Что за беда, если двойник оказался старше твоего отсутствующего друга на
пятьдесят тысяч лет? Хорошо, что он не сверстник и ты не можешь встретить
его у общих знакомых, как я встречаю иногда своего близнеца-телепата.
Однажды я ему наговорил дерзости насчет познания без органов чувств... Вот
уж прошли века, а наука все не может проверить подсовываемые этими
ловкачами факты. Разгадали физическую сущность гравитации, а физическая
суть этих сомнительных явлений все еще показывает ученым кукиш и водит за
нос всех, не исключая моего двойникателепата.
Эрон-младший всегда был в хорошем настроении. Казалось, он не знал
усталости, хотя работал над решением грандиозной проблемы. Вот уже три
года он бился над задачей, которая казалась неразрешимой всем его
помощникам и друзьям.
-Ум обычного среднего дильнейца, - объяснял он свою идею сестре, - это ум,
укладывающийся в том познании, которого достигло его время. Но что такое
гений?
В сущности, никто до конца этого не знает. Гений-это ум, заброшенный в
настоящее из далекого будущего. Тривиальный, но тем не менее правильный
ответ на вопрос, который я тебе задал. Почему хотя бы раз в столетие
случается такое явление, когда будущее посылает нам своего вестника? Пока
оставим этот вопрос в стороне, он для меня не так важен. Меня интересует
"что", а не "почему". Я и мой друг, выдающийся, необыкновенно одаренный
изобретатель и логик Арид, пытаемся создать модель ума, обогнавшего своими
логическими возможностями современные умы по крайней мере на несколько
тысячелетий. Наш отец изучает познание насекомых, познание, загнанное в
тупик, придаток адаптации. Становление дильнейца, его эволюция говорит о
том, что наш ум, наши логические способности бесконечно шире тех задач,
которые связаны с адаптацией, с приспособлением к среде. Но иногда, правда
очень редко, в одном дильнейце законы наследственности сосредоточивают
грандиозное познание, необычайные способности. Благодаря этим гениально
одаренным членам общества всему обществу удается взглянуть в даль
будущего, расширить круг познания.... Я мечтаю о таком мозге, который
перенес бы нас вперед на многие тысячелетия, раскрыв множество тайн,
окружающих нас. Мы научились воспроизводить тончайшие интеллектуальные
процессы, но перескочить через границу того, чего достигли общество и
наука, мы не можем. Мы не знаем тех логических законов, по которым будут
мыслить дильнейцы через тысячи лет. В моей лаборатории работают не только
самые талантливые физиологи и кибернетики Дильиеи, но и самые выдающиеся
логики, в том числе мой друг Арид. Арид - это конденсатор идей, мыслей,
остроумных гипотез. Когда он приходит в лабораторию или на заседание
ученых мужей, все меняется. Он как искра, от которой готово моментально
вспыхнуть все, даже не поддающееся горению. У него сотни замечательных
способностей и дарований, но самый большой его дар-умение увлечь, убедить,
энтузиазм, энергия, помноженные на безукоризненную логику. Я им горжусь. И
не один я, а весь наш коллектив, состоящий из представителей различных
специальностей и профессий. Какие науки только не представлены! Пожалуй,
все, за исключением телепатии. Эту сомнительную науку я не пускаю на порог
своего института. Но представь себе, мой двойник-телепат, о котором я тебе
говорил, на днях предложил мне свои услуги.
- Он в самом деле очень похож на тебя?
- Внешне да. Очень. Такого же роста. Так похож, что я сам готов принять
его за себя. Но в складе ума у нас нет ничего общего. Я ненавижу
телепатию... Пойдем ко мне в лабораторию. Я познакомлю тебя со своими
помощниками. И в первую очередь с Аридом. Кстати, он интересуется древним
мышлением и хочет поговорить на эту тему с тобой.
РАССКАЗЫВАЕТ ПАВЛУШИН
Я нашел эту книгу в Михайловском сквере возле памятника Пушкину. Кто-то
забыл ее, и она валялась под скамейкой на песке.
Кто же был этот рассеянный читатель, кто, а главное откуда?
На этот вопрос пока еще нет ответа, так жe как никто еще не сумел прочесть
хотя бы одно слово в этой странной книге.
Где она была издана? На каком языке? И это тоже долго оставалось тайной.
Она побывала у всех лингвистов Ленинграда и Москвы, знатоков всех языков и
наречий. Но что толку? Никто не сумел прочесть даже ее название.
За каких-нибудь два-три месяца я стал знаменитым человеком, почти таким же
знаменитым, как археолог Шлиман или шахматист Тайманов, хотя вся моя
заслуга перед человечеством состояла только в том, что я нагнулся и поднял
лежавшую на песке книгу.
Теперь в ящике для писем и газет на дверях нашей квартиры не хватало места
и для десятой части той корреспонденции, которую я получал. Почтальонша,
толстенькая девушка с красным лицом, спрашивала меня, не то восхищаясь, не
то негодуя:
- Долго вам будут писать со всего света?
- Долго, - отвечал я.
И действительно, кто только мне не писал! Школьники из Казани, пенсионеры
из Баку, студенты из Киева, журналисты и физиологи, буфетчицы и
математики, и даже один не то сумасшедший, не то чудак, утверждавший, что
книгу издали в Женеве в знаменитом издательстве Скира просто для рекламы.
Глупость! Кто же станет рекламную книгу издавать на неизвестном языке?
В тот день, когда я нашел книгу, я не придал своей находке никакого
значения. Я думал, что какой-нибудь иностранец, западный немец или
француз, засмотревшись на здание Русского музея, замечтавшись, уронил эту
книгу.
Иностранец? А может, не иностранец, а инопланетен?
Впрочем, этот вопрос задал не я, а корреспондент журнала "Кибернетика и
будущее", приезжавший знакомиться со мной из Москвы. Так он назвал и свою
статью: "Инопланетец". И на всякий случай поставил вопросительный знак.
Был ли он искренне убежден в своей правоте - не знаю, но он горячо убеждал
читателей журнала, что на скамейке в Михайловском сквере перед памятником
Пушкину побывал некто, чьи облик и ум были сформированы за пределами
Земли, а может, даже и солнечной системы.
Разговаривая со мной, корреспондент не скрывал своего разочарования и три
раза подряд упрекнул меня в скрытности.
- Вы чего-то недоговариваете, Павлушин. А как он выглядел?
- Кто? - спросил я.
- Кто? Ну, этот самый, кто презентовал вам книгу.
Слово "презентовал" он произнес с явной иронией, повидимому намекая, что я
недостоин космического подарка.
- Мне никто ничего не презентовал. Книгу я нашел в сквере перед...
- Знаю, - перебил он меня. - Слышал эту версию. С чего бы ему быть таким
рассеянным? Курите. Обождите, не волнуйтесь. Спешить некуда. Слово он с
вас взял, что ли? Но вы поймите, Павлушин, я не следователь, а журналист.
Имя можете не называть, а только опишите наружность хотя бы в общих чертах.
Я усмехнулся.
- Видите ли, у него нет наружности.
- То есть как нет наружности?
- Нет - и все. А почему ему нужно иметь внешность? Он же не человек.
- Ну, ладно, - догадался корреспондент. - Не хотите раскрыть тайну. До
завтра! Я еще забегу. А ты, - сказал он, вдруг почему-то переходя на "ты",
- а ты обдумай хорошенько: имеешь ли ты право скрывать от общественности
правду о таком событии? Ну, пока!
Он забегал по нескольку раз в день в течение недели и все уговаривал
обрисовать наружность инопланетна, якобы презентовавшего мне книгу. Именно
наружность, черты лица.
Что касается других подробностей, он готов был ждать целый месяц, пока не
пробудится во мне совесть и я не перестану разыгрывать из себя сфинкса, а
если сказать по-русски просто свинью.
Подробностей он так и на дождался и, разумеется, поспешил опубликовать
статью. Я его не упрекаю за это. Не мог же он ждать, пока лингвисты
переведут книгу с загадочного языка.
Забегая немного вперед, я должен огорчить читателя: лингвистам и этнологам
не удалось расшифровать текст найденной мною в Михайловском сквере книги.
За них это сделала кибернетическая машина, созданная коллективом
сотрудников специальной л аборатории Академии наук.
Удовлетворив любопытство читающих мои записки, я должен вернуться к дням,
предшествующим расшифровке и оказавшим столь значительное влияние на мою
судьбу. Из-за этой находки я оказался в центре жизни не только Ленинграда,
но и всей планеты. Телефонные звонки, телеграммы, приглашения из научных
обществ и дворцов культуры.... Я долго не мог привыкнуть к этому шуму.
Зазнался ли я? Если и зазнался, то только самую малость. И дома и на
работе я старался держаться как можно скромнее.
Я работал в геологическом учреждении и каждую весну обычно уезжал с
партией на Север, а возвращался поздно осенью. Но в эту весну я совсем
забыл, что мне нужно уезжать. При той ситуации, которая так неожиданно
возникла, я не мог отлучиться из дома на долгий срок. Я был нужен всем. На
днях ко мне звонил сам президент Академии наук. Но в учреждении многие
смотрели на меня как на ловкача и делягу. Евдокимов, старший научный
сотрудник, сделав вид, что не видит меня, сказал при мне в буфете;
- На Север ездил и ничего не нашел, кроме пустяков, а тут в обычном,
заплеванном скверике сделал крупное научное открытие.
Я и сам, несмотря на свою молодость, чувствовал неестественность своего
положения. Кем я был? Обычным парнем, заурядным геологом, всего три года
назад окончившим Горный институт. А кем я оказался? Связующим звеном между
двумя мирами, между Землей и той планетой, представитель которой передал
через меня странную книгу человечеству. Правда, пока специалисты еще не
перевели книгу и не расшифровали ее загадочный текст, это оставалось
гипотезой, выдвинутой журналистом, сотрудником журнала "Кибернетика и
будущее". Но с каждым днем эта гипотеза находила все больше и больше
сторонников. Я даже сам стал подумывать о том, что в сквере побывало
существо из другого мира-"инопланетен", как его назвал корреспондент, да,
инопланетец (мне понравилось это словечко), оставив вещественные следы
своего пребывания в этом месте.
Нельзя сказать, что я без всяких усилий заставил себя поверить в эту
смелую концепцию. Этой вере сопротивлялось во мне все: чувство реальности
и юмора, привычки, любовь к обыденному и врожденное недоверие к чуду. А
что же это было, если не чудо? В сквере среди нянь и детей, играющих возле
памятника Пушкину, появилось необычное существо, однако же оставшееся
незамеченным.
С какой целью появилось оно? И почему именно в этом сквере, а не на другой
точке земного шара?
Все эти вопросы остались без ответа. И кибернетическая машина Академии
наук, расшифровавшая текст загадочной книги, позволила нам заглянуть в
далекое будущее, но ничего не сказала нам о настоящем, о том, как эта
книга попала в сквер, расположенный между Михайловским театром,
Филармонией и Пассажем, в одном из самых многолюдных мест Ленинграда. И
если можно допустить, исходя из модной теории вероятностей, что там
побывал инопланетен, то невозможно поверить в то, что Там очутился человек
из будущего, нарушив самый незыблемый закон природы, закон необратимого
хода времени. Как ни странно, но о том, что текст наконец расшифрован, я
узнал позже других. В эти дни я как раз был в енисейской тайге с
геологической партией, и наша рация, как нарочно, безмолвствовала (попался
нерадивый и малоопытный радист). Напросился в экспедицию я сам и попал в
тайгу вопреки желанию своего начальства, считавшего, что мне следует
остаться в Ленинграде, коли уж я стал таким знаменитым. Я настоял - и меня
отправили. Было ли это бегством? В какой-то мере да. Я бежал от
бесчисленных телефонных звонков, телеграмм, писем, корреспондентов,
пенсионеров, интересующихся наукой, от чересчур любознательных школьников,
а главное-от самого себя, от того двусмысленного положения, в котором я
очутился.
Помню, как я сел в поезд на Московском вокзале и вагоны вдруг тронулись,
унося меня от мира шумной и случайной славы в бесконечные и тихие леса
Восточной Сибири. Я забрался на верхнюю полку, блаженно закрыл глаза и
удовлетворенно подумал, что ни через час и ни через сутки меня не вызовут
к телефону, не разбудят ночью, чтобы расписаться в получении телеграммы,
не будут требовать ответа корреспонденты и писатели. Я взглянул в окно. За
окном было небо, полное звезд, спокойных и не докучливых звезд, звезд,
которым не было до меня никакого дела.
Еще меньше, чем звездам, было дело до меня енисейской тайге. В длинных
переходах с ночевками у костра я, казалось, забыл о таинственной книге,
найденной мною в Михайловском сквере. Но книга не забыла обо мне, и так же
неожиданно, как она очутилась возле скамейки сквера, она снова напомнила о
себе.
Я уже упоминал о том, что у нас испортилась рация. Радист Валька Додонов,
беспутный сын знаменитых родителей и стиляга, сменивший много профессий,
пытался починить ее и связать нас с миром. Он был дальнозорок, как все
искатели приключений, и увидел эвенка Учигира, гнавшего оленей.
Увидел раньше нас.
- Какие новости? - крикнули мы, когда подошел Учигир.
- Больших новостей нету, - лениво ответил эвенк.
- А маленькие?
- Маленькие найдутся. Книгу расшифровала машина, ту книгу, что долго
молчала. Вчера с вечера передавали по радио.... И сегодня обещали
передавать.
Я бросился к радисту Вальке Додонову, чтобы помочь ему наладить рацию. Мои
пальцы дрожали от нетерпения, и не столько наша ловкость и умение, сколько
простая удача рация вдруг заговорила. Рация ли? Не рация и не диктор, а
голос из неизвестного мира, так странно и нелогично замурованного в текст
незнакомого языка.
- Я, - говорил голос, - жил в мире, где время породнилось с самыми
заветными мыслями, время большое и маленькое, столетия и мгновения, годы и
часы, нетерпеливо звавшие нас в неведомое...
МОЖНО ЛИ ОБИЖАТЬСЯ НА ВЕЩИ
- Мне надоело, - сказал он.
А затем повторил те же слова:
- Мне надоело. Мне надоело играть целый год с таким слабым игроком. Так
может облениться ум и притупятся способности.
Туаф обиженнo поднялся с места. "Впрочем, можно ли обижаться на вещи? -
спросил он себя. - Искусственный гроссмейстер! Вещь! Предмет! Но как я
ненавижу эту наглую вещь! Этот предмет".
Он мог разобрать эту вещь на части, сломать ее, как ломает ребенок
надоевшую игрушку. Но это было бы глупо.
А не глупее ли другое: что дильнеец, давно погрузившийся в небытие,
игрок, которого давно уже нет на свете, из своего небытия смеется над ним,
Туафом, доказывая, что логика и мастерство бессмертны.
Туаф сделал несколько шагов. Когда-то - год назад он был рад тому, что мог
шагать, чувствуя под ногами опору. Теперь ему этого было мало. Да, слишком
мала была Уэра, островок, отрезанный от всего и всех.
Туафу снились женщины, их лица, их ноги и их руки.
Сегодня ночью он почувствовал легкие прикосновения женских рук. Это было
ни с чем несравнимо. С ним рядом сидела женщина. Затем он проснулся и
понял, что женские руки он видел во сне. Он долго лежал, стараясь
припомнить сон. Потом он снова уснул. Его разбудил тихий женский смех.
Кто-то смеялся рядом, и слышен был мелодичный женский голос. До него, до
Туафа, донеслись странные, невозможные здесь, на Уэре, слова:
- Я тебя люблю...
Затем все стихло. Туаф, замерев от напряженного внимания, слышал, как
стучало его собственное сердце. Совершенно ясно, Веяд был не один. С ним
была женщина. Но как попала она сюда, преодолев бездонное пространство и
время? По-видимому, Веяд прятал ее. Но где? Где он мог ее спрятать? Да и
как она могла очутиться здесь?
Туаф так и не уснул. Он все ждал, все прислушивался.
Сердце билось возле самого горла. Но женский смех не повторился. Женщина
исчезла, испарилась. Ее больше не было здесь.
Утром Туаф, встретившись с Веядом, не подал и вида, что слышал ночью
женский смех и слова. Но сейчас... После того как наглая вещь обыграла его
в сотый, в тысячный раз и высказала свое презрение, у него не было больше
сил молчать. Ему надоело одиночество...
- Послушай, Веяд, - остановил он своего спутника.
- Слушаю, - сказал Веяд.
- Познакомь меня с ней.
- С кем?
- С той, с которой ты разговаривал сегодня ночью.
- Я разговаривал с мечтой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг