Записав ее остальные, ничего не прибавившие к уже сказанному, различные
мелкие показания, комиссар отпустил Пегги, которая вышла, пятясь и кланяясь.
Наступила моя очередь, и я твердо решил, сколько будет возможно, отвлечь
подозрение на себя, как это ни было трудно при обстоятельствах,
сопровождавших задержание Биче Сениэль. Сознаюсь, - я ничем, конечно, не
рисковал, так как пришел с Бутлером, на глазах прислуги, когда Гез уже был в
поверженном состоянии. Но я надеялся обратить подозрение комиссара в новую
сторону, по кругу пережитого мною приключения, и рассказал откровенно, как
поступил со мной Гез в море. О моем скрытом, о том, что имело значение лишь
для меня, комиссар узнал столько же, сколько Браун и Гез, то есть ничего.
Связанный теперь обещанием, которое дал Синкрайту, я умолчал об его активном
участии. Бутлер подтвердил мое показание. Я умолчал также о некоторых вещах,
например, о фотографии Биче в каюте Геза и запутанном положении корабля в
руках капитана, с целью сосредоточить все происшествия на себе. Я говорил,
тщательно обдумывая слова, так что заметное напряжение Биче при моем
рассказе, вызванное вполне понятными опасениями, осталось напрасным. Когда я
кончил, прямо заявив, что шел к Гезу с целью требовать удовлетворения, она,
видимо, поняла, как я боюсь за нее, и в тени ее ресниц блеснуло выражение
признательности.
Хотя флегматичен был комиссар, давно привыкший к допросам и трупам, мое
сообщение о себе, в связи с Гезом, сильно поразило его. Он не однажды
переспросил меня о существенных обстоятельствах, проверяя то, другое
сопутствующими показаниями Бутлера. Бутлер, слыша, что я рассказываю,
умалчивая о появлении неизвестной женщины, сам обошел этот вопрос, очевидно
понимая, что у меня есть основательные причины молчать. Он стал очень
нервен, и комиссару иногда приходилось направлять его ответы или вытаскивать
их клещами дважды повторенных вопросов. Хотя и я не понимал его тревоги, так
как оговорил роль Бутлера благоприятным для него упониманием о, в сущности,
пассивной, даже отчасти сдерживающей роли старшего помощника, - он, быть
может, встревожился как виновный в недонесении. Так или иначе, Бутлер стал
говорить мало и неохотно. Он потускнел, съежился. Лишь один раз в его лице
появилось неведомое живое участие, - какое бывает при внезапном
воспоминании. Но оно исчезло, ничем не выразив себя.
По ставшему чрезвычайно серьезным лицу комиссара и по количеству
исписанных им страниц я начал понимать, что мы все трое не минуем ареста. Я
сам поступил бы так же на месте полиции. Опасение это немедленно
подтвердилось.
- Объявляю, - сказал комиссар, встав, - впредь до выяснения дела
арестованными: неизвестную молодую женщину, отказавшуюся назвать себя,
Томаса Гарвея и Элиаса Бутлера.
В этот момент раздался странный голос. Я не сразу его узнал: таким
чужим, изменившимся голосом заговорил Бутлер. Он встал, тяжело, шумно
вздохнул и с неловкой улыбкой, сразу побледнев, произнес:
- Одного Бутлера. Элиаса Бутлера.
- Что это значит? - спросил комиссар.
- Я убил Геза.
Глава ХХVIII
К тому времени чувства мои были уже оглушены и захвачены так сильно,
что даже объявление ареста явилось развитием одной и той же неприятности; но
неожиданное признание Бутлера хватило по оцепеневшим нервам, как новое
преступление, совершенное на глазах всех. Биче Сениэль рассматривала убийцу
расширенными глазами и, взведя брови, следила с пристальностью глубокого
облегчения за каждым его движением. Комиссар перешел из одного состояния в
другое, - из состояния запутанности к состоянию иметь здесь, против себя,
подлинного преступника, которого считал туповатым свидетелем, - с апломбом
чиновника, приписывающего каждый, даже невольный успех влиянию своих личных
качеств.
- Этого надо было ожидать, - сказал он так значительно, что, должно
быть, сам поверил своим словам. - Элиас Бутлер, сознавшийся при свидетелях,
- садитесь и изложите, как было совершено преступление.
- Я решил, - начал Бутлер, когда сам несколько освоился с перенесением
тяжести сцены, целиком обрушенной на него и бесповоротно очертившей тюрьму,
- я решил рассказать все, так как иначе не будет понятен случай с убийством
Геза. Это - случай, я не хотел его убивать. Я молчал потому, что надеялся
для барышни на благополучный исход ее задержания. Оказалось иначе. Я увидел,
как сплелось подозрение вокруг невинного человека. Объяснения она не дала,
следовательно, ее надо арестовать. Так, это правильно. Но я не мог остаться
подлецом. Надо было сказать. Я слышал, что она выразила надежду на совесть
самого преступника. Эти слова я обдумывал, пока вы допрашивали других, и не
нашел никакого другого выхода, чем этот, - встать и сказать: Геза застрелил
я.
- Благодарю вас, - сказала Биче с участием, - вы честный человек, и я,
если понадобится, помогу вам.
- Должно быть, понадобится, - ответил Бутлер, подавленно улыбаясь. -
Ну-с, надо говорить все. Итак, мы прибыли в Гель-Гью с контрабандой из
Дагона. Четыреста ящиков нарезных болтов. Желаете посмотреть?
Он вытащил предмет, который тайно отобрал от меня, и передал его
комиссару, отвинтив гайку.
- Заказные формы, - сказал комиссар, осмотрев начинку болта. - Кто же
изобрел такую уловку?
- Должен заявить, - пояснил Бутлер, - что все дело вел Гез. Это его
связи, и я участвовал в операции лишь деньгами. Мои отложенные за десять лет
триста пятьдесят фунтов пошли как пай. Я должен был верить Гезу на слово.
Гез обещал купить дешево, продать дорого. Мне приходилось, по нашим
расчетам, приблизительно тысяча двести фунтов. Стоило рискнуть. Знали обо
всем лишь я, Гез и Синкрайт. Женщины, которые плыли с нами сюда, не имели
отношения к этой погрузке и ничего не подозревали. Гез был против Гарвея,
так как по крайней мнительности опасался всего. Не очень был доволен,
откровенно сказать, и я, потому что, как-никак, чувствуешь себя спокойнее,
если нет посторонних. После того как произошел скандал, о котором вы уже
знаете, и несмотря на мои уговоры человека бросили в шлюпку миль за
пятьдесят от Дагона, а вмешаться как следует - значило потерять все потому,
что Гез, взбесившись, способен на открытый грабеж, - я за остальные дни
плавания начал подозревать капитана в намерении увильнуть от честной
расплаты. Он жаловался, что опиум обошелся вдвое дороже, чем он рассчитывал,
что он узнал в Дагоне о понижении цен, так что прибыль может оказаться
значительно меньше.
Таким образом капитан подготовил почву и очень этим меня тревожил.
Синкрайту было просто обещано пятьдесят фунтов, и он был спокоен, зная,
должно быть, что все пронюхает и добьется своего в большем размере, чем
надеется Гез. Я ничего не говорил, ожидая, что будет в Гель-Гью. Еще висела
эта история с Гарвеем, которую мы думали миновать, пробыв здесь не более
двух дней, а потом уйти в Сан-Губерт или еще дальше, где и отстояться, пока
не замрет дело. Впрочем, важно было прежде всего продать опий.
Гез утверждал, что переговоры с агентом по продаже ему партии железных
болтов будут происходить в моем присутствии, но когда мы прибыли, он
устроил, конечно, все самостоятельно. Он исчез вскоре после того, как мы
отшвартовались, и явился веселый, только стараясь казаться озабоченным. Он
показал деньги. "Вот все, что удалось получить, - так он заявил мне. - Всего
три тысячи пятьсот. Цена товара упала, наши приказчики предложили ждать
улучшения условий сбыта или согласиться на три тысячи пятьсот фунтов за
тысячу сто килограммов".
Мне приходилось, по расчету моих и его денег, - причем он уверял, что
болты стоили ему по три гинеи за сотню, - неправедные остатки. Я выделился,
таким образом, из расчета пятьсот за триста пятьдесят, и между нами
произошла сцена. Однако доказать ничего было нельзя, поэтому я вчера же
направился к одному сведущему по этим делам человеку, имя которого называть
не буду, и я узнал от него, что наша партия меньше, как за пять тысяч, не
может быть продана, что цена держится крепко.
Обдумав, как уличить Геза, мы отправились в один склад, где мой
знакомый усадил меня за перегородку, сзади конторы, чтобы я слышал разговор.
Человек, которого я не видел, так как он был отделен от меня перегородкой, в
ответ на мнимое предложение моего знакомого сразу же предложил ему четыре с
половиной фунта за килограмм, а когда тот начал торговаться, - накинул пять
и даже пять с четвертью. С меня было довольно. Угостив человека за услугу, я
отправился на корабль и, как Гез уже переселился сюда, в гостиницу,
намереваясь широко пожить, - пошел к нему, но его не застал. Был я еще
вечером, - раз, два, три раза - и безуспешно. Наконец сегодня утром, около
десяти часов, я поднялся по лестнице со двора и, никого не встретив,
постучал к Гезу. Ответа я не получил, а тронув за ручку двери, увидел, что
она не заперта, и вошел. Может быть, Гез в это время ходил вниз жаловаться
на Пегги.
Так или иначе, но я был здесь один в комнате, с неприятным стеснением,
не зная, оставаться ждать или выйти разыскивать капитана. Вдруг я услышал
шаги Геза, который сказал кому-то: "Она должна явиться немедленно".
Так как я напряженно думал несколько дней о продаже опия, то подумал,
что слова Геза относятся к одной пожилой даме, с которой он имел эти дела.
Не могло представиться случая узнать все. Сообразив свои выгоды, я быстро
проник в шкап, который стоит у двери, и прикрыл его изнутри, решаясь на все.
Я дополнил свой план, уже стоя в шкапу. План был очень прост: услышать, что
говорит Гез с дамой-агентом, и, разузнав точные цифры, если они будут
произнесены, явиться в благоприятный момент. Ничего другого не оставалось.
Гез вошел, хлопнув дверью. Он метался по комнате, бормоча: "Я вам покажу! Вы
меня мало знаете, подлецы".
Некоторое время было тихо. Гез, как я видел его в щель, стоял
задумчиво, напевая, потом вздохнул и сказал: "Проклятая жизнь!"
Тогда кто-то постучал в дверь, и, быстро кинувшись ее открыть, он
закричал: "Как?! Может ли быть?! Входите же скорее и докажите мне, что я не
сплю!"
Я говорю о барышне, которая сидит здесь. Она отказалась войти и
сообщила, что приехала уговориться о месте для переговоров; каких, - не имею
права сказать.
Бутлер замолчал, предоставляя комиссару обойти это положение вопросом о
том, что произошло дальше, или обратиться за разъяснением к Бичи, которая
заявила:
- Мне нет больше причины скрывать свое имя. Меня зовут Биче Сениэль. Я
пришла к Гезу условиться, где встретиться с ним относительно выкупа корабля
"Бегущая по волнам". Это судно принадлежит моему отцу. Подробности я
расскажу после.
- Я вижу уже, - ответил комиссар с некоторой поспешностью, позволяющей
сделать благоприятное для девушки заключение, - что вы будете допрошены как
свидетельница.
Бутлер продолжал:
- Она отказалась войти, и я слышал, как Гез говорил в коридоре, получая
такие же тихие ответы. Не знаю, сколько прошло времени. Я был разозлен тем,
что напрасно засел в шкап, но выйти не мог, пока не будет никого в коридоре
и комнате. Даже если бы Гез запер помещение на ключ, наружная лестница,
которая находится под самым окном, оставалась в моем распоряжении. Это меня
несколько успокаивало.
Пока я соображал так, Гез возвратился с дамой, и разговор возобновился.
Барышня сама расскажет, что произошло между ними. Я чувствовал себя так
гнусно, что забыл о деньгах. Два раза я хотел ринуться из шкапа, чтобы
прекратить безобразие. Гез бросился к двери и запер ее на ключ. Когда
барышня вскочила на окно и спрыгнула вниз, на ту лестницу, что я видел в
свою щель, Гез сказал: "О мука! Лучше умереть!" Подлая мысль двинула меня
открыто выйти из шкапа. Я рассчитывал на его смущение и расстройство. Я
решился на шантаж и не боялся нападения, так как со мной был мой револьвер.
Гез был убит быстрее, чем я вышел из шкапа. Увидев меня, должно быть,
взволнованного и бледного, он сначала отбежал в угол, потом кинулся на меня,
как отраженный от стены мяч. Никаких объяснений он не спрашивал. Слезы текли
по его лицу; он крикнул: "Убью, как собаку!" - и схватил со стола револьвер.
Тут бы мне и конец. Вся его дикая радость немедленной расправы передалась
мне. Я закричал, как он, и увидел его лоб. Не знаю, кажется мне это или я
где-то слышал действительно, - я вспомнил странные слова: "Он получит пулю в
лоб А." - и мою руку, без прицела, вместе с движением и выстрелом, повело
куда надо, как магнитом. Выстрела я не слышал. Гез уронил револьвер,
согнулся и стал качать головой. Потом он ухватился за стол, пополз вниз и
растянулся. Некоторое время я не мог двинуться с места; но надо было уйти. Я
открыл дверь и на носках побежал к лестнице, все время ожидая, что буду
схвачен за руку или окликнут. Но я опять, как когда пришел, решительно
никого не встретил и вскоре был на улице. С минуту я то уходил прочь, то
поворачивал обратно, начав сомневаться, было ли то, что было. В душе и
голове гул был такой, как если бы я лежал среди рельс под мчавшимся поездом.
Все звуки кричали, все было страшно и ослепительно. Тут я увидел Гарвея и
очень обрадовался, но не мог радоваться по-настоящему. Мысли появлялись
очень быстро и с силой. Так я, например, узнав, что Гарвей идет к Гезу -
немедленно, с совершенным убеждением порешил, что если есть на меня
какие-нибудь неведомые мне подозрения, лучше всего будет войти теперь же с
Гарвеем. Я думал, что барышня уже далеко. Ничего подобного, такого, чем
обернулось все это несчастье, мне не пришло даже в голову. Одно стояло в
уме: "Я вошел и увидел, и я так же поражен, как и все". Пока я здесь сидел,
я внутренне отошел, а потому не мог больше молчать.
На этих словах показание Бутлера отзвучало и смолкло. Он то вставал, то
садился.
- Дайте вашу руку, Бутлер, - сказала Биче. Она взяла его руку,
протянутую медленно и тяжело, и крепко встряхнула ее. - Вы тоже не виноваты,
а если бы и были виноваты, не виновны теперь. - Она обратилась к комиссару.
- Должна говорить я.
- Желаете дать показания наедине?
- Только так.
- Элиас Бутлер, вы арестованы. Томас Гарвей - вы свободны и обязаны
явиться свидетелем по вызову суда.
Полисмены, присутствие которых только теперь стало заметно, увели
Бутлера. Я вышел, оставив Биче и условившись с ней, что буду ожидать ее в
экипаже. Пройдя сквозь коридор, такой пустой утром и так полный теперь
набившейся изо всех щелей квартала толпой, разогнать которую не могли
никакие усилия, я вышел через буфет на улицу. Неподалеку стоял кэб; я нанял
его и стал ожидать Биче, дополняя воображением немногие слова Бутлера, - те,
что развертывались теперь в показание, тяжелое для женщины и в особенности
для девушки. Но уже зная ее немного, я не мог представить, чтобы это
показание было дано иначе, чем те движения женских рук, которые мы видим с
улицы, когда они раскрывают окно в утренний сад.
Глава XXIX
Мне пришлось ждать почти час. Непрестанно оглядываясь или выходя из
экипажа на тротуар, я был занят лишь одной навязчивой мыслью: "Ее еще нет".
Ожидание утомило меня более, чем что-либо другое в этой мрачной истории.
Наконец я увидел Биче. Она поспешно шла и, заметив меня, обрадованно
кивнула. Я помог ей усесться и спросил, желает ли Биче ехать домой одна.
- Да и нет; хотя я утомлена, но по дороге мы поговорим. Я вас не
приглашаю теперь, так как очень устала.
Она была бледна и досадовала. Прошло несколько минут молчаливой езды,
пока Биче заговорила о Гезе.
- Он запер дверь. Произошла сцена, которую я постараюсь забыть. Я не
испугалась, но была так зла, что сама могла бы убить его, если бы у меня
было оружие. Он обхватил меня и, кажется, пытался поцеловать. Когда я
вырвалась и подбежала к окну, я увидела, как могу избавиться от него. Под
окном проходила лестница, и я спрыгнула на площадку. Как хорошо, что вы тоже
пришли туда!
- Увы, я не мог ничем вам помочь!
- Достаточно, что вы там были. К тому же вы старались если не обвинить
себя, то внушить подозрение. Я вам очень благодарна, Гарвей. Вечером вы
придете к нам? Я назначу теперь же, когда встретиться. Я предлагаю в семь. Я
хочу вас видеть и говорить с вами. Что вы скажете о корабле?
- "Бегущая по волнам", - ответил я, - едва ли может быть передана вам в
ближайшее время, так как, вероятно, произойдет допрос остальной команды,
Синкрайта, и судно не будет выпущено из порта, пока права Сениэлей не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг