, дурочка! - поспешила перебить ее, утирая слезы, Алиса, - не
говори глупостей!
- Подумаем, что ты ребячий кипяток, - сказал, сжимая ей руку, Муррей. -
Послушай, с этими людьми препирательства бесполезны. Мы останемся ждать
тебя. Не бей их и поезжай, когда так. Ошибка слишком груба. Черт их знает,
что они там напутали.
- Одно слово, - сказала Тави человеку, руководившему арестом, - какая
причина вашего мерзкого дела?
- Вам будут даны объяснения на месте, - сказал тот, двигая взглядом
солдат по направлению к выходу. - Я действую по приказанию и ничего ровно
не знаю.
- Лжете, - ответила Тави с гневом и горечью, - лжете, вы лгать
привыкли. Что делать вам здесь с целым отрядом? Я снова вас спрашиваю:
зачем эта подлость?
- Довольно, - сказал чиновник, - попрощайтесь и идите беспрекословно
вниз. Вас отвезут. Ну, господа, - он обратился к гостям, - вас всех я
задержу несколько времени. Предстоит обыск.
Пока он не окончится, никто отсюда не выйдет.
- Дайте же мне обнять их, - сказала Тави жандармам. Ее отпустили; она
обняла друзей, привстав на носки, когда дошло дело до Муррея и Ральфа, и,
целуя, вымазала слезами всех.
Солдаты не отходили от нее ни на шаг; ей подали шляпу, шарф, теплый
жакет. Тыча в его затерявшиеся рукава дрожащими руками, она наспех
собралась, ответила восклицаниям воздушными поцелуями, помахала рукой,
вышла в громе сабель и сапог и, заметив, что чиновник обернулся на
замедление с таким видом, словно хотел прикрикнуть, спокойно показала язык.
V
Стиснув зубы, глотая слезы и трепеща, как бы толкаемая убийственным
ветром, Тави быстро пошла по галерее, среди тесно шагавших вокруг солдат.
На дворе, внизу, двигались фонари, стучали копыта; из дверей соседних
квартир выглядывали дети и женщины, уцепившись друг за друга, словно им
тоже грозила беда. Со страхом и вопросом смотрели они на помутившееся лицо
девушки. Тави из последних сил кивала или беспомощно улыбалась тем, кого
знала. Когда шествие равнялось с такой выпускающей свет и голоса дверью,
она резко прихлопывалась и из-за нее доносились глухие ругательства.
Солдаты спешили; двое шли впереди, махая рукой убраться с дороги тем,
кто шел случайно навстречу, и человек мигом прижимался к стене; лишь
Кванг, ставший неподвижно по самой середине прохода, с пыхающей в зубах
трубкой, отошел так медленно, что жандарм угрожающе потянул саблю.
- Я ничего не думаю! - успел крикнуть Кванг девушке. - До свиданья с
торжеством!
Тави блеснула ему глазами так выразительно, что он понял все ее
смятение.
- Ну да, - донеслось ей вслед, - схватили как птицу и ничего более.
Еще эти темные, но горячие слова грели ее порывом теплого ветра, как
все внезапно остановились: на лестницу вбежал солдат, крича: - Карета
уехала! Там перебесились все лошади:
дрожат и рвутся, кучер ничего не мог сделать. Рванул, и понесли!
Гул восклицаний покрыл эти слова; меж тем шествие сбилось в кучу и,
когда выровнялось, уже прозвучали торопливые приказания. С глубоким
наслаждением слушала Тави, как часть солдат, покинув ее, загремела по
ступеням вниз - что-то улаживать и выяснять.
- Вот вам, - сказала она сквозь зубы. - Лошади-то умнее вас!
Оставшиеся с ней, подталкивая ее, свели девушку на озаренный окнами
дома двор, где, повскакав в седла, с трудом удерживали чем-то напуганных
лошадей; они ржали и били копытами, пятясь или шарахаясь с фырканьем,
полным ужаса.
- Ну, что же делать? - сказал кто-то с досадой.
- Сажай девушку на седло, - крикнул другой. - Смотрите в оба и помните,
что случай опасный!
- Оружие наготове!
- Стой: держи арестованную посередине!
- Чего он боится? - прозвучал осторожный шепот.
- Это никому неизвестно, тут сам черт не поймет ничего.
Тави подвели к лошади; к ней потянулась рука нагнувшегося в седле
солдата; другой, сзади девушки, неожиданно и сильно приподнял ее. Она
рванулась, ударив с отчаянием ногой в бок коня, отчего тот внезапно
проскакал в ворота на улицу, откуда гулкий, раскалывающий треск подков по
булыжнику дал понять всем, что всадник едва сдерживает готовое закусить
удила животное; оно храпело и ржало. Тогда раздались крики бешенства
кинувшихся кончать дело людей.
- Ну и черт эта девчонка, - сказал тот, кто держал Тави.
- Не хочу, - мрачно сказала она, борясь с увлекающим ее хаосом хватки и
возни жестких рук, сопротивляться которым более почти не могла.
- Что за ночь! - раздалось над ее ухом.
- Давайте ближе фонарь! - кричали в стороне.
- Не могу справиться, - сказал жандарм в седле, с которым должна была
ехать Тави. - Станьте по сторонам и придержите за узду этого дьявола.
Было темно, как человеку с завязанными глазами: ни звезд, ни луны;
редкие фонари окраины мерцали издалека. Порывами налетал ветер. Казалось,
в таком мраке навсегда забыт день и что пропало все, кроме стука и
голосов. Фонарь, поданный торопливой рукой, озарил Тави каски державших ее
солдат и задранную уздой вверх лошадиную голову, с безумием в огромных
глазах; из ее рта текла пена. Теперь все крики и голоса были в затылок
девушке; наконец ее почти бросили на седло, где, схваченная за талию
неподатливой как обруч рукой, очутилась она сидящей с пылающим лицом,
сожженным высохшими слезами.
- Скачи, Прост! - крикнули солдату, увозящему Тави. - Эй, расступись,
все по седлам и догоняйте его; смотри в оба!
- Пусти лошадь, - сказал жандарм.
Державшие коня отбежали; солдат метнулся, ахнул и, прежде чем смолк в
оцепеневшем слухе гром хлопнувшего как бы по лицу выстрела, разжал руки,
валясь головой вниз, а Тави, потеряв равновесие, скользнула с седла; нога
ее подвернулась, и, упав, она подумала, что убита. Лошадь, заржав, исчезла
Взрыв криков, топот и лязг сабель рванулись со всех сторон.
Встав, Тави прислонилась к стене, где тотчас ее схватили, тряся с
исступлением и злобой, так как подумали, что выстрелила она.
- Обыщите, отнимите револьвер! - переговаривались перед ее лицом. -
Свяжите ее!
Оскорбленная грубым прикосновением, Тави ловко вывернула руку, ударив
по лицу ближайшего; в то же время три выстрела, гулко толкнув тьму, с
блеском, секнувшим глаза как бы посреди самой свалки, перевернули все;
качаясь, двое солдат отошли и повалились со стоном; остальные, вне себя,
ринулись куда попало, хватая и отталкивая впопыхах друг друга.
- Нас убивают! Чего смотрите, надо оцепить дом и всю улицу!
На лошадей! Где арестованная?!
Застыв, прижалась Тави к стене, с поднятой для защиты рукой; изнемогая
от страха, стала она кричать, в то время как паника и грохот лошадиных
копыт вместе с меловым мельканием сабель кружились кругом нее, подкашивая
колени. Вдруг в самое ее ухо прозвучал быстрый шепот: - Сдержитесь; в
полном молчании повинуйтесь мне - А кто это? - таким же шепотом,
задыхаясь, спросила девушка.
- Я - Крукс.
Она не успела опомниться, как вокруг ее спины обвилась резким и
спокойным усилием твердо отрывающая от земли рука; в то же время шум
свалки отдалился, как если бы на нее бросили большое сукно.
VI
Он поднял ее в руках, обвив ими легкое тело девушки так покойно, как
будто ничто не угрожало ему, и неторопливо поправился, когда заметил, что
ее плечо стиснуто его левой рукой. Но были уже притуплены ее чувства, и
только глубокий вздох, вбирающий с болью новую силу изнемогшему сердцу,
показал Друду, как было тяжело и как стало теперь легко ей. Она была
потрясенно-тиха и бесконечно блаженно-слаба. Но чувство совершенной
безопасности охватило уже ее ровным теплом; она как бы скрылась в
сомкнувшейся за ней толще стены. Это впечатление поддерживалось
решительной тишиной, в далях которой мелькали лишь подобные шуму платья
или плеску глухой струи неровные и ничтожные звуки, отчего подумала она,
что скрыта где-то поблизости дома, в месте случайном, но недоступном. По
ее лицу скользил, холодя висок, ветер, что могло быть только на открытом
пространстве.
- Помогите же мне, - сказала она едва слышно, - все объясните мне и как
можно скорее, мне плохо; рассудок покидает меня. Вы ли это? Где я теперь?
- Терпи и верь, - сказал Друд. - Еще не время для объяснения; пока
лучше молчи. Я без угрозы говорю это. Тебе очень неловко?
- Нет, ничего. Но не надо больше меня держать. Я встану, пустите.
- И этому будет время. Там, где мы стоим, сыро. Я по колено в воде.
Тави инстинктивно поджала ноги. "Ты" Друда не тронуло ничего в ее
прижавшейся к спасению и защите душе; он говорил "ты" с простотой
владеющего положением человека, не придавая форме значения. Она умолкла,
но нестихающий ветер загадкой лился в лицо, и девушка не могла ничего
понять.
- Я не буду говорить, - виновато сказала Тави, - но можно мне спросить
вас об одном только, в два слова?
- Ну говори, - кротко согласился Друд.
- Отчего так тихо? Почему ветер в этих стенах?
- Ветер дует в окно, - сказал, помолчав, Друд, - мы в старом складе;
окно склада разрушено; он ниже земли; вода и ветер гуляют в нем.
- Мы не потонем?
- Нет.
- Я только два слова, и ничего больше, молчу.
- Я это вижу.
Она затихла, покачивая ногой, висевшей на сгибе Друдова локтя, с целью
испытать его настроение, но Друд сурово подобрал ногу, сказав: - Чем
меньше ты будешь шевелиться, тем лучше. Жди и молчи.
- Молчу, молчу, - поспешно отозвалась девушка; странное явление
опрокинуло все ее внимание на круг световой пыли, неподвижно стоящей прямо
под ней фосфорическим туманным узором; по нему с медленностью мух бродили
желтая и красная точки.
- Что светится? - невольно спросила она. - Как угольки рассыпаны там;
объясните же мне наконец, Крукс, дорогой мой, - вы спасли и добры, но
зачем не сказать сразу?
Думая, что она заплачет, Друд осторожно погладил ее засвеженную ветром
руку.
- В сыром погребе светится, гниет свод; гнилые балки полны
микроскопических насекомых; под ними вода и поблескивающая светом в ней
отражена гниль. Вот все, - сказал он, - скоро конец.
Она поверила, посмотрела вверх, но ничего не увидела; стоял ветреный
мрак, скованный тишиной, меж тем отражения в воде, о которых говорил Друд,
меняясь и переходя из узора в узор, вычертились рассеянным полукругом. Ее
томление, наконец, достигло предела; жажда уразуметь происходящее стала
болью острого исступления, - еще немного, и она разразилась бы рыданиями и
воплем безумным. Ее дрожь усилилась, дыхание было полно стона и тоски.
Поняв это, Друд стиснул зубы, каменея от напряжения, увеличившего быстроту
вдвое; наконец мог он сказать: - Смотри. Видишь это окно?
Глотая слезы, Тави протерла глаза, смотря по некоторому уклону вниз,
где, без перспективы, что придавало указанному Друдом явлению
мнимо-доступную руке близость, сиял во тьме узкий вертикальный
четырехугольник, внутренность которого дымилась смутными очертаниями;
всмотревшись, можно было признать четырехугольник окном; оно увеличивалось
с той незаметной ощутительностью, какую дает пример часовой стрелки, если
не отрывать от нее глаз. Момент этот, прильнув к магниту опрокинутого
сознания, расположился, как железные опилки, неподвижным узором; страх
исчез; веселое, бессмысленное "ура!", хватив через край, грянуло в уши
Друда ликованием все озарившей догадки, и Тави заскакала в его руках
подобно схваченному во время игры козленку.
- Ничего больше, как страннейший распричудливый сон, - сказала она,
посмеиваясь; - ну-с, теперь мы с вами поговорим. Во сне не стыдно; никто
не узнает, что делаешь и говоришь. Что хочу, то и выпалю; жаль, что я вижу
вас только во сне. А не проснуться ли мне? Но сон не страшен уже ... Нам
кое-что надо бы выяснить, уважаемый Монте-Кристо. Не смейте, не смейте
прижимать крепко! Но держать можете. Во сне я не постесняюсь, велика
важность. Знайте, что вы приятны моему сердцу. А я вам приятна? Где ваша
машина с колокольчиками? Почему знали вы, что умер старик? Кто вы, скажите
мне, таинственный человек? И как вы живете? Не скучно ли, не тяжело ли вам
среди бездарных глупцов?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг