-Действительно, - поддержал врача биолог, - это явление физическое, а не
психическое.
Главный физик экспедиции Ывар вспылил.
- Это фарс! - крикнул он.-Причем тут законы природы?
"Фарс". Наконец-то найдено было то слово, которое, казалось, могло внести
ясность в чрезвычайно неясные и запутанные обстоятельства.
- Фарс, - охотно ухватился за это слово психиатр и невропатолог
Хым.-Фарс. Вот именно-фарс!
Иных это даже чуточку успокоило. И только трезво настроенный командир
Хымокесан не намерен был даже на одну минуту удовлетвориться словесным
обозначением необъяснимого.
- Ну, хорошо, фарс. Согласен. Но ведь и за фарсом должны стоять причины и
следствия. Не у повара-фармацевта Нева мне просить объяснения этого
загадочного факта.
Забегая вперед, я должен сказать, что именно повар и фармацевт Нев, этот
дильнееподобный автомат, помог нам разобраться в необъяснимых и загадочных
обстоятельствах.
Планета, сделав каждому маленький сюрприз, перестала играть с нами и
забавляться. Ее щедрость не была чрезмерной. Напрасно надеялись те, кто
рассчитывал, что игра затянется и вслед за возвращенным из прошлого
пустячком появится и само прошлое во всем его богатстве, - прошлое, от
которого мы так давно отчалили, уходя в безбрежную неизвестность. По
правде говоря, я тоже надеялся на большее.
Почему только этот складной нож, спрашивал я, а не все, что ему
сопутствовало? Нож, вырванный из живой конкретной среды и преодолевший
время и пространство, нарушив все логические основы бытия... Зачем?
Ответа не было. Наступило то длительное и нормальное состояние, когда не
происходило уже никаких чудес. А складной ножик между тем лежал в отсеке
рядом с детским компасом и другими предметами, о наличии которых нас
уведомляло наше напряженно рaботавшее чувство. Находки, повидимому, не
собирались исчезать, как это бывает во сне.
Нет, все это нам не приснилось, все происходило наяву. Это-то и приводило
в бешенство нашего мужественного командира Хымокесана. Он ходил, сжимая
кулаки.
- Абсурд! - ворчал он.-Нелепость! Чепуха! Алогизм!
Его трезвый ум продолжал работать, работать лихорадочно, пока не нащупал
причину. Я пользовался доверием Хымокесана и не удивился, когда, отозвав
меня в сторонку, он сообщил то, к чему привела его беспокойно работавшая
мысль.
- Какого вы мнения о нашем психиатре и невропатологе Хыме? - спросил он.
- По-моему, серьезный и знающий свое дело специалист.
- Я не об этом. Еще на Дильнее мне говорили, что он когда-то занимался
телепатией и тешил себя и других психологической и парапсихологической
игрой, угадывая чужие мысли.
- Очень возможно. Но ведь это естественно. Он психолог. И парапсихолог.
- Не думаете ли бы, - спросил меня Хымокесан, - что, угадав какие-то наши
мысли и желания, он затеял эту недостойную игру?
- Не думаю. Это было бы почти преступно. К тому же слишком много
предметов. Где он мог их спрятать?
- Разумное возражение, - ответил задумчиво Хымокесан. - И все же я
вынужден настаивать на своем предположении. Не могу же я поверить в
абсурд. Легче поверить в розыгрыш, в шутку, затеянную, пока неясно мне, с
какой целью, одним из нас. Подозрение падает на парапсихолога Хыма. В
юношеские годы он прославился тем, что давал время от времени
полусомнительные сеансы парапсихологии, гипноза, объяснения снов. Это ведь
чуть не послужило препятствием, когда шел отбор участников нашей
экспедиции. Я был против. Но меня переубедили. У Хыма, если не считать
этих сеансов, была завидная репутация среди специалистов. Специалисты меня
и переубедили. А вы знаете, я не из тех, кого легко переубедить.
- Знаю, - сказал я.
Хымокесан стоял в глубокой задумчивости, словно вдруг потеряв нить
начатого со мной разговора. Я ожидал молча, не напоминая о себе и не
торопя своего собеседника.
- Больше ничего не остается, - сказал командир, и лицо его приняло то
выражение, какое появлялось в минуты всеобщей опасности и тревоги.-Это он,
Хым! Прошу пока никому об этом не говорить.
Хымокесан круто повернулся и ушел в свою каюту.
Согласился ли я с доводами командира? И да и нет. Я был слишком доверчив,
чтобы заподозрить товарища в столь жестокой и нелепой шутке. Хым, с
которым вместе я пробыл не один год, странствуя в беспредельности,
производил на меня впечатление серьезного и сердечного дильнейца, большого
знатока психологии. Держался он просто, незаметно, и если можно было его в
чем-нибудь упрекнуть, то только в отсутствии юмора. Он был всегда
серьезен, никогда не шутил, но серьезность его не отдавала педантизмом и
никого не раздражала. Это была скромная серьезность дильнейца, который не
позволял себе шутить в пути, слишком уважая суровую действительность и
окружавшую нас неизвестность, чтобы относиться к ней фамильярно и игриво.
Он был не только крупный экспериментатор-ученый, но и отличный врач,
тщательно следивший в продолжение многих лет за состоянием нашей нервной
системы, подвергавшейся тяжелым испытаниям во время длительного пути.
Врачи любят шуткой смягчать переживания больного. Но он был слишком
честен, чтобы облекать в фамильярную форму нечто чуждающееся
фамильярности. Да, он был серьезен. И это не всем нравилось. Мог ли я
допустить, что его серьезность была только маской, за которой скрывалось
нечто противоположное? Опытный парапсихолог и экспериментатор, он,
конечно, мог вычитать наши сокровенные мысли, но вряд ли он стал
подбрасывать ножички, компасы и прочие сувениры, спрятав их про запас еще
на Дильнее и храня их в пути в течение многих лет. Уж легче было поверить,
что забавлялась планета, хотя это был и абсурд. Да, планете я не доверял,
но я не мог не доверять своим товарищам. Таков уж мой характер. И
Хымокесану не удалось сделать меня своим единомышленником. Между тем нужно
было действовать, и действовать решительно. Ведь скоро космолет должен был
оторваться от гравитационного поля планеты, названной нами Планетой
ненужных сувениров...
Все - и члены экспедиции, и члены экипажа-готовились к отлету. Физики и
химики брали пробы, вещественные доказательства физического и химического
своеобразия планеты, тем же были заняты и астрогеологи.
Механики-электроники и силовики-возились с механизмами, с многочисленными
аппаратами. Они проверяли силовое поле, защищавшее нашу жизнь от
воздействия среды. И только психолог Хым пока не находил, чем себя занять.
Что-то невидимое, но ограждающее-вроде силового поля-уже стояло между ним
и коллективом. Волна подозрения уже охватила почти всех, даже самых
объективных, еще недавно симпатизировавших невропатологу и психиатру.
Начали вспоминать вопросы, которые задавал невропатолог Хым нам еще на
Дильнее, изучая нервную систему своих будущих попутчиков, а затем и во
время длительного пути. Даже я, что до сих пор не могу простить себе,
поддался этой недостойной путешественника слабости и припомнил, что я
рассказывал Хыму о складном ножичке, потерянном в детстве и неизвестно
почему начавшем тревожить мою память в пути. Поддавшись слабости, я
подумал: "А что, если Хымокесан прав, подозревая психиатра? Что, если мы
стали объектами психического эксперимента со стороны чрезмерно
любознательного Хыма, пренебрегшего нашим покоем ради интересов своей
специальности?"
Я боролся с собой и с теми, кто поддался недоверию и подозрительности.
- Не может этого быть. Не верю, - говорил я. - Если бы Хым поступил так,
он бы нам сказал.
- Возможно, эксперимент еще не закончен, - возражал Хымокесан и его
единомышленники, - потом он, может, и признается.
Как только космолет оторвался от сил притяжения планеты, случилось то,
чего, впрочем, можно было ожидать. Сувениры исчезли. В том месте
контейнера, где они лежали, зияла пустота. Все молчали, и только
повар-фармацевт Нев сказал своим бесстрастным голосом автомате:
- Их нет.
- Но они были! - возразил Хымокесан. - Были! Я за это ручаюсь!
- В том-то и парадокс, - сказал Нев, - что их никогда здесь не было.
- И ты это знал?
- Знал.
- Но почему же ты ничего не сказал?
- Потому что каждый верит себе больше, чем другим. Вас много. Я один. Вы
бы мне не поверили.
- Ты прибегаешь к уловке, - крикнул разгневанный Хымокесан, - не
достойной машины! Ты не имел права молчать. Всем известно, в том числе и
тебе, что твои электронные чувства не поддаются ни гипнозу, ни воздействию
наркотиков. Уж не в заговоре ли ты с тем, кто был заинтересован в этой
недостойной игре, в этом возмутительном эксперименте?
- В заговоре с планетой? - изумился Нев.-Но она же не живой дильнеец.
Она- вещь. Огромная вещь.
- Ты тоже вещь, - сказал кто-то из присутствующих.
- Заговор вещей, - пошутил биолог Карег.
Хымокесан метнул в него гневный взгляд, не одобряя неуместную шутку.
Наступило молчание, которое не предвещало ничего доброго. Тяжелая тень
необъяснимой загадки легла на наше сознание и придавила его. Все начали
расходиться, каждый к своим обязанностям и размышлениям,
Прошло часа два, томительных, неясных, тревожных.
Меня вызвал к себе Хымокесан.
- Ларвеф, - начал он бел всяких предисловий, - я считаю вас справедливым и
объективным дильнейцем.
- Надеюсь, не более объективным, чем повар-фармацевт Нев?
- Не напоминайте мне об этом электронном мерзавце.
Он в сговоре с парапсихологом Хымом. Сейчас всем без исключения ясно, что
был проделан недопустимый эксперимент....
- Вы говорите, всем ясно? Разумеется, кроме меня. Мне это вовсе не ясно.
Хымокесан улыбнулся.
- Вы из тех, кто никогда не торопится произнести свой приговор. Потому я
и хочу просить вас быть судьей. Парапсихолога Хыма за его проступок мы
должны предать общественному суду.
- Но, может, судить следует не его, а планету, с которой мы недавно
расстались?
- Слушайте, Ларвеф. Я мог терпеливо выслушать такую нелепость от автомата
Нева, но не от вас. Мертвые планеты не занимаются психологическими
экспериментами.
Хымокесан был категоричен. Это я за ним заметил давно. Это был его
главный, а может, единственный недостаток.
Но этот недостаток мог погубить всех нас.
- Откуда вы можете это знать, чтобы говорить так уверенно? - сказал
я.-Для столь смелого обобщения у вас не так уж много материала.
- Я доверяю приборам больше, чем своим чувствам, Ларвеф. Ни химики, ни
физики, ни биологи не нашли на Планете сюрпризов ничего такого, что могло
воздействовать, как гипноз, на наши чувства. Мне нужна истина, Ларвеф.
Нельзя вести корабль в космических просторах, не зная явления, которое
стоит на вашем пути. Я почти уверен в том, что психолог Хым ради интересов
своей науки решил пожертвовать спокойным состоянием наших нервов.
- Откуда у вас такая уверенность, Хымокесан?
- Прежде всего из знания всех сильных и слабых сторон своих спутников.
Прежде чем пустить на корабль каждого из вас, не исключая автоматов, я
тщательно изучил характер каждого. Прошлое Хыма заставило меня долго
сомневаться. Я об этом, кажетс o, уже говорил. Мне было известно, что это
страстный экспериментатор, ради познания готовый пожертвовать собой...
-Собой-не сомневаюсь, - прервал я своего разгневанного собеседника, - но
не вами, не мною.
- Вы в этом уверены?
- Почти уверен. Я с ним говорил. Я ему доверяю.
- Я тоже с ним говорил. Так вы отказываетесь быть судьей?
- Мне легче судить самого себя, чем этого дильнейца. Ведь его подозревают
в проступке, которого он не совершал.
- Ларвеф! Вы уклоняетесь от общественного долга...
- Нет. Я против всякого суда. Мы слишком мало пробыли на Планете
сюрпризов, чтобы быть в чем-либо абсолютно уверенными. Нужно забыть о том,
что случилось, и спокойно лететь дальше.
Ларвеф прервал свой рассказ, не закончив его. Наступил тот час, когда не
оставалось времени на разговоры, час неотложных занятий и дел.
Двое слушателей и одна слушательница с нетерпением ждали продолжения
рассказа. Но были дела поважнее всяких рассказов и историй. Этими делами и
занялся Ларвеф.
Он проверял приборы летательного аппарата, который принес его из
бесконечности в этот малый и тихий мир. Уж не собирался ли он в самом деле
улететь отсюда?
Наконец, потрудившись вволю, утомившись и желая чуточку отдохнуть, он
продолжил свою историю.
-На чем я остановился? - спросил он своих слушателей. - Да, на споре с
Хымокесаном. Хымокесан был отличный астронавигатор, а значит, он обладал
талантом не только замечать явления крупного порядка в их целом, но
отмечать про себя детали, мелочи. Без этого нельзя управлять таким сложным
хозяйством, как космический корабль, Но, по-видимому, гнев и пристрастие
заставили его не заметить того, что заметил я. Психолог Хым целиком ушел в
исследования. Он, в сущности, один на всем космолете теперь искал ответ на
всех тревожащий вопрос. И физики, и химики, и биологи успокоились,
поспешив уверить себя, что они изучили Планету сюрпризов. Он один не
успокоился.
Зайдя к нему в лабораторию, я застал его в глубокой задумчивости.
- Ларвеф, - вдруг спросил он меня, - вам, разумеется, известно, что такое
здравый смысл?
Наивность вопроса удивила меня. Я принял его за шутку.
- Еще бы! Здравый смысл есть здравый смысл.
- Да, в обычных и стабильных условиях, когда наш опыт и наши чувства дома.
Но здесь...
- Уж не считаете ли вы, - сказал я, смеясь, - что здесь он мешает?
- Да, Ларвеф. На Планете сюрпризов он нам помешал. Столкнувшись со
странным и алогичным явлением, мы все стали рассуждать, как рассуждали бы
у себя на Дильнее. Все, впрочем кроме автомата, который оказался
объективнее нас, а значит, и разумнее.
- Вы думаете, что планета сыграла с нами в эту недозволенную игру?
- А кто же еще? - Он посмотрел мне прямо в глаза. - Или вы думаете, что
это сделал я?
- Нет, я этого не думаю.
- Но если не я, то кто? Кто же? Почему вы молчите?
- Не знаю. Ни за что не поручусь.
- А я готов поручиться. Я в этом убежден. Мы поторопились улететь с
планеты, не изучив ее так, как она того заслуживает. Еще за несколько дней
до посадки, когда мы только приближались к ней, я, как психолог и врач, не
мог не обратить внимания на одно крайне странное обстоятельство. В
сознании каждого как бы пробудилось прошлое, проснулись воспоминания.
Этого никогда не бывает в том случае, если космолет приближается к новому
неизвестному месту.
В новом неизвестном месте чувства не ищут встречи с прошлым. Это бывает
только тогда, когда вы возвращаетесь домой и близка ваша родная планета.
Многие признавались в удивительном самообмане, в надежде встретиться с
тем, что они покинули несколько лет назад. Да, вопреки здравому смыслу,
вопреки рассудку, многие рассчитывали на невозможное.
- И даже Хымокесан?
- Думаю, что и он тоже. Но разве он когда-нибудь признается в слабости
даже самому себе? Такие сильные и закаленные навигаторы, как Хымокесан,
побороли свое настроение. Но менее сильные и волевые признавались мне в
этой странной слабости. Они искали у меня поддержки, как у врача. А у меня
не хватало знаний, чтобы объяснить это психическое явление.
- А сейчас у вас хватает знаний? - спросил я,
Он усмехнулся, выражением своего лица намекая на то, что мой вопрос был
недостоин ни меня, ни обстоятельств, о которых шла речь.
- Как вы думаете, - сказал он, - могу я дать исчерпывающий ответ,
находясь здесь, а летящем космолете, далеко от Планеты сюрпризов? Нужно
возвратиться туда, возвратиться, пока не поздно.
- Хымокесан не согласится. Он и так упрекал экспедицию, что было потеряно
зря столько времени. Планета ведь никого не заинтересовала. Кажется, кроме
вас.
- Постарайтесь переубедить его, сделайте все, что возможно ради самого
великого из того, что существует, ради истины, ради знания, ради интересов
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг