то, чего не было и не могло быть в книге, - удивление, страх, радость,
тревогу от внезапной встречи с тем, что считалось невозможным,
противоречащим вековому опыту поколений, и, в сущности, равнялось чуду.
Лицо, обычное лицо пожилого человека, бухгалтера, инженера или скромного
учителя, преподавателя химии или математики. Лысеющая голова. Шрам возле
узкого рта - повидимому, след операции. Очки в обычной оправе. И сквозь
стекла очков глаза, читающие текст, от содержания которого следовало бы
спрыгнуть с полки, кричать, говорить, спорить, утверждать, не соглашаться.
Лицо поражало спокойствием. Пальцы перевернули страницу без всякого
нетерпения. Иа минуту глаза отвлеклись от текста и заглянули в окно
вагона, как бы ища соответствия между тем, что бежало рядом, с тем, о чем
рассказывала книга. Затем эти глаза заметили меня.
- Спали? - спросил меня ровный тихий голос.
- Нет, не спал.
- А мне показалось, что вы спали.
Я хотел спросить, соседа о книге, которую он читал. Но что-то удержало
меня. Оно, это чувство, оказалось сильнее моего любопытства, сильнее
желания выйти из прошлого в будущее, в тот обогнавший меня миг, в котором
уже жил этот мой спутник, читавший необыкновенную книгу. Его не отделяло
лето, проведенное в тайге, от всего того, что принесла в мир книга,
найденная мною в сквере. Что же она принесла? Я не смел об этом спросить.
Мне что-то мешало.
Что? Может быть, и страх, а может, и радость. Книга пришла в мир. И это
была не такая книга, чтобы не оставить в мире следа...
Сосед читал. Он читал медленно, не спеша. Может быть, он нарочно замедлял
чтение, задерживал свою жадно воспринимающую мысль, чтобы она не слишком
быстро освоилась с удивительным содержанием. Обычный коленкоровый
переплет, привычный шрифт - все это должно было чуточку затормозить
сознание и понемножку приучить его к тому, что до конца трудно понять и
что невозможно освоить. Да, книга была переведена и напечатана,
предварительно ее читали и вычитывали корректоры, ревнители абсолютной
грамотности и знатоки правописания, ее набирали наборщики в типографии. Но
книга-то была переведена на русский с неземного, с дильнейского языка. И
никто, даже ее редактор, не знал, как она попала на Землю.
Сосед закрыл книгу. Чтобы не забыть нужную страницу, он вложил в книгу
осенний лист березы, только что залетевший в окно. Пассажир слез с полки,
прошел по вагону.
А затем принес стакан чаю от проводницы. Пил медленно, помешивая ложечкой
в стакане и о чем-то думая. Неужели он мог думать о чем-нибудь другом, не
имевшем отношения к книге?
- Вы сели ночью? - спросил он меня.
- Да, сегодня ночью. Надеюсь, я не очень шумел и не разбудил вас?
- Нет, что вы! Я спал... В вагоне я сплю еще крепче, чем дома.
- А где ваш дом? - спросил я.
- Где мой дом? - повторил он и как-то странно, с веселой настороженностью
посмотрел на меня. - Где мой дом? Пока мой дом тут, с вами под одной
крышей.
- Пока... - спросил я. - Ну, а потом?
-Потом, - сказал он негромко, - я улечу на...-Последнее произнесенное им
слово показалось мне до того странным, что я не поверил своим собственным
чувствам.
- На Звезду? - переспросил я.
Он не ответил, словно не слышал моего вопроса.
- На Звезду? - повторил я свой нелепый вопрос.
- Да, на Звезду, - ответил он. - Это в песне поется. Разве вы не знаете
эту песню?
- Не знаю. Я в экспедиции был всю весну и все лето. В мое отсутствие, что
ли, появилась эта песня?
- Возможно, что в ваше отсутствие, - ответил он. - Композитор написал
музыку в связи с появлением одной книги. А поэт, известный поэт сочинил
слова,
- А вы слова не помните?
- Помню. Кто их сейчас не помнит! Но я без голоса. Да эту песню
беспрерывно передают...
Он протянул руку и включил радиорепродуктор. Мужской чуточку мечтательный
голос запел:
На Звезду, на Звезду
Улетел он, скиталец Ларвеф,
А в далекой Дильнее, милой Дильнее...
Не дав прозвучать песне, сосед выключил репродуктор.
- Надоело, - сказал он, зевнув.-Сколько можно петь! Да и банально. Не тот
мотив, и слова не те.
- А откуда вы знаете, что слова не те?
- Знаю, - ответил он тихо, почти шепотом, вложив в это краткое обычное
слово какой-то особый, интимный, на что-то важное намекающий смысл.
Он замолчал. Молчал и я. В купе, кроме нас, никого не было. Две
полки-нижняя и верхняя-пока были не заняты. Хотя неопределенное смутное
чувство подсказывало мне, что нужно молчать, я заговорил.
- Какого мнения вы о той книге, которую только что читали? - спросил я.
- Эта книга вряд ли нуждается в моей оценке, - ответил он.
- Почему же, - возразил я, - каждая книга, так или иначе, оценивается
читателем.
- Но ведь это необычная книга... Книга без имени автора.... Известно
только, что он не человек и родился не на Земле.
- Разве это так уж важно?
- А вы думаете! Языком этой книги разговаривает другая действительность,
другой, чуждый вам мир,
Слово "вам" он выделил интонацией, подчеркнул его смысл, словно между ним
и мною зияла пропасть.
- А вам, - сразу спросил я, - вам не чуждый?
Он будто бы не заметил моего вопроса, а продолжал развивать свою мысль.
- Мир далекий, странный, хотя чем-то похожий на тот, в котором мы сейчас
с вами находимся. Подчеркиваю, мир. Значит, оценивать нужно этот мир, а не
стиль, то есть слова. Да и к тому же перевод довольно неточный. Переводила
машина.
- Вы недовольны работой машины? - спросил я не без иронии в голосе.
- Недоволен.
- А кто вам дал право так категорически и безапелляционно судить? -
спросил я с чрезмерной резкостью.
- Кто мне дал право? - ответил он спокойно.- Не будем говорить о правах.
Смешно. Надеюсь, машина не обидится на критику. Не передан дух языка, а
значит, дух мышления, неповторимый голос иной действительности.
- А откуда вам это известно?
- Известно, - ответил он тихо, но твердо.
- Вы специалист? Кибернетик? Лингвист?
- Это неважно, - сказал он уклончиво.-Я же не спрашиваю вас, кто вы.
- Мне нечего скрывать, кто я. Я геолог, возвращающийся из экспедиции. Да
это и без того видно по моему ватнику.
- Вполне допускаю, что вы геолог, и доверяю вашему ватнику. А вы
допустите, что я учитель, преподаватель химии или математики.
- А почему бы мне в это не поверить, - сказал я. - Только вот
разговариваете вы как-то странно, уклончиво.
Он промолчал.
- Меня, не интересует, кто вы. Вы пассажир. И этого с меня довольно. Меня
интересовало ваше мнение о книге...
- О переводе?
- О переводе пусть судят специалисты. Да и они знают не так уж много. До
смысла и содержания текста кибернетическая машина добралась чисто
логическим путем. Консультироваться, насколько я себе представляю, было не
с кем.
- Не с кем? - перебил он меня. - А с тем, кто эту книгу доставил на
Землю... О нем вы забыли?
- Но он же неизвестен. Его не нашли.
- Плохо искали, потому и не нашли.
Я не вполне уверен, что он произнес именно эти слова. Возможно, они
возникли в моем воображении.
- Вы думаете, что книгу эту кто-то доставил?
- Не сама же она прилетела, преодолев пространство и время. Изрядное
притом пространство...
На этом и кончился наш разговор. Он оборвался вдруг, сразу, внезапно. Я
смотрел на соседа и думал. Вот, думал я, человек, в котором произошла
заметная и необратимая перемена. Еще год или два назад он был обычным
школьным учителем, привязанным корнями к своему столетию. Но найденная
мною книга вырвала его из его времени, выхватила, подняла над обыденной
жизнью и приобщила к иной действительности и к иному опыту. Потому мне и
показалась странной его манера говорить. Пребывая лето в тайге, я отстал
от убежавшей вперед современности не на четыре месяца, а больше чем на век.
Сосед улегся на своей полке и вскоре уснул. Я тоже лег и тоже постарался
уснуть. Когда я проснулся, в вагоне было уже светло. Сосед исчез. Полка
испугала меня своей внезапной и абсолютной пустотой. Ощущение чего-то
значительного, выходящего за пределы обыденного заставило тревожно биться
сердце. Кто же был он, этот случайный спутник? И почему он так загадочно
отвечал на мои вопросы, как бы намекая на особые обстоятельства, известные
только ему одному?
Еще вчера я мог получить ответ на все эти вопросы. Но сейчас я мог
спрашивать только самого себя.
Я протянул руку и включил репродуктор. Мужской мечтательный голос запел:
На Звезду, на Звезду
Улетел он, скиталец Ларвеф,
А в далекой Дильнее, милой Дильнее...
ТУАФ ЗНАКОМИТСЯ С ЭРОЕЙ, А ВЕЯД С ИНЖЕНЕРОМ TEEM
В этот день Веяд познакомил Туафа с Эроей. Пусть его спутник убедится, что
эта Эроя не настоящая Эроя, а только искусное отражение той, что осталась
в другой части Галактики. Может, Веяд это сделал, чтобы взглянуть на то,
что называло себя Эроей, чужими глазами, увидеть со стороны, узнать что-то
новое об этом странном существе.
Веяд следил за выражением лица Туафа, когда декоратор увидел бесформенный
комочек вещества.
- Это не она, - сказал Туаф.
- А кто же?
- Не знаю кто. Но знаю - другое. Ты говорил с настоящей женщиной, а не с
этим жалким кусочком вещества. Не оно же тебе сказало; "Я тебя люблю"!
- Не она? Но тогда кто? Кто мне это сказал? Может быть, это сказала
настоящая Эроя с другого конца света?
Туаф не ответил. Недоверчиво он разглядывал этот шарик, в котором было
спрятано нечто безграничное.
- С кем же я разговаривал? - повторил Веяд.
- В наших особых условиях здесь, на Уэре, - сказал Туаф, усмехаясь, -
важно, не с кем ты разговаривал, а кто с тобой. Ведь здесь, кроме тебя и
меня, никого нет.
- Я разговаривал вот с ней.
- А почему же она сейчас молчит?
- Потому что нужно нажать кнопку. Я сейчас ее нажму.
И Веяд действительно нажал кнопку.
Эроя. Зачем ты разбудил меня, Веяд?
Веяд. Я хочу познакомить тебя вот с этим дильнейцем. Его зовут Туаф. Я,
кажется, рассказывал тебе о нем?
Эроя. Где? Здесь или еще на Дильнее?
Веяд (изумленно). На Дильнее?
Эроя. Почему это тебя так удивляет?
Веяд. Потому что на Дильнее я разговаривал не с тобой.
Эроя. А с кем?
Веяд. С той частью тебя, которая осталась там. С той, чью память и ум ты
отражаешь.
Эроя (обиженно). Я не зеркало!
Веяд. Не обижайся. Я ведь только хочу понять, понять, чтобы объяснить ему
и самому себе. Но это необъяснимо и непонятно. Такое чувство, словно ожил
вдруг и заговорил портрет или письмо сказало больше того, что было в нем
написано.
Эроя, Я не портрет. И не письмо. Ты же это знаешь, дорогой. Зачем ты
произносишь эти сухие, бесчувственные, не похожие на тебя слова?
Туаф. Мне нравится ваш голос. Говорите, умоляю вас, говорите. Все мое
существо превратилось в слух. Женский голос, мелодичный, полный
таинственной музыки. Говорите. Чего же вы замолчали?
Эроя. Я слышала, что вы увлекающийся игрок. Как ваши успехи в игре? Кто же
кого победил - вы гроссмейстера или гроссмейстер вас?
Туаф. Гроссмейстер-подставное лицо. За него играл логик, живший в конце
позапрошлого века.
Эроя. Он разве не умер?
Туаф. Умер, но тем не менее продолжает посмеиваться над своими партнерами.
Его искусство было запрограммировано и вложено в этого гроссмейстера.
Эроя. Не может быть!
Веяд. Почему не может? Тебя это меньше, чем других, должно удивлять.
Эроя. Ты хочешь сказать, что мне это знакомо по собственному опыту?
Веяд (с грустью). Не знаю. И ничего не хочу знать.
Туаф (к Эрое). Мне нравится ваш голос. Я готов слушать вас весь день. Ваш
голос полон жизни. Он здесь, ваш голос, со мной.
Эроя (с интересом). А что такое "здесь"? Я не понимаю смысла этого слова.
Туаф. Хотите, я вам сейчас объясню?
Эроя (с интересом). Веяд объяснял много-много раз, но не смог объяснить.
Может, вам это удастся.
Туаф. Постараюсь. Здесь-это значит нигде в другом месте. Только здесь,
рядом. Здесь-это значит вы вся здесь, ваш голос и ваши желания, ваша мысль
и ваше сердце. Здесь-это значит чувствовать ваше дыхание... Здесь...
нигде... Только здесь.
Э роя. Пока я еще не поняла. Но продолжайте. Мне хочется понять смысл
слова "здесь". Никогда еще мне так этого не хотелось, как в последние дни.
Но думаю, что одной логики недостаточно, нужно чувство. Продолжайте.
Туаф. Здесь-это когда можно дотронуться, увидеть, убедиться, когда между
мною и другим нет пространства с его космическим холодом.
Э роя. Продолжайте. Почему вы замолчали?
Туаф. Я посмотрел на вас. И теперь не уверен. Я, кажется, сам не знаю, что
такое "здесь".
Веяд расстался с Туафом в тяжелом настроении. Расстался? Только в
относительном смысле этого не подходящего для Уэры понятия. Здесь трудно
было расстаться, слишком уж мал был этот мир.
Каждый раз, когда нужно было успокоить себя, обрести надежду, а вместе с
ней и энергию, мужество, Веяд искал общения с тем, кто оставил на Уэре
свой дневник, с инженером Теем. Тея не было. Но он как бы присутствовал.
Каждый предмет на Уэре напоминал о нем. Ведь он и его мужественные
товарищи опредметили беспредметное, создали этот крошечный мирок, опору
для тела и для духа.
Придя в библиотеку, где стояли и лежали духовные сокровища Дильнеи,
доставленные сюда полтора столетия назад, Веяд раскрыл дневник Тея, его
письмо, посланное в будущее, тем, кто окажется на Уэре, вдали от всего
прочного и привычного.
"Общение... - писал инженер Тей. - Связь всех с каждым и каждого со всеми.
Она непрерывна, с тех пор как возникла цивилизация. Я спросил себя, почему
я появился на свет именно в этот век и час, а не на несколько столетий
раньше или позже? Я спросил себя именно в тот день, когда не следовало
задавать судьбе такого рода вопросы. Время шумело возле меня, как прибой.
Сердце билось. Я готовился лететь в бесконечность... Предвестие огромного
и неведомого хмелило мое воображение. Казалось мне, что мне и моим друзьям
дано скрепить своей жизнью несоединимое: прошлое и будущее, Дильнею,
крошечную планету с ее лесами и женщинами, с ее морями и младенцами, и
весь остальной мир, уходящий в бесконечность. Мне казалось, что в
контейнерах нашего космического корабля и в моем сердце спрятаны эти
скрепы, эти спайки и нам удастся спаять неспаянное.... И вот я расстался с
Дильнеей. Жена пришла меня провожать. На руках она держала ребенка, нашего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг