- Даниил Петрович, - устало сказал он, - что-то мне кажется. Что ваша
разыгравшаяся фантазия...
- Сегодня ночью Ласкьяри показала мне морских чудищ, Адриан Станиславович.
Фантазия тут ни при чем. Кстати, там, возле Желтого залива, где кочевники встречаются с морскими жителями, я видел на скалах гигантский рисунок. Это конструкт, объединяющий человека и жителя моря - я не знаю, как называются эти существа...
Глава 7
...Автомобиль осторожно выполз на берег и остановился, коснувшись
передними колесами воды. Сегодня залив светился едва заметно, и его бледная
зелень, уходя вдаль, сливалась с небом. И кочевников не было поблизости -
Ольшес предварительно проехал по окрестностям, осмотрелся.
Помедлив немного, Даниил Петрович вышел из машины. Прошелся по берегу,
задумчиво полюбовался смутно видимым рисунком на скалах, поднял камешек, бросил
в воду. Он, собственно, не знал, на что рассчитывал, когда ехал сюда. Почему-то
Ольшесу казалось, что этой ночью ему непременно нужно быть у залива, но почему?
Впрочем, интуиция - мать информации, и коль скоро он явился на побережье,
что-нибудь да узнает. Может быть, кочевники придут все-таки, попозже? Хотя
вчера в это время они уже танцевали здесь... А может быть, морские чудища
выйдут на песок, увидя его, Ольшеса? Даниил Петрович обернулся к изображению на
скалах, всмотрелся в него еще раз. Это существо... кажется, морские жители
похожи на осьминогов... если, конечно, можно судить по этому рисунку.
Осьминоги...
"Дарейт!.."
Слово ворвалось в мысли Ольшеса так звучно и явственно, что Даниил
Петрович невольно переспросил вслух:
- Как?
И ответом - вздох над заливом, над скалами, в воздухе, светящемся вокруг
мягкой зеленью:
- Дарейт...
Ольшес сел на песок. Обхватил колени руками. Подумал, потом громко сказал:
- И что дальше?
А дальше...
Даниил Петрович ощутил непонятную слабость, его руки безвольно опустились,
он медленно лег, вытянулся на песке и закрыл глаза...
...Зеленоватые перламутровые слои всколыхнулись перед глазами, и ощущение
краткого полета пронзительно и остро вошло в мысль и тело. Ольшес понял, что он
уже не на берегу, но как он очутился в безмолвной, плотной тьме - он не смог бы
объяснить. Да он и не хотел ничего объяснять... Тьма была бездонной и чужой,
она принадлежала иному миру, в ней чувствовалась откровенная первобытность, и
предела ей не было.
Опора исчезла, Ольшес плыл в бесконечности, и тьма сначала растворила
инспектора в себе, стремительно и бесповоротно, а затем, когда Ольшес
окончательно почувствовал себя частью непроницаемого мрака, когда его
собственное бытие стало неважным и ненужным - тьма обрела оттенки, в ней стали
различимы синие и коричневые пятна, алые сполохи в глубине - недостижимые и
манящие... и наконец снова возник зеленоватый перламутровый туман. И в нем
проявилось движение. Скользнула бесшумно тень, вторая...
Кто-то в тумане жил.
Зеленые пласты расслоились, разорвались, распались клочьями, открыв
завешенную прежде картину нового мира. И мир этот показался Олыпесу чем-то
знакомым, но инспектор не мог вспомнить, где и когда он видел малиновые шары,
синие живые воронки, желтые и оливковые безлистые кусты с длинными гибкими
ветвями... Мысль билась лихорадочно: "Знаю, знаю..." Но воспоминание не
приходило.. И от беспомощности хотелось закричать, ударить кулаком в стену...
вот только стены рядом не нашлось. А среди странных ярких растений началось
нечто...
Силуэты то ли многоруких, то ли многоногих ; существ кружились между
диковинными цветами, взмывали вверх, опускались, и Ольшес видел, что их
движения не хаотичны, что здесь есть система и порядок, и напряженно
вглядывался, пытаясь уловить смысл танца. Но все ускользало от него, словно он
пытался поймать рукой струйку дыма, - и невозможно оказалось зафиксировать даже
простейшую мысль, все таяло, как зеленый туман, оставляя лишь образы и цвета...
Внезапно по глазам ударил резкий свет; туман спрессовался, сгустился, стал
волнами. Белые барашки пены бежали к скалам, лучи белого чужого солнца горели
бликами на воде, и вновь Ольшес видел и не узнавал, и это отчаянно мучило его.
Хотелось закрыть глаза, уйти - но пути к отступлению не было. И Ольшес понял,
что настал один из тех моментов, когда у человека нет возможности выбора... и
смог подумать, что в любой ситуации нам только кажется, что мы выбираем, как
поступить, а на деле выбора вовсе не существует, он уже предрешен всеми нашими
предыдущими жизнями, и все, любая мелочь, даже давнишняя тайная мысль, случайно
мелькнувшая, неосознанная, забытая - все отбрасывает тень в будущее... и когда
будущее становится настоящим, нас удивляет собственный поступок, нас удивляет
его результат...
Теперь он видел скалы и прилепившиеся к ним каменные кубы - это были
чьи-то дома... И к этим кубам сверху, по едва заметному выступу, подбирались
фигурки, одетые в скафандры... но это не были земляне, и это не были жители
Ауяны, у Ольшеса не было в том сомнений.:. Инспектор словно плыл в воздухе,
приближаясь к домам, но внезапно огненно-белая вспышка прорезала день, затмив
полуденные лучи, и каменный куб распался, и под обломками каменных плит
взметнулись и упали гибкие щупальца... и невыносимая боль души отбросила
Ольшеса в сторону, вниз, и он явственно увидел в руках одной из фигурок, одетых
в скафандры, оружие... и все встало на свои места. Все стало понятным и
однозначным. Те, кто приходит с неба, - враги, убийцы...
И Ольшес понял вопрос и взорвался внутренним криком:
- Нет!..
Не было рассуждений, способных убедить, доказать. Только боль - и
уверенность: должны понять. Не враги, нет! Ольшес все свои душевные силы бросил
вовне, к тем, в каменных кубах:
- Нет!..
Мы пришли не для войны!.. И снова наплыл зеленый туман, мягко погрузив в
себя воспаленный мозг.
Ольшес открыл глаза. Светало, и зеленоватые блики на море и в воздухе
исчезли, поглощенные утренней зарей. Даниил Петрович долго лежал на спине,
бездумно глядя на плывущие в небе облака - легкие, изящные, полупрозрачные...
и. даже не пытался осмыслить происшедшее. Он просто наслаждался привычной
реальностью. Наконец инспектор попытался встать - но обнаружил, что это не
такое-то простое дело. Все его тело словно налилось свинцом, ноги не сгибались,
слабость сделала руки чужими и незнакомыми. Ольшес повторил попытку,
сконцентрировав внимание на действиях каждой мышцы. Он чувствовал
рассогласованность мускулатуры и сосредоточился на том, чтобы избавиться от
странного ощущения, что у него исчезли суставы, но при этом отросло по крайней
мере шесть лишних конечностей. Постепенно ему удалось вернуть нормальную
координацию. Он встал на оставшиеся у него две ноги и направился к автомобилю.
Елисеев шел по аллее, перебирая в памяти подробности последнего разговора
с Ольшесом. Морские чудища... связь их с уровнем технического развития и
богатством Тофета... нелепость какая-то. И все же - не напрасно ведь Хеддену не
разрешают встречаться с кочевниками. Безусловно, что-то за этим кроется. Консул
решил свернуть на лужайку, посидеть в тишине, обдумать все по пунктам, не
торопясь. Лужайка скрывалась слева от аллеи, за густой стеной цветущего
кустарника. Елисеев раздвинул ветви - и замер.
На скамье, расслабленно привалясь к высокой резной спинке, сидел Ольшес.
Он развлекался.
Над цветами, устилавшими лужайку сплошным ковром, кружились с гудением то
ли лохматые мухи, то ли шмели. Время от времени они опускались на цветки и,
вытягивая хоботки, пили нектар. А Ольшес бросал в мух мелкие камешки, сшибая
мохнатых насекомых. Мухи валились в траву, обиженно взревывая, потом выползали
на травинки, чистили крылышки и снова взлетали, чтобы как ни в чем не бывало
заняться своими делами. Елисеев стоял за кустом, наблюдая, - ему было очень
интересно, промахнется ли Даниил Петрович хоть раз. Но долго заниматься
наблюдением консулу не пришлось, потому что второй помощник вскоре окликнул
его:
- Не надоело вам там стоять, Адриан Станиславович?
- Ну, знаете! - Елисеев вышел из укрытия. - Я был уверен, что вы просто не
могли меня заметить.
- Мог, еще как, - насмешливо произнес Ольшес. - Вас было слышно, еще когда
вы в сад спускались.
- Н-да...
Елисеев уселся рядом с Ольшесом, и Даниил Петрович, вроде бы даже не
шевельнувшись, изменил позу. От расслабленности не осталось и следа... и
Елисеев, покосившись на второго помощника, хмыкнул под нос.
- Даниил Петрович, - заговорил консул, - я все думал о том, что мне
сообщили. Видите ли, мне кажется...
- Извините, - перебил его Ольшес, - лучше сначала я вам кое-что расскажу.
Очень интересное. Сегодня ночью я снова ездил к Желтому заливу...
- ...И все-таки я не понимаю, - нервно говорил Росинский, постукивая
пальцами по подлокотникам кресла. - Какая может быть связь между этими...
дарейтами - так вы их назвали? - и технологическим уровнем Тофета, а тем более
с деньгами и с тем, что Ласкьяри определяет как право на власть. Не понимаю!
- Боюсь, не вы один пребываете в состоянии столь трогательного недоумения,
уважаемый Валентин Лукьянович,- язвительно сказал Хедден. - Боюсь, что все мы
несколько огорошены... или ошарашены... или, в конце концов, просто растеряны и
чувствуем себя дураками. Но меня лично утешает то обстоятельство, что Даниил
Петрович сумел в такой необычной обстановке объяснить неведомым существам нашу
основную позицию. Если, конечно, он верно воспринял вопрос.
- Уверяю вас, ошибиться было невозможно, - сказал Ольшес.
- А мне вот что интересно, - сказал Кор-сильяс. - Когда были здесь эти...
сволочи в скафандрах?
- К сожалению, под картинкой не было даты.
- Жаль, - очень серьезно произнес Корсильяс.
- Мне тоже, - согласился с ним Ольшес.
- Не это главное, - сказал консул. - Во всяком случае, в данный момент.
Мне кажется, сейчас важно то, что разъяснились наконец некоторые странности
отношения к нам. Понятно, почему нас не выпускали в город так долго. Ясно,
почему Хеддену не разрешали выезд в степи, встречу с кочевниками, которые, как
утверждает Даниил Петрович, на самом деле никакие не кочевники или, по крайней
мере, не дикари. Но неясно, почему , все-таки нам позволили ходить по улицам в
любое время. Тут что-то не так.
- А вам не кажется, Адриан Станиславович, что как раз этот последний
пункт как раз наиболее всего убеждает в совершившемся факте переворота? Если
не ошибаюсь, такая мысль уже приходила в голову кому-то из нас, - сказал
Ольшес. - Да... Но я не понимаю, почему внешне все выглядит так, словно
никакого переворота не было? Правитель остается на своем месте, все идет
по-прежнему...
- Они ждут праздника, - тихо сказал Ольшес.
- Вы это знаете точно? Или только предполагаете?
-Я...
В дверь постучали. Вошла Ласкьяри.
- Я вам не помешала?
Земляне оторопело уставились на нее. Как она попала в дом?
- Ну что вы, Ласкьяри, - опомнился Корсиль-яс. - Разве вы можете помешать?
Мы всегда рады вас видеть.
- Вы очень любезны.
- Хотите кофе?
- С удовольствием. Особенно если его сварит Даниил Петрович.
- О! - воскликнул польщенный Ольшес. - Вы оценили мое искусство
кофеварения! Сейчас займусь.
Через несколько минут кофе был подан, и все расселись вокруг стола. Хедден
хлопотал возле Ласкьяри, придвигая поближе печенье, Корсильяс уговаривал
девушку попробовать пирожное, Ольшес и даже Росинский изо всех сил старались
проявить внимание к гостье... а Елисеев помалкивал, не вмешиваясь в общую
суету. Он всегда испытывал неловкость в присутствии Ласкьяри - девушка смотрела
на него такими влюбленными глазами, что Адриан Станиславович просто не знал,
куда ему деваться. И еще Елисееву очень и очень не нравилось то, что второй
помощник, он же инспектор по особым делам, беззастенчиво пользуется чувствами
девушки в своих целях. Ведь если бы Ласкьяри не была влюблена, она вряд ли
стала бы откровенничать с Даниилом Петровичем. А так...
А Ольшес, наблюдая за Елисеевым и без особого труда угадывая его мысли,
прикидывал, что сказал бы консул, узнай он о том, что Ольшес научил девушку
стрелять из бластера...
Сначала, как водится, развлекались светской болтовней на общие темы, но
довольно скоро Ласкьяри ни к селу ни к городу произнесла странную фразу:
- Неужели вам недостаточно вашей силы? Сидящие за столом замолчали, дружно
уставясь на девушку. Первым задал встречный вопрос Ольшес.
- Вы о чем, Ласкьяри?
- О дарейтах.
- Любопытно. Но непонятно.
- В самом деле?
- Клянусь, мы действительно ничего не понимаем. Может быть... ну,
поскольку вы сами заговорили на эту тему... может быть, вы все-таки расскажете
нам, в каких черных замыслах нас подозревают? Намеков мы слышали массу, но
никакой конкретной мысли у нас эти намеки не породили.
Ласкьяри обвела землян задумчивым взглядом, остановилась на Елисееве...
Подумала, потом спросила:
- Адриан Станиславович, вы можете дать мне честное слово, что вы
действительно не понимаете, о чем идет речь?
- Могу. Мы не знаем, почему вы связываете наше прибытие на Ауяну с
дарейтами. Мы не знаем, каким образом от общения с дарейтами может увеличиться
наша сила. Мы даже не понимаем, почему нас полгода не выпускали в город, а
теперь вдруг разрешили прогулки. Даю вам честное слово.
- Вам я верю... Ну что ж. Где наша не пропадала, - усмехнулась дочь
первого министра. - Расскажу, извольте. Но я, со своей стороны, клянусь вам -
у нас все уверены, что вы просто скрываете свои истинные намерения. Так вот.
Конспективно вся эта история выглядит следующим образом. Достаточно давно,
когда на территории нынешнего Тофета не было ничего, кроме степей, по которым
кочевали разные племена, нередко вступавшие в схватки между собой, одно из
племен по каким-то причинам задержалось на побережье, возле Желтого залива. На
этот счет нет точных сведений, потому что все эти племена прекрасно обходились
без писаной истории. Но легенд на эту тему множество. Однако главное тут то,
что именно тогда и произошла первая встреча людей и дарейтов. Но даже в те
давние времена далеко не каждый человек мог общаться с дарейтами, и со временем
таких людей - их теперь называют дублатами - становилось меньше. У нас многие
считают, что с уходом простоты мы потеряли и какие-то необходимые для
взаимопонимания качества. Но вообще-то эта способность передается по
наследству, только, к сожалению, не всем потомкам... Тогда же началось и
формирование современных границ государства, и вообще история собственно
Тофета. Но сразу возникли и осложнения. Во-первых, только часть кочевых племен
перешла к оседлому образу жизни, некоторые и по сей день живут в степях, вы это
знаете... и сохраняют прежнюю непосредственность в отношениях с дарейтами.
Во-вторых - все меньше и меньше людей из тех, кто ушел от первобытности, могли
общаться с жителями моря. И эта способность постепенно стала идентифицироваться
с правом на власть. Эта способность проявляется в разном возрасте - иногда в
три-четыре года, а иногда сразу после тридцати. Мой отец,например, стал
дублатом, когда ему было уже почти тридцать два года.
- А вы, Ласкьяри, понимаете их? - спросил Ольшес.
- Нет.
- Но у вас еще есть надежда?
- Вряд ли. Скорее она будет у моих детей или внуков. Но у кого-нибудь эта
способность проявится обязательно. Так что, в общем, право на власть в итоге
принадлежит семье, пусть не в каждом поколении. Но шансы заметно увеличиваются,
если в семью берут женщину из степных племен.
- Но все-таки не совсем ясно, при чем тут уровень развития вашего
государства, - сказал Елисеев. - Дарейты оказывают вам какую-то помощь? Какую?
И как именно?
- Нет, - улыбнулась девушка, - дело не в помощи. Просто человек,
услышавший море, одновременно приобретает ряд других качеств. А может быть,
просто начинает активно развиваться то, что было заложено в нем с самого
начала.
- То есть?
- Если в двух словах - такой человек становится умнее.
- И что же, разница между... э-э... этими состояниями так заметна?
- Разница колоссальна. Меняется скорость мыслительных процессов, резко
обостряются творческие способности, аналитические... и так далее. Эти люди
становятся политиками, учеными, занимаются искусством. Им всегда
предоставляются руководящие посты в избранной ими области.
- А не бывает так, чтобы человек вдруг утратил столь необычное дарование?
- Нет, не бывает. Это пожизненно.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг