М.ГРЕШНОВ
ПОСЛЕДНИЙ
НЕАНДЕРТАЛЕЦ
Фантастический рассказ
Сейчас, когда три удивительных дня, болезнь и госпиталь позади, я хочу
наконец рассказать о моей встрече с неандертальцем. Правда, семьдесят
часов, проведенных с ним, и два месяца бреда на госпитальной койке
перемешали в памяти картины действительного и фантастического, и мне еще
долго нить за нитью придется распутывать эту историю...
Итак, с чего началось?
Тедди Гойлз сорвал с себя кислородную маску: так он делал всегда, когда у
него являлась потребность чертыхнуться. Что последует дальше, я знал.
- Черт побери, - сказал он. - С тех пор как ловкач Хиллари взобрался на
Эверест, лазанье по горам потеряло для меня всякую прелесть. Поднимись я
на десять вершин и если каждая хоть на метр ниже Эвереста - это уже не
даст ни славы, ни денег! Три строчки где-нибудь на последней полосе
"Нью-Йорк таймс", и все!..
Говорить было трудно: сухой, прокаленный морозом воздух обжигал легкие, но
Тедди уже не мог остановиться:
- Три строчки! Хватит!.. Больше меня не заманишь ни в Гималаи, ни в Анды.
Ты, конечно, другое дело - ученый. А собственно, что это принесет тебе?
Дашь имя еще одной никому не нужной вершине?..
Дурак этот Тедди. Четвертую вершину мы одолеваем не для того, чтобы дать
ей название. В моем рюкзаке счетчик космических ливней. Три счетчика уже
установлены; эта последняя вершина замкнет квадрат со стороной в сто
километров. Автоматы позволят узнать интенсивность потока корпускул,
степень естественной радиации на высоте двадцати тысяч футов. Не объяснять
же этого Тедди сейчас... Говорить с ним невыносимо. Лучше глядеть на горы.
Вид отсюда великолепный. Гималаи огромной дугой простерлись на запад и на
восток; дуга выгнута к северу, точно сдерживает натиск воздушных волн...
Последняя палатка на шестьсот метров ниже нас, ее не видно: при подходе к
вершине мы обогнули скалу с северной стороны. Глянешь вверх - кружится
голова, и кажется, что висишь в центре синего шара, синева втягивает в
себя, оторвешься - и растаешь в зачарованной глубине...
Тедди на минуту смолкает. В сущности я почти не знаю этого парня. Как он
попал в экспедицию? Из-за своей бычьей силы или как сын председателя
"Юнайтед Индиен бэнк"?.. Единственное, в чем ему не откажешь, - в
выносливости. Недаром его назначили в последнюю пару.
- Шагнем! - говорит он, утаптывая страховую площадку. - Плюнем сверху на
паршивые Гималаи, а там - в яхт-клуб, в футбольную команду, хоть в
биржевые маклеры, лишь бы подальше от горных красот...
Вонзив ледоруб между камнями, он пропускает меня вперед. До вершины отсюда
тянется чистый, обдутый ветрами наст. Слева сахарная поверхность - ее
можно тронуть рукой, справа - обрыв...
Шуршит хвост альпийской веревки, которую травит Тедди. Она скользит по
снегу и поет тоненько, как фарфор, когда по нему осторожно проводишь
пальцем. Это создает особенное настроение. Последние метры перед вершиной
всегда особенные. Забыта усталость, не давит плечи рюкзак. Еще шаг, один
шаг - и победа! Но осторожнее: прощупывай каждый дюйм. И не поднимай глаз!
Высота...
... Что-то треснуло, раскололось, как под алмазом стекло. Мгновенный
зигзаг пробежал по снегу, белое одеяло дрогнуло, поползло... Заваливаясь
головой вниз, вижу поверхность склона: она курится ослепительным дымом,
вспучивается, бурлит... Сейчас веревка натянется, меня качнет по дуге, как
маятник, гвоздь крепления которого - Тедди. И точно - рывок...
В тот же миг что-то лопается во мне, как кровеносный сосуд. Взмывает конец
веревки, струной повисает в воздухе. Меня переворачивает, швыряет, кружит,
погружает в снег, выбрасывает из снега и тянет вниз. Тщетно хватаю снежные
комья, они вспыхивают в руках белым дымом... Рюкзак то оказывается перед
глазами, то колотит меня по спине. Кругом стон и шелест, небо и горы
пляшут, солнце шарахается вверх и вниз. Но страха почему-то не чувствую:
каждый толчок сигнализирует мне, что я жив, и я жду следующего толчка,
чтобы убедиться, что еще жив. И если я не стерт в порошок, то, наверное,
потому, что нахожусь на самом верху лавины. Так продолжается до
бесконечности... Но вот меня с силой ударяет о снеговую подушку, бросает
ногами вперед в сугроб...
Сознание возвращалось ко мне медленно. Сначала я почувствовал боль во всем
теле. Потом ощутил, что лежу не в сугробе, руки и ноги мои свободны.
Вокруг тишина. Лавина заглохла, опасности нет... Тишина удивительно мягкая.
И вдруг в тишине кто-то дышит. Склоняется надо мной, сдерживает дыхание.
Зверь?.. Открываю глаза и в упор встречаю точки зрачков - колючих, как
иглы. Горячая волна охватывает меня, приподнимает... Зрачки еще ближе.
Нестерпимая боль опрокидывает меня на спину, опять все тонет во тьме...
Но как ни коротко виденное, оно осталось в мозгу. Зрачки оттенялись
коричневым ободком на серых, похожих на мрамор белках; над ними -
выдвинутые вперед брови, слитые в общий надглазный вал, и за ним - ничего:
лба нет... Коричневая, собранная в морщины кожа. Губы едва прикрывают
зубы, плоский нос, подбородок скошен, шеи нет, голова приросла к плечам...
И все же это не морда зверя, это лицо!.. Больше того: оно покривилось,
придвинулось ко мне, губы раскрылись:
- Йа-а...
Никогда в жизни я не встречал такого лица!.. Может быть, это бред,
нахлынувший вместе с обмороком? А если не бред?..
И еще краешком глаза я заметил, что лежу в ущелье. Небо над ним точно
река, несущаяся в вышине...
Очнулся я от ударов камня о камень. Рядом никого не было. С трудом
поднимаюсь с земли и, держась за камень, делаю несколько шагов по ущелью.
Вижу его. Он сидит на земле и ест.
Отрывает куски от туши, в сумерках не могу различить, что перед ним:
горный баран?.. Кости дробит на камне... Я смотрю на него, пока он не
оборачивается ко мне. Тогда я сползаю с камня на землю.
Пытаюсь собраться с мыслями: как я сюда попал? Один в ущелье я прийти не
мог. Меня кто-то привел или принес. Он?.. Рядом рюкзак, веревка...
Несколько минут я занят веревкой. Конец ее не разорван, не перетерт. Он
отрезан ножом. Гладко и чисто - одним ударом... Почему-то не удивляюсь: уж
очень хотелось Тедди в яхт-клуб, и только...
Спиной ощущаю камень. Это приятно: спина болит, холод камня успокаивает
боль... В ущелье темнеет, а вершины горят на солнце. Небо синее, с
лиловатым оттенком - такое оно в Гималаях, когда предвещает долгую
безветренную погоду... Будут ли меня искать? Тедди, конечно, скажет, что я
погиб.
От размышлений меня отвлекли шаги. Это он. Подходит, протягивает что-то.
Пальцем ощущаю липкое и холодное. Мясо. В первый момент хочу отшвырнуть
кусок, но сдерживаюсь, беру. Слышу сопение, шаги удаляются. А я держу и не
могу бросить мясо, будто оно приросло к рукам. Этот кусок с шерстью и
кожей - не только дар и не только пища, это акт человечности. Зверь мог
найти меня на снегу, мог притащить в логово, мог пренебречь мной как
добычей. Но спасти и накормить слабого может только человек.
Теперь я не боюсь.
Встаю и, волоча за собой рюкзак, иду туда, где он ел. Он еще там.
Останавливаюсь шагах в трех от него:
- Можно с тобой... Адам?
Молча он принимает имя, сорвавшееся у меня с губ. Молча укладываемся на
ночь.
Утром готовлюсь идти с Адамом. Веревку я бросил. Из рюкзака вынул счетчик,
теперь ненужный, чтоб не давил плечо...
Мы вышли из ущелья навстречу солнцу. Впереди был пологий спуск в долину,
зажатую между хребтами, позади снег, заваливший расселину. До ущелья,
которое мы покинули, лавина не дотянулась. Под ногами у нас расстилался
луг, там и тут виднелись родники, питавшие водой травы и заросли невысоких
кустов. Адам шел не торопясь, и, пока мы двигались вниз, поспевать за ним
было нетрудно. На ходу он раскачивался, как моряк на палубе корабля, ноги
ставил тяжеловато, но твердо, руки его свисали ниже колен.
Утро было временем его завтрака, и он на ходу вырывал из земли корни
растений и ел. Находил он их по запаху или процесс собирания был
механическим? Меня удивило, что Адам при этом ни на секунду не
останавливался: без труда, без усилий он непрерывно наклонял немного
корпус то вправо, то влево. Был своеобразный ритм в этих покачиваниях,
напоминавших танец, наподобие ритуальных движений первобытного
земледельца. Я тоже попытался было так же, как Адам, вырвать растение, но
у меня, конечно, ничего не получилось: мешал рюкзак, больная рука, стебель
отрывался, а корень оставался в земле... Я ошибся, решив, что собирание не
требовало труда. Еще какого труда стоило мне выкопать корешок, когда я
специально задался этой целью. Корешок получился мятый, истерзанный и не
вызывал аппетита. К тому же я отстал от Адама, пришлось догонять его.
Наверное, даже зная все съедобные корни, я не сумел бы позавтракать таким
способом - требовались сноровка и опыт, как у Адама.
В тот же день я видел, как Адам добывает мясо. Было это после полдневной
лежки.
Похоже было, что день у Адама спланирован в голове: утро - время завтрака,
в полдень - продолжительный отдых, вечером - опять добывание пищи, охота.
И в пространстве Адам ориентировался явно сознательно. Мысль о блуждании
наугад я решительно отвергаю. Возможно, у него свой район - "плантации" и
"охотничьи угодья"; грецкий орех, желуди, корни и травы, охота дают ему
достаточно пищи, жильем служат скалы и заросли. Адам явно не новичок в
этих местах.
Мы спустились с лугов, миновали несколько ореховых рощ и проходили мимо
такой же, ничем от других не отличавшейся, как вдруг Адам остановился,
раздвинул ветви и полез в гущину. Это было кстати для нас обоих: шерсть на
его спине взмокла от пота, я еле передвигал ноги. Вслед за ним полез в
чащу и я. Здесь было прохладно и зелено. Мы уснули. (Вообще я заметил, что
Адам много спит. Сказывается ли здесь высота или необходимость быстро
восстанавливать силы, но если Адам не в движении, он дремлет или засыпает
совсем.)
Я не боялся, что Адам воспользуется моим сном и уйдет. Стоило ему
захотеть, он скрылся бы от меня в первой расселине. Но этого не случилось.
Почему? Испытывал ли он ко мне своего рода симпатию или не замечал вовсе?
Первое для меня было приятнее, хотя я не мог понять, чем внушаю ему
доверие. Тем, что беспомощен, безоружен?
Первым проснулся я и, наверное, хрустнул веткой, когда повернулся
взглянуть, здесь ли мой спутник. Адам бесшумно приподнялся, повел головой
- при этом плечи его вместе с головой качнулись вправо и влево, - так же
бесшумно встал на ноги, вышел из чащи. Я продрался за ним. Он уже был
метрах в двадцати. Шагал он широко, даже руки раскачивались сильнее.
Но вот кусты кончились. Адам пошел медленнее. Я тотчас догнал его. Перед
нами была лощина, заросшая травами, - маленький зеленый оазис,
затерявшийся в горах. Солнце садилось позади нас, освещало желтые скалы.
Зелень и желтизна, запах цветущих трав смешивались, и лощина казалась
заполненной свежим прозрачным медом. В устье лощины горбами высились
камни. Чем ближе мы подходили к ним, тем осторожнее становились шаги
Адама, вкрадчивее движения. Я подумал, что Адам боится чего-то, может быть
зверя. Но это было не так: он охотился.
Вдоль лощины тянулась тропа, выбитая копытами. Здесь проходили стада
горных козлов. Адам, видимо, знал эту тропу, знал, когда животные
спускаются к водопою. Подойдя к лощине, он пригнулся к земле, и его не
стало видно среди камней. Я тоже присел за камень.
Тянул слабый, прохладный по-вечернему ветерок. Ни один звук не нарушал
тишины. Солнце ушло за горы. Желтые осыпи стали оранжевыми, потом
красными, потом бурыми. Но воздух был настолько прозрачный, что предметы
даже на большом расстоянии можно было рассмотреть, как сквозь
увеличительное стекло. Я видел горловину ущелья, тропинку, камни, в
которых залег Адам. А вот когда подошли животные, я не видел. Внезапно
среди камней во весь рост встал Адам и метнул - мне показалось - глыбой в
траву. Тут же он прыгнул в направлении, куда полетел камень, и через
секунду я услышал резкий крик животного: горный козел бился в руках Адама.
Вечером мы разговариваем.
- Не обижайся, - говорю я Адаму, - сырое мясо мне не подходит.
- Йа-е... - неопределенно откликается Адам, глядя, как я мешаю варево. К
счастью, у меня сохранились таблетки сухого спирта и дюралевый футляр от
счетчика, который я использовал вместо кружки.
Адам и сегодня поделился со мной добычей. Теперь его интересует голубое
пламечко и весь комплекс движений, которые я совершаю над металлической
банкой. Костер я не развел, полагая, что огонь испугает Адама. Спирт дает
мало тепла, и приготовление супа затягивается. Адам время от времени
дремлет. Мне хочется угостить его варевом, и, чтобы он не заснул, я
развлекаю его разговором:
- Соли у нас нет. Но все равно суп получится, бульон... - Время от времени
я вынужден отвлекаться от дюралевой миски, плечо у меня распухло, левую
руку я поддерживаю здоровой правой; сидим мы под навесом скалы, в нише,
выдолбленной ветром или морозом. - Вот если бы ты полечил мне руку, -
говорю я Адаму. - Плечевой сустав, кажется, вывихнут. Но ты, пожалуй,
ничего не сделаешь...
- Уф-ф... - вздыхает Адам.
Мне нравится это "уф-ф..."Адам покладистый малый. Жаль, что большего
сказать он не может. Есть ли у него сородичи, где они? Почему он бродит
один, где бывает зимой? А ведь Адам немолод: в бороде его седина, на
голове и на груди тоже седые волосы...
Но вот суп готов. Адам наблюдает, как я, обжигая пальцы, вынимаю из банки
мясо, стужу на листьях бадана.
- Сейчас, - говорю я. - Пусть только остынет. Выкладываю перед ним галеты
и шоколад - весь свой аварийный запас.
Вареное мясо Адам не ест. К банке с бульоном не прикасается. Галеты не
принимает; днем я пытался угостить его галетами, он и тогда не взял. Может
быть, они кажутся ему пыльной галькой? Зато шоколад Адаму по вкусу. Он
долго разжевывает кусочки, причмокивает губами.
На рассвете возобновляется кружение по горам. Мы поднимаемся выше, все
повторяется: те же луга, те же поиски еды. Мы идем из одной лощины в
другую, через луга, ручьи, завалы камней. Я не обращаю на них внимания. Я
занят собой и своей болью. Из нижней рубахи я сделал перевязь для руки.
Когда несу руку перед собой, становится легче. Впрочем, боль не проходит
ни на минуту. Мне нужен отдых. Как это объяснить Адаму? Пробую морщиться и
стонать, показываю па руку, но Адам меня не понимает.
Солнце уже высоко, жжет нестерпимо. Адам направляется вниз. Он устал,
старый Адам, движения его замедленны, вялы.
Спускаться легче. Я почти наступаю ему на пятки. Вот уже близко заросли.
Зачем-то Адам уклоняется в сторону, а я по инерции иду прямо. И все это
время оглядываюсь: пойдет он за мной или выберет другой путь? Адам идет
следом, но я вполглаза слежу за ним. Вот и кусты. Обхожу один куст,
другой, чтобы веткой не зацепить руку, выхожу на поляну и... натыкаюсь на
барса. Он шагах в шести от меня. Секунду разглядываю его... Все в нем
красиво и совершенно: зрачки, перечеркнутые черной молнией, согнутые,
готовые к прыжку лапы, нескончаемо длинная, усыпанная темными кружками
спина, и еще дальше - уже в неподдающемся отдалении - белый кончик
хвоста... Сейчас зверь взовьется в воздух, опрокинет, сомнет... Эта мысль
пригвоздила меня к земле, лишила воли. Только в мозгу кружилось и щелкало
одно слово: "конец..."
Чуть заметно барс подтянул заднюю лапу перед прыжком. В тот же миг сильные
руки-клешни схватили меня и бросили на траву. Там, где я только что
находился, встал Адам. Не вялый, истомленный жарой человек, а яростный
зверь: глаза его сузились, на затылке и на спине поднялась шерсть... Если
для меня была неожиданной встреча с барсом, для зверя не менее неожиданной
была смена лиц. Вместо полумертвого от страха хлюпика, с которым можно
разделаться ударом лапы, перед ним встал властелин Гималаев. Зверь
взревел. Уклониться от встречи он уже не мог - весь он был как взведенная
пружина. Но принимать бой с сильнейшим из всех врагов опасно, и зверь
вымерял прыжок, чтобы не ошибиться - накрыть человека всей своей тяжестью.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг