из реки воду ладонями, стал пить. Мне казалось, что в раскрытых ладонях у
меня вся река - живая, быстрая, студеная и скользящая. Как ее удержать, не
упустить? Впервые я пил воду из ладоней. Ее было бесконечно много - живой,
холодной, обжигающей горло воды, река несла ее тысячи лет все с таким же
шумом, звоном и щедростью.
Да, щедрость - именно это слово вертелось у меня на языке. Земля была
бесконечно щедра, как эта река. На ней было всего много - травы, ветвей,
воды, воздуха и еще чего-то, чего не хватало, так не хватало на
космической станции, окруженной бездной и вакуумом!
Не кислород, не запах хвои и трав, а эта щедрость пьянила меня. Я шатался
как пьяный от ощущения этого чудесного избытка, от той доброты и тепла,
которые буквально струились из каждого дерева, из каждой ветви. Пролетела
пчела и села на цветок. На космической станции не было пчел, и не было
цветов, и не было ветвей. И вещи были холодны и бесчеловечны.
- Володя, - сказал мне отец, - не пей так много. Вредно. Нужно понемножку
привыкать. На станции мы экономили воду.
- Здесь вода хороша. Я никогда не подозревал, что вода может быть такой
вкусной. Она течет, несется по камням неведомо куда и откуда.
- Ты сказал глупость. Ведомо! Даже очень ведомо! Посмотри на
географическую карту местности. Вот сюда! Здесь, в горах, она начинается и
впадает вот сюда. Смотри!
Я посмотрел на карту, Но это не доставило мне никакого удовольствия.
Сколько раз я смотрел на карту материков и океанов Земли, живя вдали от
нее, на комической станции, и думал, что я имею представление о Земле.
Нет, Земля походила на карту не больше, чем человек на свой костюм, на
свою форму, скроенную портным по мерке.
Земля! Я мысленно повторял это слово с такой же ненасытной жадностью, с
какой вдыхал воздух, пахнущий пихтовыми и кедровыми ветвями, и пил воду из
ладоней. И неудивительно, что, закончив школу, из всех существующих
профессий я выбрал ту, что связана с землей. Я стал геологом. И я думал,
что никогда не разлучусь с Землей.
Ту, о которой речь пойдет впереди, я встретил не в геологической партии, а
в большом городе, в доме, где жили мои приятели. У нее было простое и
очень милое имя - Зоя. Я мог бы вспомнить все подробности нашей первой
встречи, но зачем? Встреч было много, очень много. И я думал, что я
никогда не расстанусь с Зоей, как не расстанусь никогда с Землей. Первая
большая разлука произошла через год. Зоя отправилась в космос, отправилась
по делу. Она пробыла там долго, и я ждал. Я ждал ее и дождался. Она
пребывала тут, рядом, и это было удивительно. Я мог протянуть руку и
дотронуться до Зои, а еще недавно между нами лежало космическое
пространство со своим вечным холодом, близким к абсолютному нулю. Но вот
пространство выпустило ее или, точнее, отпустило. Она была здесь, вся
смеющаяся, быстрая, чуточку нетерпеливая, и только рассказы и воспоминания
уносили ее туда, в холодную бесконечность. Она была здесь, со мной, на
Земле. И я понимал, что Земля без нее - это все равно, что Земля без
облаков, озер, лесов и лесных троп. Я смотрел на нее, и мне казалось, что
в ее облике, в ее смеющемся лице странно и чудесно слился облик всего
человечества. Она и есть люди, а люди и есть она. И я смотрел на нее,
словно впервые увидел человека, женщину во всей ее неповторимости и
красоте.
"Ты? - думал я. - Кто ты, Зоя? Ты женщина. Но ведь женщин миллионы, а ты
одна. Ты одна, как Земля с ее щедростью и добротой, с ее реками, лесами и
облаками. Если бы ты вдруг исчезла, мир для меня стал бы вакуумом,
пустотой, наполненной холодом и космической пылью. Кто ты, Зоя?
Кибернетики говорят, что ты машина! Может быть, и чудо в горле поющей
птицы, звон, щелкание, свист, трепет - тоже машина?
Кто же ты, Зоя? Я смотрю на тебя, и немеет мысль. Ты как то облако,
которое я впервые увидел на Земле и над Землею. Оно медленно плыло над
рекой, сразу внизу и вверху, на небе и в речной воде.
- Ты, - шептал я. - Ты!"
Когда я говорил "ты", я мыслью и чувством, всем своим существом прикасался
к тому, что было "ею" и чего не могло сразу охватить мое сознание, потому
что это было как миг.
О чем мы говорили с ней? Не помню. На ее лице я стал иногда замечать
выражение неудовольствия и нетерпения. Ей нужен был я и весь мир. Мне в
эти минуты нужна была только она, она одна.
И вот однажды она не пришла. Я думал, что она заболела. На другой день я
узнал, что она не пришла ко мне по другой причине. Это была причина,
меньше всего поддающаяся пониманию, потому что относится к тем явлениям, с
которыми имеет дело не столько разум, сколько сердце. Мой разум мог
объяснить мне, почему она разлюбила меня и полюбила другого, но чувства
все равно продолжали спрашивать: почему? Ведь она недавно еще любила меня,
за это время я не стал глупее, бессердечнее. Я остался таким, каким был. И
все же это случилось.
Она страдала не меньше меня и иногда заходила ко мне. На ее лице я видел
жалость. Это меня оскорбляло, и мы расстались.
Наступила тишина. Марина сказала мне:
- На сегодня хватит.
Мы вышли. И она закрыла дверь на ключ.
20
Я с волнением слушал продолжение рассказа Володи.
- Вакуум! Мне слишком рано удалось узнать, что это такое. И только на
щедрой, доброй, красивой Земле я забыл о нем. Но после того как ушла от
меня Зоя, я решил покинуть добрую, щедрую Землю. Меня по моей просьбе
отправили на Марс вместе с геологической экспедицией. Помощник начальника
экспедиции, энергичный и расторопный человек, заранее позаботился обо
всем. Он захватил с собой не только все необходимые продукты, но и грохот
речных перекатов, шум водопадов, лепет березовых рощ, свист и пение птиц.
Он захватил с собой шепот влюбленных, детский смех, грохот морских волн,
набегающих на песчаный берег, разумеется, не в натуральном виде, а
"снятом" с помощью электронно-оптических и акустических аппаратов. Он
ничего не забыл, этот хозяйственный, предусмотрительный человек. По целым
дням он ругался и спорил с капитаном космолета на звездном вокзале.
- А это что у тебя? - спрашивал его капитан, показывая на большой тюк.
- То, чего не хватает на Марсе: крик петуха и кваканье лягушек, кудахтанье
кур и звон молочных струй, когда доят коров на рассвете, шум камыша на
озере и взмах утиных крыльев.
Капитан огорчался:
- Перегрузишь мне машину.
Уже перед самым отлетом помощник начальника экспедиции вдруг спохватился:
забыли захватить с собой необходимую вещь - лесное кукование кукушки.
- Обойдемся, - сказал начальник экспедиции.
- Нет, нет. Никак, - покачал головой помощник.
Он приложил ладошку ко рту и стал подражать лесной птице:
- Ку-ку! Ку-ку! Превосходный звук. Прямо тает в воздухе. Там нам будет его
не хватать.
С ним спорить было трудно. Захватили с собой и этот тающий, млеющий лесной
звук.
Вися и плавая в безгравитационной среде, помощник, довольный, вспоминал,
что он захватил с собой с Земли. Он перечислял нам названия предметов,
вещей, явлений, летевших вместе с нами.
- Я везу, - повторял он, - запах сирени, смоченной весенним дождем, звон
тающих льдинок, уханье совы в ночном лесу, кусок земного неба, облитого
зарей. И как хорошо, что я вовремя вспомнил о кукушке. На Марсе, где нет
ни одного дерева, вы услышите ее голос, напоминающий о лесных ветвях.
Он был весь наполнен, туго, до отказа набит земной веселой жизнью, этот
подвижный человек, умудрявшийся суетиться там, где отсутствие земного
притяжения, казалось бы, должно было ему напомнить о том, что пора и
остепениться... Его звали Лодочкин, Сергей Лодочкин. Он был родом из
старого и веселого города Одессы. И он умел рассказывать всякие забавные
истории, которые тоже вез на Марс, но уже без упаковки, не боясь, что они
утратят что-нибудь из своих свойств в пути.
Глядя на Сергея Лодочкина, я думал: "Как он похож на Землю, эту веселую,
щедрую и чуточку легкомысленную планету". И вероятно так же думали и
другие участники экспедиции, слушая смешные истории возле перегородки,
отделявшей нас от бездушной и страшноватой бездны, от "ничто". "Ничто" и
бездна тоже прислушивались к ним и вынуждены были считаться с
жизнелюбивостью одессита не меньше, чем с опытностью нашего сурового
капитана и надежной прочностью корабля.
Сергей Лодочкин помог нам скоротать время. Он был дотошен, и ни одна вещь
не утратила своих земных свойств, оказавшись вместе с нами на Марсе.
Забегая вперед, я напомню один эпизод из моей жизни астрогеолога. Однажды
в песчаной, безводной и безатмосферной пустыне, где я блуждал, разыскивая
товарищей по партии, я вдруг услышал голос кукушки. Он напомнил мне не
только о запасах Лодочкина, но и о том, что, кроме песчаной пустыни,
существует еще другой, бесконечно более прекрасный мир. Изумленный, я
ловил эти земные, лесные, ясные звуки, думая, что это галлюцинация, что
меня обманывает слух.
- Ку-ку! Ку-ку!
Голос кукушки доносился до меня будто с Земли, из ее еловых, сосновых и
березовых лесов, преодолев расстояние в несколько сот миллионов километров.
- Ку-ку! Ку-ку!
Ее голос словно играл со мной. Он был здесь и далеко, рядом и нигде. И в
эти минуты я забыл о том, что стою на мертвом, холодном песке марсианской
пустыни, затерянный в бесконечности. Голос кукушки принес мне запах лесов,
земную щедрость и доброту.
21
Он продолжал:
- Я никогда не думал много о себе. Меня всегда остро интересовало то, что
было вне меня: люди, вещи, явления, события. Я готов был даже простить
людям то, что мне не нравилось в Лодочкине. Помню, как Лодочкин, то
плавая, то вися в безгравитационной среде несущегося космолета, убеждал
меня:
- Будьте внимательны к еде. Ешьте то, что полезно. Я все учел, все.
Счастливые крысы умеют синтезировать в своем организме аскорбиновую
кислоту. Морской свинке и человеку природа отказала в этом. Мы вынуждены
принимать витамины вместе с пищей.
И он начал перечислять все сорта продуктов и все виды витаминов, которые
он везет с собой.
Сергей Лодочкин! Он уже стал воспоминанием. Его уже нет в живых. Марс, его
отнюдь не щедрая к людям суровая среда расправилась с Сергеем раньше, чем
с другими. Мы похоронили его в холодном марсианском песке, который не
смогло бы согреть даже земное горячее солнце. Вот солнца-то и не догадался
захватить этот бесподобный администратор. Да и как доставишь его на Марс с
Земли? Оно слишком большое и слишком щедрое. Новый администратор, Карл
Шмидт, хотя и не был таким щедрым, как Лодочкин, тоже умел посмеяться и
пошутить:
- Опять вдыхали запах мяты и черемухи! Опять слушали крик петуха! Надо
экономить! Куда это годится. Перерасход. А Земля далеко. Быстро сюда не
доставишь.
Шуткой он хотел облегчить нашу, а заодно и свою жизнь.
Нет, нелегкая жизнь была на Марсе, где всего но хватало: и воздуха, и
воды, и тепла. Воздух мы носили с собой, земную биосферу, разумеется, в
тех размерах, которые были нам по силам. Биосферу в миниатюре. Человеку
нужна среда, так же как и животному. Но животное, передвигаясь, не может
захватить с собой необходимый ему мир, а человек может. Мы передвигались,
разыскивая полезные ископаемые, и вместе с собой несли все необходимое -
воздух, воду и пищу.
Избаловал нас покойный Сергей Лодочкин. Отправляясь в маршрут, мы
старались захватить с собой побольше того, что нужно не только для желудка
и дыхания.
Как-то я сказал Карлу Шмидту:
- И соловьиного пения тоже подкинь.
- Ишь чего захотел, - рассмеялся прижимистый Карл. - Свист. Зачем он тебе?
- Нужно. Доставляет удовольствие.
- От этого продукта больше вреда, чем пользы. Я с врачами советовался.
Говорят, действует на нервы, заставляет тосковать по Земле.
- А почему же немножко и не потосковать? Иногда это бывает даже необходимо.
Вместо соловьиного пения он дал мне в маршрут болото с квакающими
лягушками. Один из моих механических помощников, робот Биль, бросил эту
новинку вместе с другим довольствием в автотележку.
- Ну-ну! - сказал администратор. - Поаккуратнее. Ведь не на Земле!
Меня сопровождали три робота: Биль, Джек и Ле-Рой. Джек и Биль - роботы
как роботы: аккуратные, исполнительные, дисциплинированные. А с Ле-Роем
было не так просто. Уж не нарочно ли подсунул мне администратор Шмидт эту
упрямую машину с большим дефектом в программе? Ле-Рой выделывал всякие
штуки, вдруг исчезал неведомо куда, отлынивал от работы. Создавшие его
конструкторы, по-видимому, не без умысла включили в его программу то, что
никак не вязалось с сущностью автомата, - лень. Робот-лентяй - это нечто
неслыханное и непредусмотренное. Лень-то и делала Ле-Роя более человечным,
чем ему полагалось. У Биля и у Джека не было никаких недостатков. И,
может, поэтому мне было с ними скучно. Ле-Рой же своей ленью и
медлительностью иногда меня развлекал. Он любил поваляться - странная
привычка у автомата. Как его только пропустила комиссия, отбиравшая вещи
на Марс?
Да, лень и неповоротливость. Я был рад им как подарку. Иногда Ле-Рой
выводил меня из себя. Но и в этом было нечто человечное и человеческое. На
Биля и Джека невозможно было сердиться. Это были вещи, точные,
исполнительные, никогда не ошибающиеся вещи. Но я слишком много говорю о
вещах.
У них не было ни лиц, ни щек, ни ушей, ни глаз. Но спины у них были
совершенно человеческие - дань, отданная современной техникой отнюдь не
современному иллюзионизму. Иногда я шел нарочно позади них, обманывая
себя. Казалось, впереди меня идут люди, я не один. В каждой спине есть
нечто характерное. У них тоже были характерные спины. Но самая характерная
спина была у Ле-Роя. Его спина соответствовала его характеру. Это была
спина лентяя, которому не терпится скорее присесть или прилечь.
Мне нравилось обманывать себя. В конце концов это уж не такой большой
недостаток, если учесть, что речь идет о марсианской пустыне, о
действительности, до того реальной и беспощадно трезвой, что без иллюзии
там пропадешь.
Только в этих условиях можно было оценить щедрость и предусмотрительность
покойного Лодочкина. Иллюзии... Чем их больше, тем лучше.
На привале я отдал распоряжение-сигнал аккуратному и расторопному Билю
включить болото. И вот раздалось кваканье лягушек. Признаюсь, на Земле это
не доставляло мне никакого удовольствия, но здесь - другое дело. Лягушечьи
голоса вносили жизнь в этот вакуум... Я слушал почти с восторгом этот
концерт. Роботы стояли так, что я видел только их спины. Казалось, они
тоже слушали.
Лягушки квакали. В их кваканье было спрятано земное лето, вечерний сумрак,
запах осоки и гусятника...
Ради щедрой, доброй Земли и ради людей я прибыл сюда, на Марс. Я знал, что
встречусь здесь с трудностями. Но пока я не жалел об этом. Я делал свое
дело. Роботы помогали мне. Без них я не смог бы сделать ни одного шага.
Они несли с собой тот кусок земной биосферы, тот маленький островок, без
которого я не смог бы прожить здесь ни одной минуты. Мне нужны были
кислород, вода, пища, тепло. Только тут, на Марсе, да еще на космической
станции я мог со всей остротой почувствовать железную силу детерминизма,
связь живого организма со средой. На щедрой, доброй, красивой Земле
человек забывал, что он, кроме всего прочего, еще и организм.
Наступила пауза. Марина вошла и выключила "память".
- Но сердитесь, Микеланджело, - сказала она, - на сегодня довольно. Дайте
ему отдохнуть, а заодно и себе.
- Ему? Разве он... Он ведь не существует как личность, не правда ли?
Марина рассмеялась не совсем кстати:
- Он существует и не существует. Но дело не в этом. А вот личность ли он?
Это мы и хотим узнать. В какой мере оторванная от человеческого организма
память может сохранить что-то от личности? Организм как целое - ведь это
тоже интересная проблема.
- Меня в нем интересует не организм, а человек...
- Меня тоже, - сказала Марина.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг